Де Рибас

Старинный знаменитый род Дориа дал республике немало блистательных военоначальников. Барбароссы тогда же прославились как отчаянные корсары, захватившие Алжир и Тунис. «Очевидно, под наследником Барбароссы, которого я должен одолеть, граф имеет ввиду капудан-пашу турецкого флота», – решил Рибас.

Второе письмо, ноябрьское, написанное по-французски, было ответом на послание Рибаса. Суворов писал: «Письмо от 30 октября, коим Ваше Превосходительство меня почтили, есть повторный знак Вашего доброжелательства и Вашей ко мне дружбы. Сия-то дружба и внушила Вам столь лестное мнение, касательно победы, одержанной союзными войсками над армией великого Визиря на берегу Рымника. Не стану уверять, что мне безразличны рукоплескания знатока, храброго генерала и доблестного героя, который ввиду целого неприятельского флота, под огнем 37 судов берет штурмом хорошо укрепленную крепость; напротив, высоко ценю оные и буду ценить вечно. Не лишайте меня, Генерал, дружбы, кою Вы мне до ныне выказывали, и будьте совершенно уверены, что я всегда пребуду с величайшей преданностью и безграничным уважением».

Взятие Бендер закрыло кампанию 1789 года. Редкие теперь курьеры и офицеры из Ясс, из ставки Потемкина, с упоением рассказывали о баснословно сказочной жизни князя. Гарем красавиц – жен его генералов, составлял молдавскую свиту Потемкина. Для своей ненаглядной Прасковьи он вырыл подземный замок, выложил его шкурами всех животных, что есть на земле, и бриллиантовыми венками. Впрочем, от императрицы князь действительно получил венок с бриллиантами в сто пятьдесят тысяч да еще сто тысяч наличными. Его пожаловали «великим гетманом казацких войск», наряд гетмана он придумал сам.

Тем временем Рибас обновлял свой гардероб. Тонкое сукно с трудом нашли в Херсоне и портной уж строил мундир, как из Ясс явился курьер и сообщил, что в свите Потемкина и в армии отныне все генералы носят мундиры грубого солдатского сукна по примеру князя. Пришлось и Рибасу раскошелиться и на второй мундир, в котором он встретил Рождество и известие о награждении орденом святого Георгия третьего класса. Первым генерала поздравил Суворов: «Милостивый государь мой Осип Михайлович! Ваше Превосходительство с получением Императорской милости усерднейше поздравляю; радуюсь и желаю от всего сердца достичь и высших степеней сего ордена».

В Рождественские дни в столовой Рибаса можно было увидеть очаковского коменданта Кастро де Лацерда, генерал-аншефа барона Ивана Ивановича Меллер-Закомельского и адмирала Мордвинова с женами, инженера-голландца де Волана, генералов Гудовича, Мекноба и Шереметьева. Дамское общество украшало присутствие Катрин Васильчиной, которая по зимнему пути прикатила из Екатеринослава вместе с Михаилом Фалеевым третьего дня. Рибас не видел ее до этого, и появление Катрин было приятным сюрпризом для него. Расспрашивать Катрин о сыне не пришлось – ее тетушка регулярно писала генералу.

Стол украсили цветами из оранжереи адмиралтейства, бургундское, пряная телятина по-итальянски, двойная гданьская и барбарисовое мороженое. Тосты за новоиспеченного кавалера ордена Георгия не заставили себя ждать. Жена Мордвинова оказалась отнюдь не флорентийской богиней, а типичной сухопарой англичанкой в платье а ля фрак. Она почему-то во все глаза смотрела на Катрин, а когда спохватывалась и наклонялась к тарелке, то казалась заплаканной. Катрин была в платье а ля триумф. Корсет так изящно облегал ее тело, что даже Мордвинов был взволнован. Высокую прическу обольстительницы венчал султан из перьев.

Рибасу она сказала всего одну фразу, обращенную непосредственно к нему:

– Прекрасный Иосиф, ваша бригантина скоро пойдет ко дну от тяжести наград, полученных вами.

Он не успел ответить – заговорили о французских делах.

– Братья короля бежали в Англию, – сказала жена Мордвинова Генриетта; жена барона Меллера-Закомельского сообщила:

– Мне писали, что в октябре в Версале толпа ворвалась в спальню Марии-Антуанетты!

– Королева была одета? – поинтересовался инженер де Волан, а Гудович развеселил всех замечанием:

– Кто же находится в спальне в шубе?

– Ворвалась толпа, и что же? – спросила Катрин.

– Королева стреляла! – ответила баронесса.

– Метко? – поинтересовался де Волан, начинавший все более нравиться Рибасу.

– Один убитый.

– Толпа, видно, была не столь густой, – сказал де Волан.

– Королевскую чету вынудили выехать из Версаля.

– Куда же?

– В Париж.

– Это гораздо ближе, чем от нас Кременчуг, – заметил ироничный де Волан.

Воспоминание о прошлогодней прогулке на бригантине в Кинбурн в обществе Катрин были свежи в памяти генерала. И несмотря на то, что Фалеев цербером был рядом с ней, Рибас пытался завладеть вниманием женщины, объявлял присутствующим:

– Послушайте, господа, стихи, которые мне прислал Суворов. Стихи его собственного сочинения.

К Божествам на небесаЯ сегодня поднялся.И они сказали мне:– Позабудь нас и во сне.Для тебя, для малой тли,Нет прекраснее земли.

– Выходит, Суворов после Рымника не только граф, но и пиит? – спросил Гудович.

– Но свои стихи он заканчивает строфой: «Гений счастлив лишь уделом, что летит вперед к Бендерам». – Отвечал Рибас.

Катрин продолжала беседу с комендантом Очакова об испанских вуалях.

– Мадемуазель Брэтен была бы в восхищении от вашего платья, – продолжал осаду ветренницы новоиспеченный георгиевский кавалер, а Катрин обращалась за соусницей к генералу Мекнобу.

Рибас оставил тщетные попытки. Но когда было решено отправиться на прогулку по заснеженным окрестностям, Катрин улучила минуту и и горячо зашептала на ухо Рибасу:

– В три по полуночи пошлите своего человека с пистолетами. Пусть выстрелит два раза возле церкви. Спустя получас прикажите стрелять у Данцигского трактира. А потом на окраине.

– Расспросить ни о чем не удалось: Фалеев подхватил укутанную в лисью шубу Катрин на руки и перенес в подлетевшую карету. Надышавшись морозным воздухом и устроив испытание лошадям, вернулись, выпили двойной гданьской. Мужчины прошли в кабинет, куда подали кофе и трубки. Заговорили на тему мифическую: когда же российские орлы воспарят над мечетями Константинополя?

– Сие немыслимо, – говорил барон Меллер. – Пруссия поднимает двухсоттысячное войско. Угрожает нашей союзнице Австрии.

– Австрия давно дрожит от прусского кнута, – заметил Гудович. – А поляки только и ждут, чтобы ударить нам во фланг.

Шереметьев шепотом выдал государственную тайну:

– Императрица написала Потемкину, что нет никаких сомнений в намерении Пруссии и Польши напасть на нас весной.

Присутствие генералов в Херсоне и Рибаса объяснялось тем, что Потемкин решил собрать против Польши корпус Репнина и расположить его по Бугу. Репнину он подчинил корпус Гудовича, казаков Платова и десять эскадронов Чепеги. Против турок на правом фланге остался стоять Суворов с девятью полками, а на левом назначен командовать барон Меллер-Закомельский. Ему с Кутузовым долженствовало держать Бессарабию и низовья Днестра. Батальоны пехоты на флотилии Рибаса подчинялись барону.