Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Я, правда, думала, что ты знаешь, – сказала она через время. Я глянул на нее и заметил, что она удивленно смотрит на меня, ее брови нахмурились.

– Знаю что, детка? – с любопытством спросил я, вопросительно приподнимая брови. Она вздохнула.

– Что во меня тоже есть чип, – тихо сказала она, чуть громче шепота. Я сконфуженно глянул на нее и выключил музыку.

– Что ты имеешь в виду «во мне чип»? – спросил я. Она пожала плечами.

– Я имею в виду, как в твоей машине. GPS-чип. Они поставили мне один в Финиксе, чтобы я не смогла сбежать, – сказала она. Я резко надавил на тормоза, как только до меня дошел смысл ее слов, машина резко встала на месте с громким визгом. Она уперлась руками в панель, ее глаза расширились от шока.

– Кто-то поставил тебе долбаный чип? – выплюнул я, пораженный и сбитый с толку. Она смотрела на меня пару секунд, прежде чем нерешительно кивнуть. – Ты, наверное, блядь, шутишь со мной, твой гребаный отец вставил тебе чип, как какому-то сраному животному?

Ее брови нахмурились, и она отрицательно покачала головой. Я застонал, не понимая. – Что за бессмыслица, так тебе поставили гребаный чип или нет? – спросил я, не желая выходить из себя, но уже находясь на краю.

– Да, – сказала она с предчувствием. Я громко вздохнул, ставя машину на ручник.

– Тогда почему ты отрицательно качала головой? – спросил я, отчаянно воюя с собственным темпераментом. Я пробежался рукой по волосам.

– Потому что мой отец этого не делал, это сделал твой, – тихо сказала она. Я застыл и несколько раз моргнул, прежде чем глянуть на нее. Она смотрела в окно на деревья вдоль дороги.

– Мой отец всадил тебе поисковый чип? – спросил я. Она вздохнула и кивнула. – Ты уверена?

– Да, уверена. Я же была там… – сказала она немного резко. Мои глаза сузились, и я снова начал закипать, но боролся с этим, потому что это не ее вина. Но это, блядь, меняло все. Все мои планы становились, нахер, труднее, надежды освободить ее любой ценой.

Какие люди засовывают устройства для слежения в других людей? Думаю, мне не следует слишком удивляться, ведь я говорю о ком-то, кто купил за наличность 16-летнюю девочку. Я терял всякое уважение к отцу, он больше ничего для меня не значил.

Пару минут мы оба хранили тишину. Я пытался все осознать, осмыслить возникшие новые осложнения. – Прости, – сказал я через миг, заводя машину и трогаясь с места. Я медленно въехал в город и вздохнул, кладя руку ей на бедро. Она слегка подпрыгнула и оглянулась на меня, одаривая улыбкой. – Я не должен был срываться на тебя, это не твоя вина. Я не могу доверять своему гребаному отцу, – сказал я, покачивая головой. – Но я не хочу, чтобы ты волновалась, хорошо? Значит, мы не можем внезапно свалить. Но мы все равно найдем способ с этим разобраться.

Она кивнула, улыбнувшись, но улыбка не коснулась ее глаз. Она выглядела обеспокоенной и напуганной. Я протянул руку и провел пальцами по контуру ее губ, улыбаясь.

Остаток пути мы ехали в тишине, пока не подъехали к дому. Я выбрался из машины и помог Изабелле, закрывая машину на сигнализацию, прежде чем мы войдем внутрь. В доме царила тишина, и я зашел на кухню за бутылкой воды. Открыв ее, я сделал глоток и протянул ее Изабелле. Она мягко поблагодарила меня, и я кивнул, взъерошивая рукой волосы.

Потом я направился к лестнице, и она последовала за мной. Я видел свет, выбивающийся из-под дверей в спальни братьев, и слышал шепот внутри. Я тихо дошел до третьего этажа, не желая, чтобы они нас услышали и пооткрывали свои двери, пожелав пообщаться или еще что-нибудь. Сейчас я был не в настроении для компании, меня застали врасплох, и это дерьмо меня волновало.

Мы дошли до третьего этажа, и я зашел в спальню, сразу снимая обувь. Изабелла пошла в свою комнату и тихонько прикрыла за собой дверь. На мгновение я уставился на ее запертую дверь, надеясь во имя всего святого, что она просто переодевается, и что она не расстроена и не хочет быть от меня подальше. Я был полным придурком, когда кричал на нее, особенно после нашей удивительной ночи, но я не могу сдержать свой темперамент.

Не могу поверить, что мой отец сделал нечто настолько негуманное.

Я снял одежду и натянул пару пижамных штанов, не заморачиваясь ничем другим. Сев на краю кровати, я услышал, как дверь Изабеллы тихонько открылась и закрылась. Она зашла в комнату в своей пижаме и улыбнулась мне, прикрыв за собой дверь. Я улыбнулся в ответ, потому что в своих гребаных спальных штанах и футболке, с волосами, завязанными в конский хвост, она выглядела потрясающе.

– Могу я кое-что у тебя спросить? – задал я вопрос, когда она забралась на кровать. Она кивнула и легла. Я выключил свет, прежде чем лечь рядом с ней. Я накрыл нас пледом и посмотрел ей в глаза. – Мой отец сделал с тобой еще что-нибудь подобное? – спросил я.

Она пожала плечами. – Он дважды брал мазок с моей щеки, – сказала она.

Я нахмурился от удивления, единственная причина, по которой берут мазок со щеки, насколько я знал, был тест ДНК. Каким бы ни был секрет отца, он был серьезным.

– Если он сделал что-то еще, ты должна сказать мне прямо сейчас, хорошо? – сказал я. Она кивнула, и я вздохнул, придвигая ее ближе к себе. Она уткнулась в меня носом, кладя голову мне на грудь и почти сразу заснув. Через некоторое время она скатилась с меня, зарылась под одеяло, а я продолжал ворочаться. В сознании мелькала только что полученная информация, весь день теперь казался чертовски странным. Внезапно я погрузился в поверхностный сон, периодически просыпаясь ночью.

Когда я проснулся и глянул на часы, было шесть утра. Изабелла крепко спала, мурлыкая во сне и издавая гортанные звуки. Я лежал там, прислушиваясь к ее бормотанию, прежде чем вздохнуть и вылезти из постели. Я схватил телефон и спустился по лестнице, замечая, что в доме темно и тихо. Я замер, когда включил свет в фойе, колеблясь, прежде чем подойти и сесть за фортепиано. Я положил телефон рядом на скамейку и размял пальцы, прежде чем разместить их на клавишах. Я начал играть первые ноты похоронного марша, прежде чем резко оборваться и начать наигрывать мелодию, над которой я когда-то работал, ту, которая навевала мне мысли об Изабелле. Я проиграл ее, но в конце мне по-прежнему казалось, что чего-то не хватает.

Я вздохнул и прекратил, какое-то время просто сидя в безмолвном холле. Потянувшись, я взял телефон и, пролистав список контактов, остановился на имени отца. Я знал, что он уже проснулся, особенно учитывая, что Чикаго опережало нас по времени. Немного поколебавшись, я нажал на гребаную кнопку вызова. Потому что я никак не мог расслабиться, не раньше, чем получу подтверждение или, наоборот, опровержение всему этому. Часть меня хотела верить, что это простое заблуждение, что Изабелла просто ошиблась.

Я поднес телефон к уху, слушая гудки набора, в голове начало гудеть. Я уже хотел бросить трубку, но было, нахер, поздно, он уже увидел мой номер. Через секунду я услышал щелчок, и мое сердце почти остановилось.

– Рановато для тебя, Эдвард, разве нет? – ответил отец. Я вздохнул.

– Что случилось? – спросил он. Я застонал, ощущая себя полным идиотом, что звоню ему.

– Ничего не случилось, я, что, не могу позвонить своему гребаному отцу и пожелать ему счастливого нового года? – спросил я. Он тихо засмеялся.