Дар

Меня увидел, губы скривил, будто лимон пожевал.

— Явился, голубчик. Вы что себе позволяете, Найдёнов? Как это понимать?

— Простите, не понимаю…

— Молчать! — рявкнул князь. Ладонью по столу хлопнул, аж пресс-папье подпрыгнуло. — Молчать, когда с вами разговаривают!

Встал князь из-за стола, принялся по кабинету ходить туда-сюда. Руки за спину заложил, весь злой, хмурый.

Говорит:

— Кто вам дал право носить чужой мундир? Где вы его взяли?!

Вот блин, вопросик… Мне же его в клубе дали, а там правило — никому ничего не рассказывать.

— Прошу прощения, ваше сиятельство. Не могу сказать. Есть такая поговорка — что делается в клубе, остаётся в клубе.

Князь остановился, на меня посмотрел. Так лицо сморщил, что я понял — знает. Знает про клуб, про порядки клуба «Джентльмен», всё знает. Просто проверяет.

Поморщился князь, рукой махнул. Говорит, уже не так злобно:

— Какой чёрт вас, Найдёнов, по кабакам потащил? Какого лешего на Фонтанку вас понесло? Что за история с ложным трупом?

— Как это — ложным? — отвечаю. — Был труп, я его своими руками щупал, своими глазами видел.

— Вы бы, Найдёнов, меньше по ресторациям ходили, да с певичками общались, — сказал князь. — Тогда и трупы перестанут мерещиться. Ладно, что уж там. Назвался груздем — полезай в кузов. С высочайшего соизволения подписаны бумаги по вашему производству в капитаны. Но если ещё раз такое повторится — вы горько пожалеете. Никакое родство вас не спасёт. Надеюсь, вы меня поняли.

Подошёл князь к столу, нажал кнопку. Где-то звякнуло.

В дверь сунулся офицер, князь приказал:

— Позовите.

Смотрю, в дверь входит мой знакомый — надворный советник Сурков. Гляди-ка, и этот здесь. Мы же с ним только недавно виделись — на месте самоубийства.

Князь сел за стол, ему секретарь папку с бумагами подвинул.

— Господин надворный советник, вы просили выделить вам в помощь толкового офицера. Передаю под ваше начало капитана Найдёнова. Он юноша шустрый, как раз вам пригодится. Не стесняйтесь его гонять в хвост и в гриву.

И бумажку по столу запульнул — в руки Суркову.

Сурков бумажку взял, читает, а сам улыбается. Незаметно, но я-то вижу — он это подстроил. Вот жук, жучила. Опередил того пожилого сыскаря. Тот ведь меня к себе в команду хотел получить. Да не успел…

— Можете идти, — буркнул князь Васильчиков. — И запомните, капитан Найдёнов — я слежу за вами. Никаких шуток!

Вышли мы из кабинета, Сурков глянул на меня, сам ухмыляется, как сытая акула.

— Ну что же, капитан, вот мы и вместе. Как в старые добрые времена.

Блин, ещё бы помнить, что там было. В эти старые добрые. Вон как улыбается, нехорошо так…

— Позвольте спросить, каковы будут мои новые обязанности? — спрашиваю.

— Если помните, Найдёнов… Надеюсь, память у вас имеется? Если помните, я сказал, что служу во второй экспедиции. Так что я, а теперь и вы, хе-хе… ловим убийц, заговорщиков, подлых инородов и подозрительных студентов. Всех, кто имеет наглость злоумышлять на его величество государя нашего, Дмитрия Александровича.

Коляска ждала нас на улице. Сурков приказал:

— В крепость.

Жандарм на козлах щёлкнул кнутом. Мы покатили к Петропавловской крепости.

Глава 24

Зубы застучали о кружку. Я глотнул воды, зубы заломило от холода. Вода ледяная, со вкусом железа. Хоть рекламу снимай: все ароматы тюремных застенков! Могильный холод, каменный мешок, неповторимый вкус воды из жестяной кружки! Приходите, и вы никогда нас не забудете!

Блин…

Будь проклят тот день, когда я попался на глаза этому уроду Суркову. Теперь-то я точно знаю, что такое вторая экспедиция.

Когда мы к Петропавловской крепости подъезжали, на секунду я подумал, что меня обратно в камеру запихнут. Что капитанский чин — это хитрость такая. Чтобы Найдёнов, то есть я, не очень брыкался.

Нет, в самом деле на службу ехали. Такая себе оказалась работёнка. Не успел в крепость зайти, Сурков меня сдал на руки местному жандармскому подполковнику. Начальнику особой следственной тюрьмы Трубецкого бастиона.

Сказал:

— Вот вам новый человек. Капитан Найдёнов жаждет послужить на благо отечества. Дайте ему такую возможность. Будет говорить, что устал — не обращайте внимания. Скромен не по годам. Дайте ему место, определите на довольствие. Пусть работает. Удачи, Дмитрий Александрович!

А сам сел в коляску и укатил обратно.

Подполковник, хмурый мужик с седыми усами, поглядел вслед надворному советнику. Дождался, пока коляска не прокатила через ворота. Потом сказал:

— Работать хотите, капитан Найдёнов? Будет вам работа.

***

Я отпустил кружку, она закачалась на цепочке. Здесь всё, что не приколочено, то привязано. Даже кружки.

Вернулся в комнату. Ну какую комнату — камеру. Комната она, потому что не в подвале. Стол есть, стул. Два стула. Стулья к полу привинчены, не оторвёшь. Узкое оконце под потолком, на окне частая решётка.

За столом сидит капитан Зубков. По другую сторону стола сидит арестант номер десять.

Молодой, возраст двадцать шесть лет, волосы короткие, русые, глаза впалые, светло-серые, нос прямой… тьфу. Я уже говорю, как по бумажке читаю. Ещё бы, который день разбираю чёртовы папки с делами.

— Так вы подумали, господин Ворсовский? — спросил капитан Зубков. И такой скучный вид сделал, как двоечник на уроке математики. — Время у вас было.

Арестант, то есть Ворсовский, он же номер десять, засмеялся. Недолго смеялся — закашлялся. Наклонился головой до коленок, кашляет, надрывается. Конечно, в камере у десятого холод, как в погребе. Я там был, видел. Я во всех камерах был, по долгу службы.

А что поделать — тут вам не курорт. Это крепость, она из камня. Так мне в первый же день сказали, и не поспоришь.

— По…ду…мал… — арестант прокашлялся. — Как не подумать…

— И что надумали? — спросил Зубков.

— Да вот думаю, если инородов в университет принимать будут, сколько из них в магистры выйдет? Как вам кажется, господин жандарм? Сколько зелёных ушастиков инженерами и врачами станут?

— Это всё, что вы надумали? — вежливо спросил Зубков.

— Нет, не всё. Ещё хорошо бы школы в селе устроить, народ просвещать. А то по-старинке живут, пеньку молятся, что такое машина, знать не знают…