Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Дело в том, что уже некоторое время я был в курсе происходящего. Я заподозрил влечение между ними еще когда они сами, наверное, его не осознали. Я боялся, как они поведут себя, оставшись наедине, и в то первое утро я вошел на кухню, ожидая худшего. Она была такой застенчивой и перепуганной, боялась мира, а я боялся, что резкая натура моего сына помешает ей встать на ноги. Они были оба на полу кухни в то утро, сидели в луже сока, Изабелла содрогалась от ужаса, а Эдвард шокированно смотрел на нее. Он крепко в нее вцепился, держал за запястье, не позволяя уйти, и тут я вмешался, прерывая происходящее. Эдвард быстро отпустил ее, будто она была огнем, и он обжегся, и встал. И первая фраза, которая слетела с его губ, была последним, что я мог ожидать. Такое простое слово, которое так свободно и порой бесполезно используют люди, но настолько могущественное слово для людей, подобных нам. То слово, которое он не произносил с поры своего невинного детства, восьми лет, когда проблем еще не существовало. Он даже не смог выдавить из себя его той весной, когда мне пришлось привлечь все свои связи и положение в обществе, чтобы вытащить его из неприятностей, чтобы у него был второй шанс начать жизнь заново. И вот он произносит его в то утро, настолько просто, обыденно, наверное, он даже не понял, что сказал. Это просто слетело с его губ, небольшое дело, оно не несло в себе скрытого подтекста. Но это случилось, и стоило мне это услышать, как я все понял. Понял, что мой сын наконец-то встретил человека, который прорвался через его оборону, пусть он сам этого еще не понимал.

И это слово было «прости».

Это слово я сам никогда не произносил, независимо от ситуации. Слово, которое я должен был сказать, извиниться перед Изабеллой за мою жестокость в годовщину смерти Элизабет. Я представлял, что жена смотрит за мной с небес, стыдится моего поведения, испытывает отвращение. Я никогда не прощу себя за совершенное, и я не ждал, что Изабелла сможет меня простить. Она не заслужила такого, это было нечестно. Я намеренно был жесток, причинил ей боль, боль простому, пойманному в ловушку ребенку, в ловушку жизни, из которой не вырваться. Умом я понимал, что это не ее вина, что она не могла что-то изменить, так же, как и мои сыновья, просто кости были уже брошены. Но я не всегда действую с умом, иногда туман застилает мой разум.

Если спросите мою сестру, скорее всего она скажет, что в глубине души я хороший человек. Порядочный человек, со страстным сердцем и способный сильно любить. Элизабет говорила то же самое. Она никогда не видела во мне зла, но теперь, когда она ушла, я не уверен, что зло не проросло во мне. У меня и раньше были срывы, но все – после ее гибели, когда в душе появилась черная дыра. Эта чернота поглотила меня, питала мой гнев, грусть и вину. Я жаждал крови, без разницы, сколько людей я убил, прежде чем моя тяга к мести исчерпала себя. Эта скромная темноволосая девочка, которая так нравится моему младшему сыну, стала случайностью в моей войне, моих поисках мести. Глядя на нее сейчас, я видел в ней расплату, мою последнюю возможность исправить все плохое, что я совершил за последнее время. Я не отрицаю, что чернота во мне часто поднимает свою уродливую голову и приходится бороться с искушением наброситься на Изабеллу, бороться с этим иррациональным гневом, который рождает во мне желание схватить ее и скрутить ей шею.

Меня разрывало надвое – разрывало между желанием помочь кому-то и уничтожить. Меня тошнит от этого – как порядочный мужчина может бороться с желанием причинить вред невинному ребенку?

Я постукивал большим пальцем по ноге, пытаясь держать себя в руках, пока Эдвард в нескольких шагах от меня стоял и буквально сверлил взглядом Изабеллу. Он задержался в стороне на секунду, а потом бросился к девочке, замирая рядом с ней. Он наклонился и сказал ей что-то на ухо, она кивнула в ответ. Я сжал зубы и напрягся, когда он показал головой в сторону леса, показывая ей следовать за ним.

– Расслабься, Карлайл, – нежно сказала Эсме, ощутив мое напряжение. Я громко вздохнул и попытался отвлечься, сделав несколько глубоких вдохов, но не помогало. Они зашли за линию деревьев, и Эдвард, подойдя к ней, взял за руку. Я не хотел на это смотреть, не хотел иметь с этим дело. Я прошел глубже в гостиную и сел на кресло, от злости спрятав лицо в ладонях.

А Эсме осталась около окна, наблюдая, как остальные дети доделывают снеговика, прежде чем обернулась и подошла ко мне. Она села напротив, я ощущал как ее взгляд изучает меня.

– Так мило, что они считают, будто они очень ловкие. Напоминает мне былые дни, когда ты.., – начала она, улыбаясь воспоминаниям.

Я понял, к чему она ведет и моментально поднял ладонь, останавливая ее. – Прекрати это! – жестко сказал я, не желая больше слушать. Она улыбнулась и подняла руку, игриво закрывая рот на замок. Она считала это забавным, и, будь я рациональным человеком, то думал бы так же, но я не был. Не нахожу ничего забавного в сложившейся ситуации.

– Почему ты просто их не оставишь? Эдвард так счастлив. Он всегда был сломлен, а теперь улыбается. Он снова смеется, – сказала Эсме через минуту. Я покачал головой.

– Ты знаешь почему, – просто ответил я. Она вздохнула с легким раздражением. – Черт возьми, сестра, ты серьезно думаешь, что я не хочу счастья для сына? Я хочу! Мне нравится видеть его живым после стольких лет. Но ты серьезно думаешь, после всего, что их поведение разумно? Думаешь, что для них это лучший выбор, что они должны быть вместе?

Она смотрел на меня, слегка сузив глаза от злости. – Разве не им решать?– спросила она. Я прищурился, хмурясь.

– Они не знают, как будет лучше, они не способны принять подобное решение, – отрезал я. Она приподняла бровь, очевидно не удовлетворившись моим ответом.

– Тогда ты должен им сказать, – остро выпалила она. Я сузил глаза, а она качнула головой, понимая, что я готовлюсь спорить. – Он подозревает, что ты хранишь секреты, Карлайл. Он не идиот. Думаю, ты должен сказать ему правду.

Я горько рассмеялся. – Правду, Эсме? О которой конкретно правде ты говоришь? И сколько правды мне им рассказать? Ты предлагаешь мне выложить ему все, все наши карты? А что насчет того, что это его ранит, что знание всего этого его сломает? Ты хочешь видеть его чертовски счастливым, ты думаешь, что правда о произошедшем сделает его таким? Потому что если нет, ему будет чрезвычайно больно. В нем слишком много от меня, ты это знаешь, признай же, что есть огромная вероятность, что скажи я ему о значении этой девочки, он сорвется. Сорвется – может, на меня, может, на нее, но точно на кого-то из нас. Иисусе, Эсме, я пытался ее убить! Я уже сорвался однажды! Только не говори, что ты всерьез веришь, что Эдвард легко это перенесет, просто перешагнет и все. Если я скажу ему правду, он начнет спрашивать, начнет сомневаться во мне. Эдвард и я с трудом сохраняем и такие отношения, разве ты не видишь, что это может разрушить то немногое, что у нас осталось? Потому что я вижу. Ты этого хочешь?

Она просто смотрела на меня, на лице застыло слегка удивленное выражение от моей страстной тирады. Я качнул головой, раздраженно вздыхая. – Нет, ты хочешь не этого. Ты хочешь, чтобы я сказал ему такую часть правды, которая уверила бы его в правильности происходящего, что он и Изабелла должны быть вместе. Я так не могу; я не могу недоговорками вводить его в заблуждение. Или все, или ничего, Эсме. И я уверен, скажи я ему все, он, с его безотчетным гневом, набросится на нее и уничтожит, или попробует украсть ее и сбежать. Не могу я позволить случиться ни одному из вариантов, тогда пропадет все, ради чего я работал и к чему стремился. Еще хуже, если он набросится на нас обоих, и исчезнет сам, умоет руки, это его уничтожит. Элизабет бы не хотела, чтобы ее ребенок страдал, ты это знаешь.

Хмурясь, Эсме вздохнула. – Она была бы счастлива, увидев их обоих вместе, – мягко сказала она. – Я просто хочу… чтобы это стало возможно.

Я кивнул. – Знаю. Я тоже. И я пытаюсь найти какую-то середину, когда не придется говорить им все, но и не надо будет это видеть. Не знаю, как решить это, чтобы ни один не страдал. Может, в нормальной ситуации, без этого проклятого теста ДНК. Иисусе, ну почему я должен толкать их на это? Я ожидал, что будет только наследственность по семье Свонов, но после звонка я узнал, что замешаны не только Своны, и я понял, что погряз. И, черт возьми, я был так глуп, что не понял все раньше, я должен был знать.

Эсме покачала головой. – Ты не мог знать, Карлайл. Никто не мог. – Я вздохнул, и наступила тишина на пару минут. – Как думаешь, что с этим делать? С ДНК?

Я мотнул головой. – Не знаю. Я знаю, чего от меня ждут, я предпочитаю выбрать дело, логично было бы изложить это на бумаге и выставить на всеобщий суд, но осложнения, которые последуют за этим, меня пугают. Тот потенциальный гнев, неприятности, которые на нас обрушатся… не говоря о том, что Изабелла будет брошена к волкам. И черт, если это случится, даже не могу представить, что мой сын ради нее сделает. Я так хочу, чтобы не надо было проходить это проклятый тест, чтобы не надо было принимать это решение.