Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Но даже эти капли рациональности совершенно мне не помогали. Ньютон был достаточно смышленым, чтобы держаться от меня подальше; он понимал, что я на краю, но не хочу убить его. До других, однако, это не доходило. Я старался сдерживать свой темперамент, но все закончилось тем, что я задал жару нескольким уродам, которые меня доставали. Тренеру Клаппу удалось заметить это, и моей заднице пришлось побегать штрафные круги.

Сейчас я, определено, был далек от прежней формы, и те, кто раньше не мог надрать мне зад, теперь легко это делали. Я был истощен, и эта неделя только все усугубила. Все тело ныло, каждая мышца горела огнем и мучила меня адской болью. Было больно, черт побери, даже дышать, а тем более двигаться, и я отсчитывал каждую секунду, когда вернусь домой, к своей девочке.

Наконец, нам с Изабеллой удалось поговорить, мы смогли сверить наши расписания, и теперь общались хотя бы раз в сутки. Я не хотел впустую тратить время наших коротких бесед, поэтому, когда она спрашивала, как я, и хорошо ли мне, я просто смеялся и делал вид, что все в полном порядке, не жалуясь. Я не хотел расстраивать ее, объясняя, насколько гребаная у меня неделя, тем более, что это скоро закончится.

Ближе к концу недели я был сыт по горло. Сегодня был шестой день моего пребывания в лагере, и я уже был близок к тому, чтобы показать им всем средний палец и удалиться восвояси. Тренер Клапп цеплялся ко мне с самого утра, как только я зашел на поле, и моя злость доходила до крайней точки. Пусть только пройдет в зоне досягаемости, и я вышибу ему мозги, как и всем остальным.

– Еще одна пробежка! – заорал тренер, дуя в свисток.

Я потряс рукой, пытаясь избавиться от онемения, и наклонился, хватая мяч. Я сделал несколько шагов назад и начал искать Феликса на поле, кидая ему мяч, когда он меня увидел. Стоило мне сделать бросок, как руку пронзила обжигающая боль, и я резко выдохнул.

– Б…ь! – выругался я, хватаясь за запястье.

Я тер руку, наблюдая, как мяч проделывает идеальную спираль по воздуху над полем. Я ухмыльнулся, когда Феликс поймал его и, пробежав пару метров, оказался за чертой, завершая игру – даже когда больно, я чертовски хорош в том, что делаю.

– Сотри ухмылку с лица, Каллен, – с нетерпением сказал тренер Клапп. – На поле не хватит места для твоего эго.

Я закатил глаза, а Тайлер захохотал.

– Большой Каллен, – с сарказмом сказал он.

Я глянул на него, когда он проходил мимо, и выставил локоть, толкая его.

– Твоя девушка меня тоже так называет, знаешь ли, – с издевкой сказал я. – Только по другим причинам.

Он сощурился и на его лице промелькнул гнев, он толкнул меня. Я резко замахнулся и врезал ему по челюсти, от чего его голова сильно дернулась и его занесло на несколько шагов назад. Руку снова пронзила боль, и я выругался, тряся кистью. Он выпрямился и пошел назад, но тут между нами встали ребята из команды, разделяя нас, пока тренер Клапп истошно свистел.

– Идите к черту, оба! – кричал он. – Мне плевать, какие у вас проблемы друг с другом, но оставляйте их за полем. Вы меня слышите?

Мы оба пробормотали что-то в знак соглашения, и тренер Клапп повернулся ко мне.

– Иди приложи холод к запястью, Каллен. Если ты повредил ведущую руку этим ударом, я отстраню тебя на весь сезон. И мне плевать, насколько ты считаешь себя хорошим, тебя можно заменить, – сказал он. – Все свободны. Хорошо выспитесь, ребята, завтра я жду вас тут ровно в девять.

Мы удалились с поля и пошли назад в общежитие, чтобы переодеться и принять душ перед ужином. Мы ели в кафетерии каждый день, еда была достаточно приличной, чтобы поддерживать силы, но я безумно скучал по блюдам Изабеллы. Это дерьмо не сравнится с ее шедеврами.

Я трепался с некоторыми ребятами в общей гостиной, пока прикладывал лед к запястью и смотрел фильм. Я не мог ни на чем сосредоточиться – голова была занята Изабеллой, мысли автоматически направлялись к ней, стоило выдаться свободной минутке. Было ощущение, что без нее ничто в мире меня не радовало. Я не мог даже смотреть гребаный фильм без тоски по моей девочке. Осталось всего двадцать четыре часа, и я смогу уехать из этой сраной дыры домой, вернуться к ней, и все мое существо было сосредоточено вокруг этой мысли.

Внезапно я поднялся и пошел в свою комнату на третьем этаже, резко открывая дверь. Я наткнулся взглядом на Майкла Ньютона.

– Выметайся, – процедил я, не желая с ним связываться.

Его глаза расширились, и он быстро подпрыгнул, пробегая мимо меня на выход. Я захлопнул за ним дверь и закрыл ее на замок, раздраженно покачивая головой. Мне было плохо, тело было напряжено и отчаянно нуждалось в расслаблении. Было уже восемь, поэтому я схватил телефон со стола в углу и плюхнулся на кровать, набирая ее номер. Начался дозвон, я лежал на неудобном гребаном матрасе с закрытыми глазами и пытался расслабиться.

Когда она ответила, ее голос звучал радостно, и я непроизвольно улыбнулся, довольный, что у нее неделя удалась хорошей. Хотя бы у одного из нас. Я спросил ее, чем она занимается, и она ответила, что лежит на кровати. В голове тут же появились картинки. Я спросил, что на ней надето, желая получить лучшее представление, потому что я не видел ее несколько дней. И стоило ей признаться, что на ней полупрозрачный лифчик и трусики, как мой член тут же затвердел.

Я просто видел, как выглядит ее тело в этой одежде, как она двигается, и мне становилось все труднее. Иисусе, я, на хер, нуждался в ней. Я хотел коснуться ее, любить ее… Я хотел, чтобы она ласкала меня, как только может. Было так охеренно странно, настолько она нужна мне, насколько я стал зависим от нашего счастья. Я всегда был одиночкой и твердо стоял на ногах. Я не позволял себе привязываться к кому-то, особенно после того, как был эмоционально травмирован в восемь лет, без матери и напуганный отцом, который не мог возвращаться в собственный дом. Я боялся, что снова будет больно, отказывался открываться людям, и клялся, что никогда никого не подпущу к себе… но я сдался. Я привязался к ней, больше, чем представлял раньше. Вся жизнь вращался вокруг моей девочки, и, может, это неправильно, но я уже не мог иначе. Даже если меня убьют ради нее, она того стоила.

Странно, как сильно она на меня влияла. Всю неделю у меня не было сил даже подрочить, хоть это и могло принести облегчение, успокоить нервы и снять напряжение. Но одно упоминание, что она одета в это гребаное полупрозрачное белье, заставило мой член подергиваться в предвкушении.

Так что я попросил ее коснуться себя. Может, я неправ, когда прошу ее делать для меня это дерьмо, но мне оно было необходимо. Я не мог быть с ней, как хотел, но такое было максимально близко к моим желаниями. Я ожидал, что она откажется, но она не сделала этого. Она приняла мою игру и делала то, что я ей говорил, еще раз доказывая, насколько она мне доверяет.

Звуки, которые вылетали из ее горла и раздавались по телефону, сводили с ума, посылая молнии по всему моему телу и прямо к члену. Я достал его из штанов, обхватывая рукой и начиная поглаживать. Я откинулся назад, прикрыв глаза, и инструктировал ее, что ей делать, чтобы удовлетворить себя. Я слушал, как она стонет и представлял, что она лежит открытая на моей кровати и пальчиками проникает в свою киску, выгибаясь и задыхаясь от желания, отчаянно нуждаясь в моих прикосновениях. Сама мысль, что она ласкает себя, быстро увеличивала напряжение внутри, но я сдерживался, желая, чтобы она кончила первой. Я могу быть гребаным гормонозависимым ублюдком, но всегда стараюсь думать о своей девочке в первую очередь.

Она начала дышать громче, и я ощущал дрожь в каждом ее выдохе, она была близка. Я начал бормотать разное дерьмо на итальянском – она это любила, желая довести ее до края. С ее губ сорвалось мое имя, она издала гортанный стон, и ее настиг оргазм. Я зажмурился, крепче сжимая член и быстрее двигая рукой, я представлял свою девочку. То, как выгибается ее спина, как напрягается тело, прежде чем начать подрагивать; как меняет выражение ее лица – высочайшее наслаждение, как из ее груди вырываются звуки чистого экстаза.