Дайте собакам мяса

Я положил руку на приказ, полковник непроизвольно перевел взгляд туда, но быстро справился с собой.

— Упертый ты… Но ладно, принимается. Что дальше?

— Дальше… дальше — следствие из «во-первых». Якир знает очень многих из своей среды и может что-то рассказать про каждого, но мы и так их всех знаем поименно, по каждому собраны досье, фактически мы можем брать любого из этой компании и спустя некоторое время доводить дело до суда. Но… но мы этого не делаем. Почему?

Мой вопрос немного удивил полковника.

— Виктор, не заставляй меня рассказывать тебе азы, — наставительно произнес он.

— И всё же, Юрий Владимирович, почему? — я умел быть настойчивым.

Он поджал губы, немного помолчал, но всё же ответил:

— У нас ограниченные ресурсы, ты и сам прекрасно это знаешь.

— Именно! — обрадовался я. — У нас мало людей, мало следователей, мало оперативников. Поэтому эта группа, — моя ладонь снова накрыла приказ, и взгляд Денисова снова вильнул в ту сторону, — не будет заниматься кропотливой проверкой всех полученных сведений, которые нам будет порционно сливать этот Якир, потому что это займет тот самый год, о котором я говорил.

— Так следствие не ведется, Виктор, — Денисов выглядел очень недовольным. — Ты это знаешь не хуже меня.

— Знаю, — кивнул я. — Но стандартные методы тут не сработают. Мы просто утонем, вся работа будет парализована — не только отдела, но и управления в целом. Вы же сами сказали, что нас мало. Поэтому группа будет проверять далеко не всё, а только то, что я сочту перспективным. Тогда два месяца — реальный срок. Если вы хотите получить результат — вам придется пойти по тому пути, который я предлагаю. Поймите, перспективы этого дела я вижу не хуже вас, и хорошо себе представляю, чем выполнение этого задания может обернуться лично для меня. Но «лично для меня» не означает, что оно будет полезно для страны и для нашего управления. Мы увязнем в этом деле с головой, не сможем больше ничем заниматься, и когда Якир уедет на свои три года — вернее, два, потому что год он отсидит в СИЗО, — мы увидим, что всё стало хуже, чем сейчас. Нам нельзя долго возиться с этими диссидентами. Раз-два — и пусть едет лет на пять в ссылку, поднимать колхозы в Красноярском крае. Потом следующего, следующего — и так, пока не останутся самые благоразумные, готовые играть по нашим правилам, а не по правилам своих настоящих хозяев. Но с якирами мы должны управиться за полгода максимум, а если полгода одну экспертизу ждать и делать такие экспертизы по каждому фигуранту, да ещё и не одну… Сами понимаете.

Денисов внимательно выслушал мою речь, чему-то покивал, а потом отвел взгляд и уставился в окно. Я тоже молчал — потому что сказал всё, что хотел, и всё, что было дозволено сказать в этой ситуации. Чтобы занять паузу, я подтянул к себе приказ и вчитался в относительно длинный текст, написанный сухим казенным языком. Ничего необычного — «создать», «назначить», «обеспечить», «установить сроки». Визы Бобкова, Алидина, Денисова и подпись Андропова, которая венчала этот очень серьезный по любым стандартам документ. Отдельные пункты для других отделов по взаимодействию. Меня порадовал пункт, в котором товарищам Бобкову и Денисову предписывалось оказывать группе — и мне лично — полное содействие. Судя по всему, полномочия группе давали действительно широкие. Наверное, подобный приказ выпускали далеко не всегда, а лишь в особых случаях — когда, например, было дело «Океана» или «хлопковое дело».

— Надеюсь, ты не просишь добро на расстрельные статьи? — наконец осторожно спросил Денисов, и я поднял взгляд от приказа.

— Юрий Владимирович, мы это уже проходили, — устало напомнил я. — Я не хочу никого расстреливать. Да это и не нужно. Достаточно выключить этих ребят из игры. Ссылки, недолгое тюремное заключение… да тот же следственный изолятор — он тоже хорошо прочищает мозги. Но я сделаю всё, чтобы наши диссиденты поняли, что шутки кончились. И очень рассчитываю на то, что вы меня в этом поддержите. Иначе всё будет зря…

Денисов снова отвел глаза и посмотрел в окно.

— Ты изменился, Виктор, — грустно сказал он. — Очень изменился… не спорь. Тот Виктор Орехов, с которым я проработал пять лет, вряд ли такое сказал бы. Зря, не зря — это очень неустойчивые вещи. Но нам нужен результат. Я тебя поддержу. Но за тех, кто выше, ручаться не могу. Так что?

Вместо ответа я поставил свою подпись после слова «ознакомлен», расшифровал фамилию и отправил приказ по столешнице обратно к полковнику.

Он покивал.

— Вот и хорошо. Принимайся за дело, Виктор, и не подведи. Иначе…

Он не озвучил, что именно «иначе», но это было понятно и без слов.

— Разрешите идти? — спросил я.

— Иди, — безнадежно махнул рукой Денисов. — Только это… в бухгалтерию зайди, они давно тебя ждут…

* * *

В управлении я задерживаться не стал. Группу формировал не я, этим занимались другие люди, рангом повыше. Правда, я имел право залезть в их епархию, но делать этого не стал — по личным причинам. Всё это свалилось на меня слишком неожиданно, мне нужно было переварить новые вводные, а для этого лучше всего подходило что-то простое и относительно понятное. Ну а отсутствие на рабочем месте в рабочее время для нашего брата было делом привычным. Я предупредил дежурного о внезапно возникшем деле, со спокойной душой спустился сразу на первый этаж и вышел на улицу Дзержинского.

Никакого дела, конечно, у меня не было, поэтому я шел неспешно, стараясь избегать толп людей. По переулкам добрался до Неглинной, а затем и до Петровки, прошел мимо дома под номером тридцать восемь, вышел на Садовое кольцо, огляделся — и понял, куда мне хочется попасть. Тот самый музыкальный магазин, где я несколько месяцев назад купил очень приличную гитару, манил меня необычайно, хотя я и не понимал, чего хочу на этот раз. Обрастать разными акустиками я не собирался, тот мастеровой шедевр устраивал меня в полной мере, за прошедшее время с ним ничего не случилось, кроме тех вещей, которые случаются со всеми гитарами, на которых часто играют — но с этим я готов был мириться. Но ноги сами несли меня в нужном направлении — вдоль линии старых домов, мимо Малой Дмитровки, которая сейчас называлась улицей Чехова, до домов работников искусств, в стилобате которых и находился магазин.

Знакомый продавец был на месте, меня он узнал сразу и почему-то напрягся. Но я не торопился, ходил вдоль витрин, рассматривал нехитрый ассортимент и пытался понять, за каким хреном я сюда завернул. На ум ничего не приходило — тут по-прежнему был выставлен стандартный набор, который должен был отвратить от занятий музыкой незрелые души. Но потом меня занесло в отдел скрипок и прочих виолончелей, я долго смотрел на эти инструменты пыток юных музыкантов — и нужная мысль у меня наконец оформилась. Впрочем, я понимал, что мой запрос, скорее всего, останется без ответа.

— Здравствуйте, — тот продавец подошел как-то незаметно, когда я разглядывал очередное изделие какой-то экспериментальной фабрики из ещё не снятых «Чародеев». — Опять к нам?

— Добрый день, — я вежливо улыбнулся. — Да, опять. Говорят, что преступника всегда тянет на место преступления — вот и я не удержался.

Его улыбка вышла какой-то деревянной.

— С той гитарой что-то не так? — спросил он.

— Нет, всё в полном порядке, замечательный инструмент, — сказал я, наблюдая, как на его лице легкий страх сменяет невыразимое облегчение. — Он меня полностью устраивает, звучит великолепно, и проблем с ним нет.

— Это хорошо, — продавец расслабился. — А к нам тогда зачем? Какое такое преступление вы совершили?

— Грех на душу взял, — чуть склонившись к нему и понизив голос, сказал я. — Возжелал большего.

Его взгляд метнулся к виолончелям, и он вопросительно уставился на меня.

— Нет-нет, что вы, виолончели оставим Мстиславу Леопольдовичу, он в них мастер, хотя на таких, думаю, играть не станет, ему Страдивари подавай. Но гений, ему можно. Мне же хотелось бы что попроще, — я снова понизил голос: — Хочу электрическую полуакустику хорошую. Очень хорошую.