Дедушка русской авиации

— Сейчас принесу.

Гоша натянул штаны, влез в сапоги, намотал на левую руку солдатский ремень. Выйдя на улицу, он сразу же ударил стучавшего в лицо. Не дожидаясь, пока среагируют остальные, Игорь звезданул близстоящего солдата ременной бляхой. Третьего Игорь свалил пинком в пах, четвертого потряс хлестким ударом в челюсть. Уже лежачих Игорь для надежности дополнительно оглушил, потом снял с отдыхающих ремни с амуницией, сдернул с плеч рюкзаки и собрал автоматы. Все это Игорь закрыл в пекарне, надел китель и ремень, взял в руки автомат, присоединил к нему заряженный магазин и принялся приводить в чувство потерпевших. Когда десантники очухались, Гоша построил их в колонну по одному.

— Прямо шагом марш! Без фокусов, а то стрелять буду! Примочу к чертовой матери — мне похрену!

Десантники не дергались, а наоборот, шли медленно, пошатываясь и запинаясь.

— Эй, рахиты, а ногу кто держать будет? Левой, левой, раз, два, три!

Десантники пошли в ногу.

— Отмашку рук, доходяги! Носок вытягиваем, каблук поднимаем на двадцать сантиметров от земли!

Странная процессия дошла до гауптвахты, где Гоша вызвал дежурного по караулам.

— Что за спектакль, Полторацкий? Кто это?

— Не видите — диверсанты, шпионы империализма!

— Кончай п…деть, говори по делу!

— Если по делу, то это хулиганствующее незаконное вооруженное формирование, причем не из нашего гарнизона.

— Откуда автомат?

— У них отобрал.

— Автомат давай сюда и иди в дежурку составлять рапорт. Задержанных — в камеру! Утром разберемся.

Десантники скрылись за глухой железной дверью, а Гоша, кратко описав случившееся на тетрадном листке, вернулся в пекарню досыпать.

Защищая социалистическую собственность

Утром посыльный из штаба ОБАТО вызвал Гошу к комбату. В кабинете, помимо комбата Коробкина, сидели Щербина и десантник с перевязанной головой. Комбат прорычал:

— Полторацкий, как ты осмелился поднять руку на офицера? Да еще с ремнем, с бляхой? Совсем, что ли, нюх потерял?

— Товарищ майор, он не представился, а на камуфляже знаков различия нет. А если он офицер, то кто ему дал право ночью ломиться в пекарню, оскорблять военнослужащего и угрожать ему физической расправой? А я, между прочим, рискуя здоровьем, защищал социалистическую собственность!

— Куска хлеба пожалел для брата-десантника?

— Да, пожалел! Вот сидит ваш заместитель — спросите у него, можно ли хлеб разбазаривать? Он скажет — нельзя. Вежливому безоружному брату-мореману днем нельзя, а наглому вооруженному брату-десантнику ночью можно? Так, что ли?

— Что скажете, Щербина?

— В общем и целом он прав, товарищ комбат. Это ведь партизанщина какая-то, непорядок.

Коробкин потер коротко стриженую голову.

— Вы, товарищ лейтенант, сами виноваты. Будем считать, что вам просто не повезло. Кроме того, хочу заметить, что даже во время учений в полном объеме действуют советские законы и общевоинские уставы!

— На учениях нужно проявлять инициативу и смекалку.

— Вот вы и проявили, и нарвались на принципиального бойца. Будем считать, что инцидент исчерпан. Даю бортовую машину, она вас довезет до места дислокации. Дополнительная медицинская помощь вам требуется?

— Нет, спасибо, товарищ майор.

— Где ваше оружие?

— У него все осталось. Еще один автомат на губе.

— Полторацкий, где их оружие и вещи?

— В пекарне.

— Неси все сюда, и побыстрей!

— Невозможно, товарищ майор! Автоматы, причиндалы, радиостанция, четыре здоровых вещмешка!

— Хорошо, за вещами они заедут. Щербина, покорми людей и организуй им машину.

Через час к пекарне подъехал бортовой грузовик. В кузове сидели десантники — изукрашенные и злые. Полторацкий выбросил за дверь вещмешки и оружие. Десантники, забрав амуницию, не досчитались фляжек, котелков, фонарей и компасов.

— Верни вещи, гондон!

— Может, вам еще и хлеба вынести? Скажите спасибо, что я ваши автоматы вернул, а не в озере утопил! Валите отсюда, вы мне уже надоели, в натуре!

Десантники в кузове угрюмо замолчали.

Люди едут отдыхать

Одной из постоянных тем разговоров в пекарне были любовные похождения Гайка Аветисяна. Жил он на гражданке у самого Черного моря, в курортной зоне, так что проблем с женщинами у него не возникало.

— Придешь на танцплощадку в какой-нибудь санаторий, пригласишь телочку, потом базар-вокзал, ля-ля-три рубля, трешь-мнешь, и она — твоя. Нет, конечно, говорить, что ты местный, ей нельзя — они местных боятся, их администрация воспитывает: не связывайтесь с местными, они сплошь бандиты, хулиганы и насильники. Ну, я в таких случаях говорю, что я из Москвы. У меня сестра в Москве, я к ней почти каждый год ездил в гости, так что город знаю.

— Гай, не пи…и! У тебя на роже написано, что ты армян!

— Нифига у меня не написано. Я телкам говорю, что я еврей.

— Ну и что, верят девушки?

— А как же! Я специально несколько словечек выучил для убедительности.

— Например?

— Мазл тов! Азохен вэй! Майне цорэс! Цудрейтер коп! Киш мин тухес, шлемазл!

— А что это означает?

— А хрен его знает.

— И как же ты представляешься чувихам? Шмуль, Мойше или Борух?

— Зачем? Представляюсь Гришей.

— А если тебя какой-нибудь приятель встретит и поздоровается: «Барев дзэс, Гая-джан!» Что будешь делать?

— Нет, у нас так не принято. Если парень с приезжей телкой гуляет, мы делаем вид, что с ним незнакомы.

— Допустим, ты — интеллигентный еврей Гриша из Москвы, и тебя никто не разоблачил. Где в этом случае происходят сексуальные оргии?

— Варианта три. Самый удобный и простой — у нее в номере. Самый неудобный, зато романтичный — в парке, на травке. На худой конец — у друзей на хате (я говорю, что отдыхаю дикарем и остановился на квартире).

— А вот, допустим, познакомился ты с клевой девчонкой, но она не хочет идти с тобой ни в номер, ни на травку, ни на хату. Допустим, она антисемитка, и с евреями не дружит. Или ты ей не понравился. Или твой интеллектуальный уровень ее не удовлетворил. Или она глубоко морально-устойчивая девушка. Твои действия?

— У меня обломов не бывает.

— Что, ни разу тебя по бороде не пускали?

— Ни разу. Я сразу вижу, кто даст, а кто нет.

— Вслед за Станиславским говорю: «Не верю!».