Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов

«В совете был один пожилой гематолог доктор Карл Мур, который по случайности оказался другом моего отца по Сент-Луисскому университету, – вспоминает Фрай многие годы спустя. – Я всегда тоже считал его другом. Однако мое выступление возмутило его до глубины души. Он не занимался заболеваниями вроде детской лейкемии, поэтому говорил о болезни Ходжкина у взрослых. По его словам, если у пациента диагностируется болезнь Ходжкина в последней стадии, лучше всего посоветовать ему отправляться во Флориду и наслаждаться жизнью. Если у пациентов отмечается слишком много симптомов болезни Ходжкина, можно попробовать облучение рентгеновскими лучами или азотистый иприт, но минимально возможными дозами. Любое более агрессивное лечение будет неэтичным, а четыре лекарства сразу вообще бессовестное поведение».

Фрай и Фрайрайх пришли в отчаяние. Они обратились к боссу, Гордону Заброду. Заброд находился в контрах с Фрайрайхом из-за расхождений в подсчетах тромбоцитов. Но скрепя сердце он дал согласие на эксперимент с винкристином. Он нес ответственность за все происходившее на втором этаже. Если что-нибудь пойдет не так, на ковер перед постоянным комитетом вытащат именно его. Можете представить? Два диссидента-исследователя дают экспериментальные коктейли токсичных препаратов четырех-пятилетним малышам в государственной лаборатории. Но Фрай и Фрайрайх не отступали; Фрайрайх так вообще не из тех, кто умеет разводить политесы на переговорах. «Я бы ничего не добился без Тома, – признает Фрайрайх. – Он моя полная противоположность. Осмотрительный и очень добрый». Да, все лекарства являлись ядами, пустился в объяснения Фрай. Но их токсичность проявлялась по-разному, что означало, что при правильной дозировке и агрессивном лечении побочных эффектов можно было спасать детям жизнь. Заброд сдался. «Безумный поступок, – говорит Фрайрайх. – Но умный и правильный. Я думал об этом и был уверен, что все получится. Как и в случае с тромбоцитами. Должно было выгореть!»

Попытка получила название система VAMP. Некоторые их коллеги – младшие врачи, ассистировавшие в палате, – отказались принимать в ней участие. Они считали Фрайрайха ненормальным. «Мне пришлось все делать самому, – признается Фрайрайх. – Заказывать препараты. Смешивать. Вводить. Проводить анализ крови. Измерять кровотечение. Брать образцы костного мозга. Рассчитывать дозы». На начальном этапе участие в эксперименте принимали тринадцать детей. Первой была маленькая девочка. Фрайрайх ввел слишком большую дозу, и та едва не умерла. Он часами сидел подле нее. Поддерживал в ней жизнь антибиотиками и респираторами. Девочка выкарабкалась, но умерла позднее, когда рак вернулся. Но Фрай и Фрайрайх учились. Они поразмыслили над протоколом и перешли ко второму пациенту. Девочке по имени Дженис. Она выздоровела, как и следующий ребенок, и следующий тоже. Начало было положено.

Единственная проблема состояла в том, что рак не исчезал окончательно. Часть злокачественных клеток таилась где-то в организме. Одного курса химиотерапии явно недостаточно, подумали друзья. И назначили второй курс. Вернулась ли болезнь? Да. Еще одна попытка. «Мы провели три курса, – говорит Фрайрайх. – Двенадцать из тринадцати детей заболели снова. Поэтому я остановился на единственно возможном варианте. Мы собирались проводить курс каждый месяц – в течение года» [35] .

35

Идея о назначении многократных курсов химиотерапии – даже после того, как пациент на первый взгляд излечился от рака, – пришла в голову М. Ли и Рою Херцу из Национального онкологического института в конце 1950-х годов. Ли лечил хориокарциному – редкую разновидность рака матки – частыми курсами метотрексата, пока полностью не вывел ее из организма пациенток. Тогда впервые удалось вылечить солидную опухоль посредством химиотерапии. Когда Ли впервые предложил этот метод, ему было велено прекратить лечение. Люди сочли его варварским. Но он не остановился. Его уволили, хотя пациенты шли на поправку. «Вот такая тогда царила атмосфера, – вспоминает Девита. – Помню, собирались большие советы для обсуждения хориокарциномы. Был ли это случай спонтанной ремиссии. Никому и в голову не приходило, что метотрексат мог излечить пациента». Нет нужды говорить, что даже сегодня Фрайрайх говорит о Ли с благоговением. На одном научном собрании оратор принизил достижения Ли. Фрайрайх вскочил на ноги и проревел: «М. Ли вылечил хориокарциному!»

«Если раньше считали, что я немного не в себе, то теперь говорили, что я сошел с ума окончательно и бесповоротно, – продолжает мой собеседник. – Эти дети казались вполне здоровыми, в стадии ремиссии, они ходили, играли в футбол, а я собирался снова поместить их в больницу и заставить страдать. Недостаток тромбоцитов. Недостаток лейкоцитов. Кровотечение. Инфекция». VAMP убивал детскую иммунную систему. Они оставались беззащитны. Родители испытывали нечеловеческие мучения. Чтобы ребенок получил шанс жить, было сказано им, его нужно было раз за разом подводить к мучительной смерти.

Фрайрайх с головой погрузился в работу, вкладывая всю свою энергию и отвагу в спасение детских жизней. Раньше, когда у пациента поднималась температура, врач брал на анализ культуру клеток крови и при получении результатов подбирал антибиотик, подходящий для данной инфекции. Антибиотики никогда не давались в комбинации. Второй назначали только после того, как первый переставал действовать. «Джей сразу же нам заявил, что так дело не пойдет, – вспоминает Девита. – У этих детей высокая температура, лечить их нужно незамедлительно и лечить комбинацией антибиотиков, иначе они умрут через три часа». У Девита имелся антибиотик, в инструкции к которому было четко указано, что его нельзя вводить в спинномозговую жидкость. Фрайрайх потребовал ввести его пациенту в спинномозговую жидкость. «Фрайрайх заставлял нас делать то, – говорит он, – что считалось ересью».

«На него обрушилась волна критики, – продолжает Девита. – Фельдшеры считали, что он совсем сбрендил. Он не обращал внимания. Его оскорбляли, особенно ребята из Гарварда: вставали в углу комнаты и засыпали критическими замечаниями. Он что-нибудь скажет, а ему в ответ: “Конечно, Джей, а я полечу на Луну”. Ужас какой-то. К тому же Джей постоянно находился в больнице, нависал над тобой, просматривал каждый лабораторный анализ, проходился по каждой таблице. И не дай бог, если ты что-то не сделал для его пациентов. В гневе он был ужасен. Некоторые его слова и поступки навлекали на него большие неприятности, он заявлялся на какую-нибудь встречу и обязательно кого-нибудь оскорблял, а потом Фраю приходилось все улаживать. Считался ли он с чужим мнением? Возможно. Но не в такой степени, чтобы отказаться от того, что ему казалось правильным [36] . Как Джею это удавалось? – заметил он под конец. – Я не знаю». Но мы-то ведь знаем, правда? На его долю выпали суровые испытания.

36

Историй о Фрайрайхе хватит на многие тома. Однажды он забрался на 12-й этаж клинического центра НОИ, где располагались палаты взрослых пациентов с хроническим миелоидным лейкозом. ХМЛ – форма лейкоза, при котором происходит избыточное производство белых кровяных клеток. А маленькие пациенты Фрайрайха, наоборот, страдали от острого лимфолейкоза – разновидности рака, которая приводит к избыточной выработке дефектных белых кровяных клеток. Вот почему дети так беззащитны перед любой инфекцией. Поэтому Фрайрайх начал брать кровь у взрослых с раком крови с 12-го этажа и переливать ее детям с раком крови на втором этаже. «Можно ли было считать такой поступок необычным? Скорее, чистым безумием, – соглашается Фрайрайх, описывая тогдашний эксперимент. – Все твердили, что это полнейшее безумие. А что если у детей каким-то образом разовьется ХМЛ? Что если их состояние ухудшится? – Фрайрайх пожал плечами. – Детская смертность на нашем этаже равнялась 100 %. Нам нечего было терять».

В 1965 году в журнале Advances in Chemotherapy Фрайрайх и Фрай опубликовали статью под названием «Достижения и перспективы в химиотерапии острого лейкоза», объявив о разработке успешного метода лечения детской лейкемии [37] . Сегодня показатели эффективности лечения этой формы рака превышают 90 %. Жизнь многих-многих тысяч детей была спасена благодаря стараниям Фрайрайха и пошедших по его стопам исследователей.

9.

37

Я упростил описание лейкемии. Полную версию можно найти в книге Сиддхартха Мукерджи «Царь всех болезней. Биография рака». После того как Фрайрайх и Фрай доказали, что могут добиться успеха в лечении лейкемии с помощью неслыханных на то время доз химиотерапевтических препаратов, онколог Дональд Пинкель развил их идею. Именно группа Пинкеля, работавшая в детском научно-исследовательском центре «Сент-Джудс», впервые применила так называемую «тотальную терапию», которую точнее всего описать словами «VAMP в квадрате». Сегодня в подавляющем числе случаев успешное лечение лейкемии является пинкелевской версией VAMP-протокола повышенной эффективности.

Означает ли это, что Фрайрайх должен радоваться, что у него было такое детство? Очевидный ответ – нет. То, с чем ему пришлось столкнуться в детстве, не должен переживать ни один ребенок. Каждому дислектику, с которым мне довелось беседовать, я задавал вопрос, вынесенный в подзаголовок предыдущей главы: вы бы пожелали дислексии своему ребенку? И все они ответили отрицательно. Грейзера передернуло от одной только мысли об этом. Гэри Кон пришел в ужас. У Дэвида Буа два сына, оба дислектики, и ему невыносимо больно наблюдать, как они растут в мире, где умение хорошо и бегло читать является главенствующим. Вы познакомились с ведущим продюсером Голливуда, влиятельным банкиром с Уолл-стрит и одним из лучших адвокатов в стране – все они признают важную роль дислексии в своем жизненном успехе. Тем не менее они на собственном опыте познали цену этого успеха и не хотели бы такой же жизни для своих детей.

Но такая постановка вопроса – чего мы бы пожелали своим детям – неправильная, не так ли? Вопрос в другом: нужны ли нашему обществу травмированные люди? Конечно же, нужны. Это не самый приятный факт для размышления. На каждого не пострадавшего, который стал сильнее, найдется бесчисленное количество едва уцелевших, раздавленных свалившейся на них трагедией. Однако в некоторых случаях мы все зависим от людей, закаленных житейским опытом [38] . Фрайрайх обладал мужеством задуматься о немыслимом: экспериментах на детях. Заставлял их терпеть боль, через которую не должно проходить ни одно человеческое существо. И делал он это во многом потому, что по собственному детскому опыту понимал: даже из самого темного ада можно выбраться возрожденным и исцеленным. Он помогал детям стать не пострадавшими.

38

В своих воспоминаниях «Теория и практика ада» (The Theory and Practice of Hell) Юджин Когон описывает происходившее в немецком концентрационном лагере Бухенвальд в те дни, когда нацисты требовали у руководства лагеря отбирать из собственных рядов «социально непригодных». Неповиновение грозило катастрофой; нацисты отдавали руководство на расправу «зеленым» – криминальным элементам с садистскими наклонностями, содержавшимся в Бухенвальде вместе с евреями и политическими заключенными. «Ни при каких обстоятельствах», пишет Когон, «чистых сердцем» не просили принимать подобное решение. Иногда выживание человека требует причинения вреда во имя большего блага, и, как отмечает Когон, «чем деликатнее совесть, тем труднее принимать такие решения».

В какой-то момент в самый разгар своей войны Фрайрайх осознал недостаточную эффективность стандартного метода мониторинга детского рака – подсчет раковых клеток в пробе крови под микроскопом. Анализ крови приводил к неверному истолкованию. Могло показаться, что в крови рака нет. А болезнь в это время притаилась где-нибудь в костном мозге, что означало необходимость многократного и болезненного забора образцов костного мозга, месяц за месяцем, пока отсутствие рака не подтверждалось окончательно. Макс Уинтроуб слышал о намерениях Фрайрайха и попытался остановить его. Он упрекал Фрайрайха в том, что тот мучает пациентов. Так оно и было. Его реакция была вызвана состраданием. Но сострадание никогда бы не помогло найти лекарство.