Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Вау, – сказала я. – Наверное, трудно ей было, сразу трое детей.

Он кивнул. – Да. Они решили подождать, прежде чем мы вылезем из пеленок, а потом уже заводить еще. Она хотела много детей. Не знаю, почему они остановились, – в его голосе зазвучала тоска, стоило ему заговорить о матери. Я знаю, как ему тяжело, но он старался открыться для меня.

Я легко улыбнулась и сократила дистанцию между нами, обняв его за шею и вглядываясь ему в лицо. Он положил руки мне на бедра и посмотрел вниз, улыбаясь. – Наверное, они поняли, что достигли совершенства, когда родился ты, и поэтому остановились, – мягко сказала я. Он криво улыбнулся и склонил голову, нежно прижимаясь к моим губам. Я закрыла глаза и вздохнула, когда он приоткрыл мои губы языком, страстно меня целуя.

Он оторвался через некоторе время, и я открыла глаза, чтобы увидеть, как он смотрит на меня.

– Я далек от совершенства, Изабелла, – сказал он. – У меня больше недостатков, чем достоинств. – Я улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– У тебя могут быть недостатки, но даже они делают тебя таким замечательным. Ты идеальный… идеальный для меня.

–

Глава 37. Несмотря ни на что

«Удивительно, как я не отказалась от всех своих идеалов,

они казались столь абсурдными и невозможными, чтобы продолжать верить.

Но я осталась верна им, ведь, несмотря ни на что,

я все еще верю, что люди в глубине души добрые»

– Анна Франк –

Доктор Карлайл Каллен

Я стоял около большого окна в гостиной и смотрел на просторный двор. Дети были на улице, играли в снегу, кидались снежками и пытались построить ужасного на вид снеговика. Они хохотали и казались очень веселыми, что должно было показаться мне прекрасным зрелищем. И честно, я не мог вспомнить, когда в последний раз видел всех троих мальчиков одновременно счастливыми, хотя бы одному из них всегда было плохо. Обычно Эдварду. Долгие годы мой младший пребывал в перманентном состоянии боли и хаоса. Его душа надломилась, сердце было ранено, и я так часто винил себя за это. Винил за то, что не старался достаточно, чтобы унять его тревоги в день смерти матери много лет назад, когда он проснулся в госпитале и осознал, что его мама умерла, а это был не ужасающий ночной кошмар, который ему привиделся. Мой младший сын, копия Элизабет: как по внешности, так и по духу – я очень давно обманул его ожидания.

Я никогда себя не прощу за то, что отстранился от собственной семьи после гибели Элизабет, я казался себя ничтожным, когда признавал это, но в то время я был не в силах даже смотреть на детей. Все еще бывают дни, когда я пытаюсь не видеть его, пытаюсь держать Эдварда на расстоянии, ведь он – это постоянное напоминание о моей жене и о том, что с ней случилось. И видеть, как он был сломлен внутри, видеть, как он изображает фальшивое счастье, чтобы порадовать нас, только усугубляло мои муки. Сложно было думать о том, что вытерпел мой сын, свидетелем чего он стал в тот день. Я по кусочкам собирал эту историю долгие годы, а он никогда не рассказывал сам, но я знал, что он видел ее гибель. Она была так красива, он так любил мать, и он был вынужден смотреть, как жизнь покидает ее. Не могу представить, каково это.

А моя жена… сложно найти подходящие слова, чтобы описать ее. Элизабет была чудесным созданием; у нее была самая нежная и добрая душа, которая только может быть дана человеку. Я поклялся любить ее и ценить, поклялся заботиться о ней, и я обманул ее ожидания… так страшно. Эдвард зря обвинял себя в смерти матери, он не знал даже половины всего. Если бы он догадывался о моей глупости, моей наивности. Он не знает, как я подвел жену, как не смог разобраться в происходящем, прежде чем стало поздно.

Эсме зашла и встала позади меня, обхватив своими маленькими ладошками мою левую руку. Она прислонилась ко мне головой и вздохнула. Мы оба стояли тихо и смотрели на двор, впитывая беззаботную невинность. Я бы отдал все, чтобы вернуться туда, в те времена, и снова быть счастливым, не обремененным жизненным злом.

– Я застала Эдварда за фортепиано утром, – сказала Эсме. – Он играл.

Я вздохнул: – Сияй Маленькая Звезда или Похоронный марш? – уточнил я. Теперь он играл только эти две мелодии, когда садился за инструмент.

– Не угадал, – сказала он. Я услышал улыбку в ее голосе. – Что-то новое. Что-то оригинальное.

Мои глаза слегка расширились от шока, что он написал что-то сам. – Вау, – просто сказал я. Она кивнула, но не ответила.

– Не могу поверить, что ты мне не сказал, – мягко упрекнула Эсме через минуту. Я оглянулся на сестру и заметил ее взгляд, следящий за Эдвардом на снегу. Могу сказать точно, о чем она говорила, судя по выражению ее лица, на нем, как обычно, было любящее участие. Я вздохнул, покачав головой.

– Что ты хотела услышать? Что мой младший сын идиот? – спросил я. Эсме застонала, жестко ткнув меня локтем под ребра.

– Не называй его так, – резко отрезала она. Я покачал головой и молчал, продолжая наблюдать за игрой детей. – Он любит ее, – добавила она через мгновение, голос был мягким.

Я закатил глаза. – Она просто новое приобретение, свежее мясо. Новизна скоро пройдет, и он двинется дальше, – сказал я.

– О, избавь меня от этого. Даже ты сам не веришь в свои слова, младший брат, – сказала она, мотая головой.

– Остается только надеяться, – сказал я. Она закатила глаза и отвернулась, глядя на детей.

– Они делают друг друга счастливыми, – заметила она. Я посмотрел в окно, наблюдая, как мой сын украдкой смотрит на Изабеллу, его глаза засверкали, едва их взгляды встретились. Я вздохнул.

– Они оба идиоты, – ответил я с легким разочарованием.

– Карлайл! – Эсме раздраженно толкнула меня. Я отступил на несколько шагов и тихо засмеялся. Эсме покачала головой и закатила глаза, хватая меня за руку и снова притягивая в свои объятия. – Что ты намерен делать? – спросила она через пару мгновений.

– Не знаю, – ответил я. И это была правда; понятия не имею, как справиться с этой ситуацией. – Когда я впервые понял все, я подумывал сослать ее на время к тебе в Чикаго … если бы вы оба приняли ее.

Она вздохнула: – Ты знаешь, что приняли бы. – Я посмотрел на нее и приподнял брови, скептически глядя на сестру. Она подняла голову и робко улыбнулась. – Я бы как-нибудь убедила мужа.

Я тихонько засмеялся, отрицательно покачав головой. Алек тяжело поддавался уговорам, и сомневаюсь, что даже Эсме смогла бы вовлечь его в это, особенно если бы она рассказала ему правду о сложившейся ситуации. Он отказывался вмешиваться в проблему с Изабеллой долгие годы и настаивал, чтобы Эсме поступала так же, и я его не винил. Все происходящее было катастрофой.

– Ты можешь так говорить, Эс, но лично я не уверен. Тем не менее, это не имеет значения. Слишком поздно. Я потерял эту возможность, – сказал я. Теперь, если я попробую отослать ее в Чикаго к Эсме, мой сын последует за девочкой, а это последнее, чего я хотел.

– Не выставляй себя дураком, который думал, что у него была такая возможность. Эти двое влюблены. E stato amore a prima vista (Любовь с первого взгляда), бьюсь об заклад, – сказала она. Я вздохнул и качнул головой вместо ответа, нечего было говорить. В глубине сердца я понимал, что сестра права, хоть и не хотел это признавать.