Дайте мне обезьяну

— Ты, батя, если цену нагоняешь, зря стараешься, договор дороже денег.

— Здесь ждите, ключи принесу. — Он вышел из помещения.

Колян смотрел в зарешеченное окно и видел глухую кирпичную стену, обезображенную многочисленными выщерблинами, словно здесь кого-то расстреливали. «Сиська» — мелом написано кое-как, стало быть, конкуренты проникли даже сюда.

Жорж изучал от скуки приказы на стенде, которые ему казались юмористическими, и основополагающие документы — положения, инструкции, предписания.

— А вот и про нас! — Он читал: — «Запрещается присваивать себе отловленных животных, продавать их и передавать каким-либо организациям».

Колян отозвался:

— Посодють.

— Слушай, как тебе нравится? «Эвтаназия и стерилизация производится только лицензированным специалистом-ветеринаром с соблюдением правил обезболивания».

— Мне это не интересно, — сказал Колян.

Вернулся страж и повел их в собачий острог. Собак было человек пятьдесят, несчастные заключенные; все сразу завыли, залаяли, заскулили. Справа под навесом за металлической сеткой томились больные, облезлые, у одной, отдаленно похожей на лайку, весь бок был голый и мокрый, у другой живот раздут так, что касалась земли гипертрофированными сосками. Слева — вроде бы чистые.

— Здесь, — подвел сторож, — глядите, здоровенькие.

— Вон ту, — сказал Колян, показывая на лохматое существо, виляющее хвостом. — Видишь, глаза какие.

— Молоденькая, — похвалил сторож.

— А мне кажется, та потелегеничнее… нет? — спросил Жорж.

Телегеничность и лохматость были основными условиями отбора.

— Нет, — сказал Колян твердо. — Эта на Ушанку не тянет. Вон та Ушанка.

Услышав слово «ушанка», сторож полюбопытствовал:

— Скорняжите, значит?

— Сам ты скорняжишь, отец, — сказал Колян.

Старик смело прошел за сетку к собакам, через минуту на Ушанку надели поводок. Колян, склонясь над счастливой дворнягой, рассматривал шерсть на спине, много ли блох; сын ветеринаров знал, что о присутствии блох можно судить по черным точечкам на кончиках ворсинок — то блошиные экскременты.

— А справочку ветеринарную не хотите?

— А ты, батя, что, и справки выписываешь?

— Выписываю не выписываю, а организовать могу.

— Нужна нам справка? — спросил Колян компаньона.

— А зачем?

— Ну мало ли? Он привередливый. Может и справку потребовать.

— Обойдется.

— А если будут копать?

— Кто будет копать? На этом участке не докопаются.

— Ребята, — робко сторож сказал, — я в ваши дела не вмешиваюсь, но если вас интересует скотомогильник, могу показать.

— Ты нам, батя, вот что скажи, нам бы так, чтобы огласки не было… и чтобы задним числом… организуешь справочку?

— Триста.

— Прямо сейчас?

— Завтра. После обеда. И еще свидетельство. С печатью.

— Может, и не понадобится. Вот тебе на бутылку еще.

— Покорнейше благодарю. Со справочкой-то мне бы самому спокойнее было.

— Тебе-то какая разница?

— Дак ведь я ж не знаю, зачем вы, ребятки, может, вы на шашлыки…

Политтехнологи переглянулись.

— А если на шашлыки, — спросил Жорж, — обязательно справка нужна? Если со справкой, думаешь, с тебя и спросу не будет?

— Ничего я не думаю! Я так про шашлыки сказал!.. В ней и мяса нет… на шашлыки.

— Что же, батя, ты не веришь нам, что мы его дочке собачку купить решили?

— А какая вам разница, верю я или не верю?

— Нет, ты скажи, почему ты не веришь?

— А вы на себя посмотрите…

— Кто ж мы, по-твоему?

— Ну, это не мое дело… кто вы, по-моему!..

— Нет, ты не бойся, ты скажи, что мы, по-твоему, с этой собачкой делать будем?

— А то и будете, — внезапно осмелев, сторож сказал. — Пырнете ножом, а потом кровью голую женщину поливать станете! Блудницу!

Металлический блеск появился в глазах старика.

— Батя, вот тебе еще десятка, в церковь пойдешь, свечку поставишь…

— Совсем рехнулся в своей живодерне, — сказал Жорж, когда вышли на улицу.

Дверь в автобус была закрыта, Женя-водитель ушел искать, где купить сигареты; здесь, у колеса, и открыли бутылку. Ушанка с такой радостью слопала колбасу, для нее специально прихваченную, что растроганные политтехнологи отказали ей собственную закуску.

— Может, нам это зачтется, — сказал Колян, но не сказал где (наверное, «там»).

Водка на него как-то сразу подействовала, лицо покрылось красными пятнами.

— Ты это… здоров?

Он только рукой повел, мол, хорошо, не надо. И вдруг стал декламировать:

— Живодерня. Засовы-затворы.

Клетка-сетка. Железная дверца.

Меня встретили сухо. Зато мне

подарили щенка. «И запомни,

что у каждого есть оно, сердце…»

— Ты чего это? — вытаращил глаза Жорж.

— Я стою со зверенком… со зверем.

Он за пазухой, короткохвостый.

Если жизни свои соизмерим,

то у нас одинаковый возраст…

— Чье это? — спросил Жорж испуганно.

— Мое! — произнес Колян (как в омут головой).

— Да ты что? — протянул Жорж. — Сейчас придумал?

— Нет, в юности… В школе учился еще…

Если взять всех собак и собрать их,

то ведь… тоже у каждой по сердцу…

Я стою… мы стоим перед сеткой,

а за сеткой — другие собаки…

— Да ты, Колян, типа поэт! — воскликнул Жорж, восторженно.

— Нет, юношеское, — сказал Колян. — Думал, забыл, нет, помню…

— И глядят как-то странно собаки:

то ли сердятся, то ли за благо

принимают то, что собака

покидает собратьев,

и, наверно, меня за обманщика,

что внушает: «Легко помирать», —

принимают. Ведь я насобачился