Дар

— Выходит, ничего нового я от вас не услышал, — сказал Зубков. — Жаль. А я ждал, что вы о друзьях своих расскажете. О планах диверсий. Кто ещё в кружок ваш входит, кто бомбы собирает. Кто вам магические амулеты делает.

— Ждёшь? — спросил арестант. — Ну, жди. Авось дождёшься…

Зубков встал со стула, говорит мне:

— Я выйду покурю. Господин капитан, проследите.

Открыл портсигар, достал сигарету, сунул в рот. Арестант на сигарету глянул, жадно так. Видно, курить хочется, а нельзя. Не положено.

Зубков вышел. Конвойный унтер дождался, пока дверь хлопнет, врезал Ворсовскому по рёбрам. Быстро так, ловко. Раз, два. Потом ещё добавил. Арестант согнулся, захрипел, закашлялся. Сплюнул кровавой слюной на пол.

Вернулся Зубков. Сел за стол, снова открыл папку с бумагами. Спрашивает:

— Ну так что, господин Ворсовский? Вы хорошо подумали?

Тот ответил, сам хрипит, задыхается:

— Палач царский, гнида… Недолго вам осталось… Пошёл в…

Зубков спокойно так папку с бумагами закрыл. Приказал:

— Отведите господина Ворсовского в карцер. Пусть ещё подумает.

Конвойные подняли десятого со стула, повели из допросной.

Зубков сказал мне:

— Проследите, Дмитрий Александрович, чтобы он хорошенько подумал. С меня начальство не слезает уже третьи сутки.

Я кивнул и вышел вслед за конвоем.

Конвойные провели арестанта вниз по лестницам. Прошли мимо дверей, где камеры под номерами, спустились ещё ниже. Там, внизу, вообще мрак — сыро, от стен холодом несёт, как в могильном склепе.

Открыли карцер, Ворсовского туда закинули, как тряпку. Я вошёл, осмотрелся. Со мной конвоир зашёл, для охраны. Хотя какая там охрана — арестант еле на ногах держится. Вон, лёг, в калачик свернулся, давай дрожать.

Я взял у конвоира фонарь, поднял повыше, оглядел карцер — всё в порядке.

На потолке спрятан один оберег, на стенах тоже по одному. Выглядит как камень, да он и есть камень.

Решётка тоже заговорённая. Да её и так не выломать, каждый прут в палец толщиной, вделаны в камень намертво. Оконце узкое, не всякая кошка пролезет. К тому же выходит окошко не на улицу, а в коридор.

Проверил я обереги, все работают. Чего им не работать, их то и дело проверяют. Если один сломался, другой ставят. Здесь с этим строго.

Я сказал:

— Вызовите Ксенориэля. Почему не на месте?

— Дык, как всегда, ваше благородие, чаи гоняет! — отозвался конвойный. — Сей момент позовём!

Ксенориэль — надзиратель из инородов, за оберегами следит. А я — его начальник.

В каждой камере, в каждом коридоре установлены обереги. Это такие круглые камешки, вделаны в стены. Обычным взглядом незаметно. Потому инорода здесь и держат.

Я встал посреди карцера, стал ждать, пока Ксенориэль притащится сюда.

***

Пока ждал, вспомнил, как зашёл в камеру в первый раз. В первый раз увидел карцер. Вот вроде недавно совсем было, а кажется, времени прошло вагон.

Никто не знает, что я могу видеть все эти магические штучки. Обереги, амулеты, камни заговорённые. Нет, ясен день, в личном деле у меня много чего написано. Так и так, Дмитрий Найдёнов, рост, телосложение, волосы светлые, глаза светлые, бла-бла… Университет, выпускник школы полиции, бла-бла…. Произведён в капитаны, соответствует гражданскому чину коллежского секретаря.

А вот происхождения сей чувак — неясного. Найден на пороге сиротского приюта. С подозрением на примесь эльфийской крови. Так что поставлена была на тушку сего младенца магическая печать. На всякий случай.

Такой печатью всех полукровок клеймить полагается. Чтобы случайно колдовать не вздумали. Ибо нефиг.

Печать эта не даёт колдовать. Разве что самую малость. Так, по ерунде.

Так что если кто этим делом балуется, то потихоньку. Чтобы не узнали. Потому что законы на этот счёт жёсткие. Узнает кто, что ты магию использовал, конец тебе. В лучшем случае — тюрьма и ссылка.

Конечно, тут такие магические войны в прошлом веке шли, аж всю землю разворотили. Вот все и напуганы, до сих пор дрожат.

Даже в полиции нельзя магию применять. Следы там распутать, улики найти… Нет, и всё.

Так что удивился я очень, когда понял, что в крепости на это болт забили. Мы там у себя в провинции чихнуть в сторону магии боимся. А здесь — можно. Где справедливость?

Вот и сейчас — прямо над головой огонёк мигает, камушек размером с орех. Вделан в потолок. Если направо и налево глянуть — там в стенах тоже камушки.

Тот, что на потолке, для холода. Тепло высасывает. Как только надышит арестант маленько, согреется, тут же камушек тепло это забирает. Так что здесь холоднее, чем в обычном подвале.

На стенах другое. Там камни на мозги давят. Безнадёга от них такая прёт, что хоть волком вой. Постоишь рядом с ними, и кажется, что жизнь кончилась. Что ничего уже хорошего не будет. И даже солнце на цвет — чёрное.

Я, когда первый раз зашёл сюда, чуть обратно не выбежал. Так на меня эти обереги надавили. Хотел их погасить сперва, но понял — нельзя. Нельзя показывать, что я их вижу. По документам я человек. И на спине у меня — печать.

Меня тогда новый начальник, жандармский подполковник, провёл по коридорам, дал в камеры заглянуть — показал, где работать буду. Зашли мы в карцер, начальник говорит:

— Запоминайте, капитан. Эти помещения особые, для буйных арестантов. За карцерами закреплён особый надзиратель. Он будет у вас в подчинении. Приглядывайте за ним. Оплошает он — оплошаете вы.

Как раз и надзиратель появился. Подошёл, вытянулся перед начальством, каблуками щёлкнул — прямо как настоящий офицер. А я смотрю — вроде мундир на нём, а никаких знаков различия нет. Вроде офицер, а на деле — не пойми кто. Если издали на него глянуть — человек. А как поближе подошёл, ясно стало, что полукровка, из эльвов. Волосы серые, короткие, уши видно — не человеческие, вверх торчат. Глаза светлые, будто волчьи. Зубы мелкие, острые.

— Ксенориэль несёт особую службу, — сказал подполковник. — В его обязанности входит поддержание порядка в карцерах. А также в основных камерах — по необходимости. Помещения подлежат обходу ежедневно. Отчитываться он будет перед вами. Как следует вы его проверить не сможете, так что просто отмечайте в журнал. Каждый месяц его работу проверяет настоящий эльв, об этом не беспокойтесь.

А полукровка посмотрел на меня волчьими глазами, как на врага. Понятно, ещё один начальник на его голову.