Дайте мне обезьяну

— Его афоризм, — сказал Филимонов.

— Это мы с писателем Носовым придумали, — Косолапов сказал. — Носов сказал… уже не помню по какому случаю: «Дайте мне обезьяну…», сказал, а я добавляю: «И я сделаю из нее президента!» А можно так сказать: «Дайте мне обезьяну, и вы изберете ее президентом!» Другой оттенок, чувствуешь, да?

— А по-моему, у вас тогда было, — вспоминал Филимонов, — «дайте мне обезьяну, и я сделаю из нее человека».

— Вариант. Или еще: «…и вы — вы! — увидите в ней человека!» Главное, дайте мне. А если из обезьяны я человека сделаю, то из человека президента — раз плюнуть. Это мы осенью девяносто восьмого придумали, у меня записано. Носов хотел даже назвать роман так — «Дайте мне обезьяну»…

— Роман? Куда ни ткни, везде романы пишут. И что, написал?

— До половины дошел. (Что было, пожалуй, преувеличением.) Так я о чем? Он всем рассказывал… Язык-то без костей… «Дайте мне обезьяну»… Дайте ему обезьяну… Блистал остроумием в пиарских кругах, афористичностью. Ну вот и доблистал. Через год наш афоризм приписывают Березовскому, олигарху, будто он так сказал, дайте мне обезьяну, и я подарю вам президента. А Березовский не говорил этого, не мог он этого сказать. Мы до Березовского сказали… При Ельцине… Я даже статью писать хотел в защиту Березовского, не надо на него всех собак вешать…

— Собак вешать?.. — очнулся Тетюрин, которого косолаповский рассказ несколько убаюкал.

— Не надо на Березовского всех собак вешать, это не он, а мы так сказали, это я так сказал, а не он, такими афоризмами не разбрасываются!

— А вы были в здешнем зверинце? — обратился к сотрапезникам Филимонов.

— Конечно, был, — сказал Косолапов.

— А я нет, — сказал Тетюрин.

— Сходи.

— Зачем?

— Там обезьяна из Петербурга. Зверинец привозной, только на лето. Все звери из Москвы, рептилии, парнокопытные… А обезьяна из Петербурга. Ваша обезьяна, увидишь.

— Макака?

— Гамадрил.

Выпили за обезьяну.

Косолапов достал из сумки папку с тесемочками.

— Это тебе, — протянул Тетюрину.

— Что там?

— Портянка. Изучи на досуге. Обработаешь, пару публикаций сделаем.

Тетюрин вертел папку в руках, не решаясь открыть.

— У меня приятель один, — объяснял Косолапов, — большой оригинал, боюсь, у него лингвистическая шизофрения…

— Лингвистическая? Что такое лингвистическая шизофрения?

— Патологическое влечение к игре буквами — например, к поиску палиндромов. Есть такие, которые все читают наоборот, слева направо. А у этого на анаграммах задвиг. Вот ты когда слышишь слово апельсин, о чем думаешь? Об апельсине. А он думает, что получится, если переставить буквы в апельсине. И получается спаниель. У него дар. Болезненный дар, но для нашего дела чрезвычайно полезный.

Косолапов достал мобильник.

— В Питер звоню. 246-46-77. Хорошо запоминается. Геннадий Григорьев, поэт. Не знаешь такого?

Тетюрин плохо знал современных поэтов.

— Алле! Геша? Узнал?.. Легче на тот свет дозвониться!.. Третий день звоню!.. Где-где… На острове, на необитаемом… Да вот сидим, водку пьем, тебя вспоминаем… А ты как думал? Именно так… У меня к тебе заказ, дорогой… Да, да, и ты дорогой, и заказ дорогой, не придирайся к словам, вы все дорогие… — Косолапов показал глазами Тетюрину: наливай.

Тетюрин определил по два булька на брата.

— Ну так что, проанаграммируешь человечков?.. Двух! Мужчину и женщину!.. Записывай!.. Бо-га-ты-рев Леонид Станиславович… — диктовал Косолапов. — Нет, комплиментарно, пожалуйста. Как ты умеешь. Без говна… Достойный человек, наш клиент, без говна анаграммируй!.. Ладно, ладно, «много согласных»… Ты мне цену не набивай. Значит, что может быть: решительность, справедливость, неподкупность… новое имя… сам увидишь… И женщину… Не-со-е-ва… Не-со-е-ва, — повторил Косолапов, — Анастасия Степановна… Так!.. За ночь справишься?.. А ты попробуй. Я жду.

— Сухой закон, — сказал Филимонов.

0,7 завершилась. Не побежишь. Политтехнологи поплыли обратно.

2

Колян сам пожалел, что вспомнил о своем происхождении: сын врачей-ветеринаров, чего он всю жизнь почему-то стеснялся, — а тут вдруг в штабе расхвастался (обсуждалась возможность материализации Ушанки): мол, все эти «противоэпизоотические показания» и «вакцинации-стерилизации» он с молоком матери впитал; таков, мол, дискурс был в их семье типа лексики по работе. «Тебе и карты в руки», — сказали Коляну.

Что было, то было. Отец по линии Госэпидемнадзора был одно время ангажирован службой отлова безнадзорных животных, — шла кампания профилактики бешенства. Юный Коленька, столь же здравомыслящий, сколь и впечатлительный, однажды побывал у отца на работе — в так называемом карантинном виварии. С тех пор слово «живодерня» стало для Николая кодовым именем благоприобретенного комплекса, так и не изжитого им ни на его философском, ни на экономическом, куда он перепоступил после академки, ни опять на философском, где восстановился, чтобы защитить дипломную с весьма нехарактерным названием «Долг и платеж» («…и падёж», слышало чуткое ухо нечто ветеринарское).

Ни философом, ни экономистом, ни тем более зоозащитником Николай так и не стал. Public relations — вот муза, которой он служит.

Не хотел за Ушанкой. Пункт-приемник находился за чертой города. Думал взять Тетюрина как зачинателя проекта, но тот после утренней стрелки на безымянном острове крепко спал у себя в номере. Друг Жорж взялся помочь. Третьим был водитель автобуса Женя, которому платили 200 в день (рублей).

Предчувствуя стресс, Колян (что делать!) купил пузырек.

Хозяин сторожки называл свою каморку офисом. А может, он и прав был — сторожкой помещение становилось только после шести, когда уходили служащие. Что-то среднее между школьным мед. кабинетом и жилконторским «красным уголком», каким хранит его коллективная память.

— Батя, а за кого голосовать будешь?

— Не голосую, — гордо ответил старик.

— Абстинент, — сказал Жорж.

Сторож, по-видимому, почувствовал себя уязвленным:

— Ничего, ничего, я тоже грамотный. Я такой тут зачет сдал, вам и не снилось.

— Тут зачеты сдают? — удивился Колян.

— А ты как думал! — важно изрек старик. — Мы тоже грамотные! У нас начальник еще в прошлом году в Москву посылался. На курсы повышения этого… квалификации. Потом семинар здесь проводил, читал предметы разные… Мы зачет сдавали.

— Ну и какие предметы вам начальник читал?.. интересно даже.

— А вот такие. Зоопсихологию!.. Съел?.. Вот какие!.. Управление стаей!.. Съел?.. Юридические вопросы отлова!..

— Да ты, батя, профессор!

— Профессор не профессор, а перед Европой обязательства имеются!.. Гуманизм, можно сказать!

— Подожди. Тебе-то зачем сдавать зоопсихологию. Тебе надо психологию воров-собачников… или как вы их называете…

— А ты не думай, я тут только с весны сторожу. А до того я двадцать пять лет на отлове работал. Я с закрытыми глазами ее поймаю. Меня тут каждая собака знает. Я по улице иду, а они уже передают друг дружке, что Никифорович идет, за километр обходят!