Дела житейские

— Бейсбол?

— Смотрю по телеку.

— Бардаков не будет?

— Чего?

— Да ничего. Это я так. Вечеринки время от времени — ради Бога.

Фрэнклин хлопнул дверью. Сол стоял на крыльце, мусоля сигару и постукивая тростью по ступеньке.

Наверху он пробурчал:

— Одно могу сказать: этот парень мне не по душе.

Мы накупили уйму всяких чистящих и дезинфицирующих средств. Я сказала Фрэнклину, что не могу класть продукты в холодильник и посуду в шкафы, пока не отдраю все собственноручно. Сол клялся, что тараканов и в помине нет, но меня не проведешь. Это Нью-Йорк, дорогие мои. И в самом деле, едва открыв дверцы шкафов, я увидела тараканьи яйца.

Больше всего ненавижу мыть плиту и холодильник. Фрэнклин взял это на себя. Ну как можно не любить такого человека! А я принялась за шкафы и ванную. Сначала я, правда, решила сбегать в магазин и купить что-нибудь поесть, так как проголодалась. Когда я вернулась, все из холодильника было свалено в раковину, а Фрэнклин, развалившись на подоконнике, подпевал Майклу Джексону „Билли Джин". Его ящик ревел так, что стены дрожали.

Я обрызгала спреем полки шкафчика для лекарств и кафельные плитки в ванной комнате, потом присела и съела сэндвич. От сочетания „Кометы", „Фантастики" и аммония голова у меня закружилась, и я ретировалась в гостиную. Лучше, однако, мне не стало. Этот антитараканий спрей и какая-то гадость, которой Фрэнклин чистил холодильник, довели меня до удушья, и я поняла, что надо поскорее мотать отсюда.

— Фрэнклин, я выйду на несколько минут. У нас тут такая вонь от всей этой гадости, что мне аж тошно стало.

— Вали, вали, бэби. Я и сам боюсь потерять сознание.

Он открыл окна, но мне не терпелось выкатиться. Я спустилась вниз и села на ступеньки. Голова кружилась, однако от прохладного ветерка мне сразу стало лучше, и минут через десять — пятнадцать я совсем пришла в себя и отправилась назад. Теперь по ящику гремела „Беби, подойди ко мне", и Фрэнклин надрывался, вторя Патти Остин и Джеймсу Инграму. Скоро меня опять затошнило.

— Фрэнклин, что-то мне здесь не по себе.

Он убавил звук и спросил:

— Ты что-то сказала?

— Я говорю, что эта вонь совсем меня доконала.

— Да, запашок тот еще. Вот что, я все могу доделать один. Пока есть музыка, я могу чистить хоть целый день. А ты лучше отправляйся на старую квартиру и сложи все, что осталось.

Ему не пришлось меня уговаривать.

Недели две мы приводили дом в порядок; наконец расставили все по своим местам и начали обживаться.

Фрэнклин смотрел „60 минут", я готовила обед, отлично себя чувствовала и пела „Сладкие грезы" группы „Эуритмикс". Вдруг в глаза мне бросился календарь Сьерра Клаб с видом саванны. На меня двигалось стадо слонов, тут меня как обухом по голове ударило: где мои месячные?

— Ничего себе, — пробормотала я.

— Что случилось, бэби? — спросил Фрэнклин из гостиной. Он что-то измерял для стенки, которую задумал сделать.

— Да нет, ничего, — отозвалась я, заглянув в месяц март. Три львенка, отпихивая друг друга, тянулись к соскам огромной львицы. Но это же невозможно! — думала я. Как всегда, я очертила кружком свой день — по моим подсчетам двадцать восьмой. Перевернув страницу с мартом, я вернулась в апрель и уставилась на сегодняшнее число — одиннадцатое. И тут я вспомнила ту ночь, когда пришла от Марии и впала в такой раж, что и не вспомнила о своем колпачке. Какая дура! Ну какая же я дура!

— Что это ты так внимательно изучаешь апрель? — Фрэнклин незаметно подошел ко мне.

— Фрэнклин, у меня на две недели задержка.

— Значит, у нас будет ребенок, верно? Самое время, мы переехали, теперь для него есть место.

— Ты спятил?

— Почему это я спятил?

— Не могу я сейчас рожать.

— Почему?

— Ну, во-первых, мы не женаты и ты до сих пор не получил развод, а во-вторых, мне вот-вот начинать работу в студии, ну, и, наконец… что мы будем делать с ребенком?

— Любить.

— Любить?!

— Я оформлю развод до рождения малыша, клянусь.

У него что, крыша поехала?

— Фрэнклин, пожалуйста, отнесись к этому серьезно.

— Я очень серьезен, бэби. Я хочу, чтоб ты родила от меня ребенка.

— Как у тебя все просто! Но, Фрэнклин, ты же не знаешь, надолго ли у тебя эта твоя работа, а мы еще сняли такое дорогое жилье. Только-только у нас что-то наладилось, и на тебе — роди ему ребенка.

— Но ты уже избавилась от одного моего ребенка. Я не дам тебе убить и этого. Ну куда там, сейчас не до этого, ведь так вы рассуждаете?

— Давай, давай, вали все на меня.

— Вот что, бэби, я готов вкалывать на двух работах, если понадобится.

Фрэнклин говорил это так серьезно, что не верить ему я не могла. Мне очень хотелось согласиться с ним и сказать „да". Ах, если бы все было так просто! А что я скажу отцу? А Порции, Марии и Клодетт? А в школе?

— Знаешь что, давай сначала все проверим и убедимся в этом. Может, я просто переутомилась с этим переездом, с вещами и прочим.

— Ты беременна, детка.

— Откуда ты знаешь?

— Помнишь, мы тут порядок наводили?

— Ну да.

— Я уже тогда понял, что ты беременна, а потому и спровадил тебя из дома. Сколько раз я тебе говорил, малыш, что не хуже тебя знаю твое время. Но главное, я хочу дочку.

— Перестань, Фрэнклин! Сейчас заводить ребенка — чистое безумие, ты сам это отлично знаешь.

— О'кэй. В конце концов, это твое тело, так что поступай с ним по своему усмотрению. Обо мне можешь не думать. При чем тут я? Обрюхатил и все, ведь так, по-твоему? Пусть у меня не будет ребенка, ладно. Как ты решишь, так тому и быть. — Я помешивала рис, а он смотрел на меня. — Все. Я иду в магазин. Тебе что-нибудь нужно?

— Как будто ничего.

Словом, в рис я налила воды, телячьи котлеты пережарила, цуккини пересушила, салат пересолила. Фрэнклин вернулся, пропустив явно не менее пяти „Джеков Даниэлов". С тех пор как устроился на работу, он не пил.

— Обед готов, — как ни в чем не бывало сказала я.

— Я не хочу есть, — бросил Фрэнклин и, схватив свой приемник и бутылку, пошел к двери. — Пока.

— Куда?

— Никуда! — Он хлопнул дверью.

За окном загремела музыка; я выглянула. Он сидел на крыльце, курил и потягивал из бутылки. Видит Бог, я не хотела причинить ему боль. Но это же и моя жизнь! Я села на диван. Моя картина „Бегущие люди" висела криво, и я поправила ее. Вдруг мне страстно захотелось бросить все и бежать куда глаза глядят или зарыться в материнские колени…

Может, я и в самом деле не права и слишком эгоистична? Но дело в том, что мне страшно. Я совсем сбита с толку. Мне хочется, чтобы все было хорошо, но я мечтала совсем о другом, надеялась, что у меня все будет по-человечески, когда я рожу ребенка: выйду замуж за мужчину, которого люблю, успею сделать музыкальную карьеру. Буду…

Положив руки на живот, я пощупала его: он как будто стал больше. Внутри что-то пульсировало, как перед месячными. Но такое ощущение у меня уже с неделю. О'кэй, Зора, спокойнее, возьми себя в руки. Ты лезешь из кожи вон, лишь бы найти оправдание и как-нибудь избежать этого. Ты, Зора, поднаторела в умении находить оправдания, когда не хочешь смотреть правде в глаза, так ведь? Вспомни-ка, ведь это уже четвертый! Заткнись! Слишком легко хочешь отделаться. Да заткнешься ли ты наконец! Ну давай, давай же, признайся, что ты эгоистичная маленькая сучка и ни до кого, кроме себя самой, тебе и дела нет.