Дай лапу, друг медведь !

Он забрел в овес, отошел влево метров на сорок, спросил:

– Меня видите?

– Видим!

Дед переместился вправо:

– А теперь?

В оконце, которое было на уровне глаз, Валерка и Андрюшка хорошо видели старика, но, переместись он еще метров на десять, хвоя елок скрыла бы его.

– Пока видим.

– Чего ж вам еще надо? Даже лишку!
– удовлетворенно сказал дед.
– А теперь вылазьте, и домой пора.

– А в какое время лучше садиться?
– спросил Андрюшка.

– Экие вы несмышленые и нетерпеливые!
– усмехнулся Макар.
– Лабазы всегда загодя делать надо. К тому ж и ветер сегодня на лес. Пока ветер не переменится, нечего караулить.

– Может, он целую неделю не переменится!

– разочарованно сказал Валерка.

– Неделю так неделю. Придется ждать. Ежели, конечно, медведя хочете увидеть. А теперь вот эту березку, которую я срубил, вон туда, подальше, унесите. Она вам поле загораживала...

Березка лежала в траве, а свежий пенек был аккуратно прикрыт нашлепкой из прошлогодних листьев и мха, и нигде ни единой щепочки!.. Да, старик знал, что и как делать, и Андрюшка вдруг почувствовал, что, если во всем следовать советам бывалого охотника, медведя удастся увидеть, непременно удастся. Он молча поднял березку и понес краем поля туда, куда велел дед Макар.

8

Телефонный звонок был необычный - долгий и требовательный. Клавдия Михайловна, оказавшаяся возле аппарата - она шла из кухни с чайником, сняла трубку, поднесла ее к уху и тотчас взглянула на мужа.

– Тебя, - коротко сказала она.
– Город...

Валерка насторожился: кто может звонить из города? Только охотники! И он напрягся, чтобы понять все, о чем будет вестись разговор. Валентин Игнатьевич, отвечая, видимо, на вопросы, сказал, что овес косить будут еще не скоро, что местных охотников нет, что места в доме хватит; потом помолчал, слушая, что говорили на том конце провода, сказал "до свидания" и положил трубку.

– Ну, чего, приедут?
– нетерпеливо спросил Валерка.

– Приедут, - кивнул отец.
– Трое. В среду или в четверг.

Валерка облегченно вздохнул:

– А я уж думал, завтра!..

– Хоть и не завтра, но вы с Андреем свой лабаз снимите. И на Стрелиху ходить не надо.

– Так мы и медведя еще не видели!

– Не видели живого - увидите мертвого.

– Ну, это неинтересно!.. Мы всё там переделали, старались, и дедушка Макар нам помогал...
– Валерка был искренне огорчен.

– Ну хорошо, - уступил просьбам сына Валентин Игнатьевич.
– Завтра последний раз.

...Но ни завтра, ни послезавтра идти на Стрелиху не пришлось: двое суток лил дождь.

Дождь перестал лишь к полудню во вторник. Низкие серые тучи как-то незаметно поредели, стали расползаться, и меж ними показалось синее небо.

Валерка и Андрюшка колебались, как же им быть: Валентин Игнатьевич разрешил последний раз сходить на Стрелиху в воскресенье, а теперь вторник. Но разве они виноваты, что погода помешала и того, последнего раза не было? Значит, на Стрелиху идти все-таки можно. Но на всякий случай, чтобы не попасться на глаза бригадиру, ребята решили обойти деревню стороной. Сделав порядочный крюк, они пробрались на Стрелиху и, не мешкая, заняли свой лабаз. Доска была мокрая, сверху, с еловых лап, падали тяжелые капли росы, но с этими неудобствами приходилось мириться: ребята понимали, что это последний вечер, последняя надежда увидеть живого медведя.

Легкий ветер, стихший в послеобеденную пору, не успел обсушить намокшие метелки овса, и над полем невесомо курился парок. Ни голоса птиц, ни писка мышей, ни шороха листвы - ничего, кроме дробной капели.

Предыдущие вечера, проведенные на лабазе, тоже были тихими. Но тишина тех вечеров была совсем иная - какая-то чуткая, от нее звенело в ушах; в той тишине малейший звук разносился широко, как бы умножая силу своего звучания. Теперь же тишина была мягкой, будто земля и лес обложились невидимым глазу слоем ваты, в котором увязали и умирали все звуки. В этой тишине можно было крутить головой, осторожно переставлять на палке затекающие ноги, можно было даже разговаривать шепотом и быть уверенным, что ничто - ни шорох одежды, ни легкий скрип резиновых сапог, ни шепот - не достигнет земли. Но и понимая это, ребята сидели не шелохнувшись, ни о чем не разговаривали и только смотрели на желтый кусок поля и ждали...

Чуть-чуть начало смеркаться, когда слева явственно зашуршал овес. Ребята повернули головы, но хвоя елок скрывала край поля. А шорох все нарастал, приближался, будто кто тащил по овсу ветку. И хотя ребята напряженно ожидали, что вот-вот кто-то покажется на поле, медведь появился внезапно. Головастый, толстый и до смешного короткий, он был совершенно не страшный! Ворочая головой, медведь быстро шел по овсу, будто намеревался пересечь поле.

– Это медвежонок!..
– одними губами прошептал Андрюшка.

Валерка тоже понял, что перед ними не взрослый зверь, и осторожно ткнул друга локтем в бок: молчи!..

На опушке, за кустами, что-то уркнуло, и в следующее мгновение на поле показались еще два медвежонка. Они шли рядышком, почти касаясь друг друга боками и оставляя позади себя чуть заметную стежку примятого овса. Потом появилась медведица. Вот это был зверь. Ребята так и замерли не дыша. Темно-бурая, огромная в сравнении с медвежатами, она шла медленно, будто плыла по овсу. Голова и шея ее были вытянуты в одну линию со спиной, пасть приоткрыта, и в ней белели клыки.

Не более пятнадцати шагов отделяли медведицу от ребят, и они хорошо видели ее маленькие, устремленные вперед глаза, черную мочку носа, небольшие округлые уши. Вдруг медведица остановилась, коротко рыкнула, и медвежата замерли там, где их застал этот рык. Медведица пружинисто поднялась на задних лапах и так, полусогнувшись, стояла несколько мгновений, вглядываясь в даль поля и слушая вечернюю тишину; при этом она плавно водила мордой из стороны в сторону и сверху вниз, и черные ноздри ее трепетали. На могучих передних лапах, которые медведица держала на весу полусогнутыми, были хорошо видны острые кривые когти. Валерка как увидел эти когти-крючья, так уж и не мог отвести от них взгляд.

Убедившись, что на Стрелихе все спокойно, медведица мягко опустилась на передние лапы, фыркнула и принялась за овес. Ела она быстро, но не жадно. Захватит ртом метелки овса, дернет головой кверху и жует. А медвежата бродили по полю вокруг медведицы, что-то вынюхивали, ковырялись в земле, то и дело поднимались на задние лапы и подолгу стояли так, очень похожие на больших плюшевых мишек. У двух медвежат - это ребята сразу заметили - на груди, под шеей, были треугольнички светлой, почти белой шерсти, у третьего медвежонка светлого пятна не было. Этот третий выглядел заметно крупнее и держался особняком.

Валерка и Андрюшка во все глаза смотрели на медвежье семейство. Ни тот, ни другой не испытывали ни малейшего страха, и в эти минуты им казалось, что нет в мире ничего, кроме небольшого кусочка овсяного поля с медведями да их самих, затаившихся в густой хвое елок. Они завороженно смотрели на зверей, ловили каждое их движение.

Медвежата были шустры и забавны, забавны и своей косолапой, вперевалочку, походкой, несоразмерно большими головами и деловито-серьезным выражением безобидных смешных мордочек, а медведица она внушала трепетное уважение. Всё в ней было преисполнено мощи, красоты и достоинства. На густую лоснящуюся шерсть попадала роса, и время от времени медведица отряхивалась. Но и отряхивалась она как-то степенно, медленно ворочая головой на вытянутой толстой шее, при этом бока ее, лопатки и широкий круглый зад колыхались, будто под шкурой было что-то мягкое, зыбкое. Стряхивали с себя росу и медвежата, но делали это уморительно неловко, по-собачьи, содрогаясь всем телом. Медвежья семья неспешно двигалась по полю, и за медведицей тянулась хорошо приметная полоса смятого овса.