Дар
Шрифт:
Я и так после драки с кузеном злой был, так он мне ещё про книжечку задвигает. Тоже мне, техподдержка на минималках! Наклонился я к нему, говорю негромко, но со значением:
— Порядок нарушаете? А что это у вас, любезный, запрещённая магия по всем этажам гуляет?
Администратор губы поджал, головой качает. Но по глазам вижу — испугался.
— Какая такая магия, господин капитан? Обереги эти, что наш инород Федька смотрит, с высочайшего дозволения устроены… Мы всегда…
— Такая, — говорю, — магия. За которую в Сибирь можно пойти. Ты первый пойдёшь.
Вытащил я свой амулет из-под
— Видишь? Я для того здесь, чтобы ту магию ловить и не пущать!
Но мужик этот не дурак оказался. Только головой мотает:
— Путаете вы что-то, ваше благородие. Нет у нас такого.
— А если найду? — шлёпнул я ладонью по его книжке. Толстая такая тетрадь, вся исписанная, на стойке лежит.
Ладонь как током дёрнуло. Тетрадка и стойка под ней синим светом засветились. По углам холла, под лестницей и между кадок с пальмами тени появились. Будто люди призрачные ходят, по одному и парами. Прозрачные такие, синие, бледные. Неслышно ходят, скользят по лестнице, прячутся в дверях. А один такой призрак нарисовался рядом с администратором, потолкался возле стойки и что-то в кармашек сюртука тому сунул.
Даже голос слышно, эхом гудит: «Должок за тобой, Ефимка, должо-о-ок…»
Глянул я на администратора — изменился он. Рожа ещё гаже стала, усишки подкручены острыми пиками, губы как пиявки шевелятся. И слова другие стали, эхом в голове гудят: «Иди отсюда, упырь в погонах… Тебе здесь не рады…»
Тут все призраки заговорили, как будто кто звук включил на полную. Зашептали, громко так, только непонятно. Гул по залу прошёл, ветер холодный. Меня аж мурашками по спине продрало.
Вздрогнул я, поморгал — призраки погасли. Вот блин, что за гадюшник эта гостиница… И вижу, врёт администратор, что запретной магии здесь нет. Есть что-то, не понять что, но есть. Но обыск делать, по всем коридорам и номерам мотаться, как собака… не сейчас. Правду сказал кузен Кирилл — это Дар мне покоя не даёт. Ещё немножко — и побежал бы по чердакам и подвалам травку вынюхивать. Погоди-ка…
— А что это у тебя, любезный? — протянул я руку и вытащил у администратора из кармашка сложенный пакетиком листок. В такие листки аптекари порошки насыпают. Там ещё и бумажка оказалась — сотенная. Есть! Не соврало видение.
— Это не моё! Не моё, клянусь! Сюртучок у нас общий со сменщиком, на стуле в зале висит, кто хочешь подкинуть может… Не моя вещь!
Выдвинул он ящик конторки, выгреб кучу денежных бумажек:
— Вот, все здесь… чаевые от постояльцев.
Кучку на стол вывалил, ко мне подвинул:
— Хотите, посчитайте. Их тут много, мы со сменщиком и не знаем, сколько здесь…
И ко мне всё ближе двигает. Типа, бери, добрый человек, а я отвернусь.
Я чуть не взял.
Хотел уже, но рука не поднялась. Говорю:
— Сейчас мимо тебя человек пробегал. Чёрная тужурка, картуз, волосы серые, шея короткая, под правым ухом чирей. Ростом на ладонь выше тебя. Кто таков?
— Ваше благородие, господин капитан, — задушевно сказал администратор. — У нас такие по чёрной лестнице ходят.
И опять мне денежную кучу суёт.
Я наудачу бросил:
— А ведь должок за тобой, Ефимка.
Сработало.
Администратор враз бледный стал, как воротник рубашки.Бормочет:
— Что же вы сразу не сказали, что от Барсука пришли? Не извольте беспокоиться, у нас всё шито-крыто. Как всегда. Вот, извольте…
Сунул руку в стол, вытащил рулончик денег, ниткой перевязанный:
— Прошу. Передайте — Ефим всё знает, всё сделает.
А сам смотрит мне за плечо, глаза стеклянные. Как будто привидение увидел. Я обернулся туда же, глянул — по ковровой лестнице, прямо за моей спиной, по ступенькам сползает женское тело. Мёртвое.
Глава 18
Мёртвое тело вниз по лестнице катится, руки мотаются, голова колотится о ступеньки. На груди рана, напротив сердца. Из раны кровь сочится. Чем дальше, тем больше на платье расползается алое пятно. Волосы длинные, густые, растрепались, облепили лицо, видно только, что девушка молодая, красивая… Что?!
Да это же девочка моя, танцовщица, я же её только что, полчаса не прошло, в постели спящей оставил!
Забыл я про всё, к ней кинулся. Она как раз до нижней ступеньки докатилась, на площадку упала и замерла.
Подбежал я, на коленки рядом с ней грохнулся, подхватил…
Поздно, сделать ничего уже нельзя. Пульса нет, но видно, что только что дышала, под ладонью сердце ещё будто трепещет напоследок. Да что ж такое! Кто?!
На площадке над лестницей завизжали. Мужик какой-то выскочил, пожилой уже, сам одет богато, золотые часы на толстой цепочке из кармашка выпали, на пузе болтаются. Волосы на себе рвёт, кричит:
— Бес попутал! Не виноват я, бес попутал, под руку толкнул! Душенька, как же так!
Вниз по лестнице сбежал, тоже на коленки брякнулся, рыдает:
— Ах, ах, что я наделал, окаянный! Почему, почему?!
Я его за манишку ухватил, на ноги вздёрнул. Хотел придушить гада. А мужик даже сопротивляться не стал. Сопли утирает, плачет, убивается.
Вокруг трупа уже народ собрался, постояльцы набежали, коридорные, солидный дядька пришёл — управляющий. За дверью швейцар в свисток свистит, заливается. Полицию вызывает.
Не дали мне убийцу придавить, навалились толпой, оттащили.
Коридорные с дворником меня держат, убийцу тоже подняли, на ноги поставили, а тот еле стоит, шатается.
Тут полиция явилась — околоточный и пара городовых при нём. За ними ещё один — в штатском. Но видно, что сыскарь. Вслед за околоточным зашёл, всех одним взглядом срисовал — как сфоткал. Управляющий к нему сразу двинул, руку жмёт:
— Какое несчастье, ваше высокоблагородие… как хорошо, что вы здесь!
Тот отвечает, важно так:
— Мимо проходил, да зашёл по дружески, Евсей Петрович. Да смотрю, я уже без надобности?
— Что вы, что вы, ваше высокоблагородие, вам всегда рады! — управляющий пот платком вытирает, аж пыхтит весь. — Как видите, досадная случайность… Убийство на почве страсти.
Городовые уже зевак умело отогнали, меня из рук выпустили, околоточный всех опрашивать начал.
Этот, в штатском, встал рядом с трупом девушки, наклонился, посмотрел внимательно. Ко мне обернулся:
— Что скажете, господин капитан? — и смотрит эдак пристально, как из пистолета целится.