Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Когда вторая часть была закончена, они включили «Крестного отца III», и Эсме вышла, чтобы заказать китайский обед. Мы ели и смотрели фильм, отец так ни разу и не появился. В середине фильма Алек и Эсме отправились наверх, а после его окончания ушли и Эмметт с Джаспером. Изабелла устремилась на кухню мыть чашки, а я ходил взад-вперед по гостиной, не решаясь присесть на скамейку возле фортепиано. Я сел на нее, взглянул на клавиши и легко пробежался по ним пальцами. Я несильно нажимал на них, чтобы не раздалось ни звука, просто мне хотелось снова почувствовать их.

Немного погодя я поставил пальцы на нужные клавиши, и внезапно сыграл первые несколько нот колыбельной Изабеллы. Она выглянула из кухни и выглядела при этом шокированной. Я теперь очень редко садился и играл, постоянно отвлекаясь на другие вещи.

– Ты играешь, – сказала она с удивлением.

Я кивнул и вздохнул.

– Хочешь присоединиться ко мне? – спросил я, кивая на скамейку.

Она улыбнулась и, подойдя, осторожно присела рядом со мной. Я сыграл всю песню, а она все смотрела на меня; когда отзвучали последние ноты, я взглянул на нее. На глазах ее снова блестели слезы, и она смотрела на меня с искренним восхищением. Я наклонился и нежно поцеловал ее, попутно смахнув с щеки слезинку.

– Тебе не нужно так плакать, tesoro. Очень грустно смотреть на это, – пробормотал я.

Она робко улыбнулась.

– Это хорошие слезы, – сказала она.

– Я рад этому, но все же… ты часто плачешь, и тебе грозит обезвоживание или еще какое-нибудь дерьмо, – сказал я.

Она засмеялась, и я тоже чуть усмехнулся, пожимая плечами.

– Да, вообще, не знаю, что, на хрен, я несу. Ну, так все же, почему ты плачешь?

Она вздохнула, подняла руку и провела ею по линии моего подбородка.

– Ты красивый, – прошептала она.

Я смотрел на нее с удивлением, ошеломленный ее серьезностью. Она обхватила ладонями мои щеки и наклонилась ко мне, закрыв глаза. Я улыбнулся и, преодолев оставшееся расстояние между нами, поцеловал ее. Она разомкнула губы и ее нежный, теплый язык скользнул по моим губам. Я пылко поцеловал ее, и она слегка застонала, от стона мурашки пробежали по спине. Через несколько мгновений она отстранилась от моих губ и глубоко вздохнула.

– Черт, amore. Чем я это заслужил? – спросил я.

Она смущенно улыбнулась, пожав плечами.

– Я люблю, когда ты играешь, – сказала она, глядя на клавиши.

Я усмехнулся.

– Хочешь научиться? – спросил я, вопросительно приподняв брови.

Ее глаза распахнулись.

– Ну, я не знаю… – начала она, отчаянно замотав головой. – Нет, мне это нравится, но не думаю, что… ну, знаешь… Я просто не уверена в этом.

Я вздохнул, покачав головой.

– Да брось, – сказал я. – Это не так сложно. Мы можем исполнить что-нибудь простое. Уверен, тебе понравится.

Она посмотрела на меня и нервно закусила нижнюю губу.

– Ну… ладно, – сказала она. – Я просто… Не хочу испортить твое пианино.

Я закатил глаза.

– Ты не испортишь его, Белла. Не будь глупой. Я знаю, Джаспер сказал тебе не трогать его, но ты же знаешь, что сейчас все совсем не так. Что мое – твое, любовь моя. Ты можешь прикасаться к нему в любое время, как захочешь.

Она посмотрела на меня с любопытством, и легкая улыбка заиграла на ее губах.

– Могу? – спросила она игриво.

Я усмехнулся и кивнул.

– Безусловно, – сказала я, наклоняясь еще ближе к ней. – В любое время, в любом месте.

От удивления она еще шире распахнула глаза, а на щеках заиграл алый румянец. Да-а, она уловила в этом сексуальный подтекст. Я протянул руку и провел ею по внутренней части ее бедра. Она засмеялась и игриво толкнула меня, когда я положил руку на ее киску.

– Не сейчас, не здесь, – тихо проговорила она.

Я засмеялся и поднял вверх руки, как бы защищаясь.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда давай поиграем нам фортепиано.

Поначалу она явно нервничала, пальцы ее слегка дрожали, а губу она от усердия прикусила. Я объяснил ей основы и дважды пробежался по аккордам «Ярко, звездочка, сияй», чтобы она увидела, как играть. Потом она попробовала и запуталась на третьей же ноте, но проявила настойчивость. Она продолжала пробовать, начиная сначала, когда брала фальшивую ноту или путалась. Я старался оставаться спокойным и не терять терпения, когда она забывала, что делать дальше или путалась в пальцах, но для меня это было не так-то легко. Я был горд тем, что она старается, и, если быть вполне откровенным, то для первого раза у нее чертовски хорошо получалось, так что я поборол раздражение.

Прошло немало времени, прежде чем ей удалось без ошибок сыграть мелодию от первой до последней ноты, и в ее игре еще не появилась гармония, но улыбка на ее лице стоила каждой секунды моего разочарования и нетерпения. И это было не таким уж достижением, потому что эта проклятая песня была самой легкой из всех песен в мире, но я гордился тем, что она не сдалась и продолжала пыхтеть над фортепиано, пока ее попытки не увенчались успехом. Она сразу же попыталась сыграть ее снова, и запуталась после первых же нескольких нот, зарычала и остановилась.

Я еще раз проиграл эту песню, поглядывая на то, как она наблюдает за мной. Я улыбался и ждал, что она попытается еще раз, когда позади нас раздался голос.

– Моцарт, верно?

Вздрогнув, я резко обернулся, и, черт возьми, чуть было не рухнул со скамейки. Алек смотрел на меня с удивлением, а я схватился за грудь: сердце билось неравномерно. Изабелла подняла на него шокированный взгляд, ее тело заледенело.

– Иисус Христос, Алек. Ты чертовски напугал меня! – огрызнулся я. – Ты не должен вот так вот подкрадываться ко мне, мать твою.

Он приподнял брови и посмотрел на меня, слегка забавляясь моей реакцией.

– Ты всегда был очень невнимательным, – сказал он. – Не самое полезное качество. Моцарт, правильно?

Я вздохнул и провел рукой по волосам.

– Ну, да, я думаю, можно и так сказать. Я имею в виду, что он сделал кучу вариаций этого.

Он кивнул, его глаза метнулись к Изабелле.

– Lei mi ricorda tua madre (5).

Я слегка напрягся, застигнутый врасплох его заявлением.

– Che cosa (6)?