Дела житейские

— Как это?

— Не знаю, Фрэнклин. Откуда мне знать?

— Послушай, Дарлин, я не женщина, а потому предпочитаю поднять трубку, не дожидаясь, когда мне позвонят. Одно я знаю точно: все проходит. Ты, кстати, не знакома с феминистками?

— Это еще с какой стати?

— Нельзя же сидеть и ждать сложа руки. Эти бабы знают, чего им надо, и действуют. Сколько ты здесь пробудешь?

— Еще дня два.

— Слушай, я приеду за тобой, отвезу тебя к нам, поживешь у нас несколько дней. Развеешься малость. Потолкуем, сыграем в скрэбл, потанцуем. Тебе надо расслабиться, перестать ломать голову из-за всякой ерунды. Нельзя принимать все слишком серьезно. Надо же, в конце концов, и развлечься.

— Развлечься?

— А что? — Я смял сигарету, швырнул ее под кровать и встал. — Пойми, я хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Заруби себе это на носу.

Дарлин наконец улыбнулась. После этого я смотался.

Что толку ходить вокруг да около? Все равно правда всегда выплывет наружу, и тогда будет еще хуже. Поэтому я решил выложить Зоре все начистоту. Ну да, Джимми в беде, а он мой друг; кто же еще ему поможет? Тем более у меня будет новая работа, а значит, я сделаю все, что могу. Я подготовил эту речь в лучшем виде, только Зора все еще не пришла. Урока пения у нее сегодня как будто не было, и куда она девалась, я не знал. Подойдя к холодильнику, я увидел ее записку: „Переночую у Марии. С ней плохо. Увидимся завтра после школы. Если что, позвони по 555 9866. Люблю. 3."

„Если что"! Когда же это кончится! Если ты мне нужна, тут же появляются твои распрекрасные подружки. А может, ты не только со мной развлекаешься? Достав из холодильника кастрюльку с бобами и рисом, я поставил ее на плиту. И тут меня как ударило: да перестань, Фрэнки. Выбрось эту дурь из головы!

Джимми рассчитывает на меня. Но мне не хотелось звонить Зоре. Во всяком случае сейчас. Что же делать? Я ел бобы и ломал голову, кому позвонить, чтоб разжиться баксами. Ясно, что не Дарлин. Вот положение! В „Мечте" я должен быть ровно в семь. Уже доедая бобы, я вспомнил про Лаки. В справочной мне дали номер приюта, в котором он работал. Лаки оказался на месте.

— Привет, старина, что стряслось?

— Слушай, Лак, я попал в переделку. Моей подружки дома нет, а у меня приятель — помнишь Джимми?

— Да, а что с ним?

— Он угодил за решетку; кто-то настучал, словом, нужно две с половиной сотни. Я обещал ему помочь. С завтрашнего дня у меня новая работа — довольно приличные бабки, я хотел стрельнуть у моей подруги, а она как назло у одной из своих приятельниц. Не можешь одолжить мне до следующей недели?

— И рад бы помочь тебе, но у меня такая невезуха последнее время, что хоть фамилию меняй. Все одно к одному. К тому же девица, у которой я теперь кантуюсь, гонит меня к чертовой матери. Хочешь верь, хочешь нет, но я в глубокой заднице. Подумываю податься в „АИ". Прости, старик.

— Это что еще за хреновина — „АИ"?

— „Анонимные Игроки".

— Понятно, дружок. Ничего не поделаешь. Ладно, заходи как-нибудь, только с новой колодой, сукин сын, мне не терпится надрать тебе задницу.

— Держи карман шире! Ты как, Фрэнки, все с той же учительницей?

— Ага.

— Она тебе еще не надоела?

— Сам удивляюсь, старик. Ну, до скорого!

Я повесил трубку, уселся на табурет и уставился на свое дерево. Звонить было больше некому. Спать я не хотел, телевизор смотреть — тоже. Подвинув табурет к верстаку, я взял в руки деревянный молоток и стамеску. Но это, похоже, было не то, чего я хотел. Мне хотелось порезать. Сменив стамеску на нож, я попробовал им поверхность древесины. Затем глянул в окно. На улице снова мело. Закурив, я сделал несколько глубоких затяжек и бросил сигарету в пепельницу. Кассета с „Висперсами" кончилась, и в доме стояла непривычная тишина. Я поднялся и врубил „Землю, ветер и огонь". Первая песня называлась „Путем мира". Вернувшись к верстаку, я провел пальцами по дереву. На ощупь оно казалось слишком грубым. Рубанок лежал на нижней полке, я достал его и примерился, но мне никак не удавалось подобрать нужный инструмент. Ножом, а уж тем более резачком, работать было еще рано.

Поднявшись, я плеснул себе выпить. Что же мне сказать завтра Джимми? Ума не приложу. Глоток согрел меня. Когда кассета кончилась, я выкурил чуть ли не десять сигарет и допил бутылку. Снова стало тихо, но ставить новую кассету было неохота. Уж хоть бы Зора пришла! Когда она здесь, нет этой гнетущей тишины. Прислонившись к холодильнику, я все смотрел и смотрел, как за окном кружится снег. Голова шла кругом при мысли о Дарлин. Чем же мне ей помочь? Дух ее сломлен. А у меня не слишком большой опыт по части таких дел. Мне чертовски хотелось позвонить Зоре и сказать ей, что она мне сейчас нужна больше, чем своим глупым бабам. Ведь она принадлежит мне, в конце концов. Но я боялся, что мне станет еще хуже. Слышать ее голос и не видеть ее — это, пожалуй, уж слишком. Так хотелось поговорить с кем-то по душам, выложить все, что накопилось, только с чего начать? Впрочем, какая разница, поговорить-то все равно не с кем. Я снова закурил, затянулся и вдруг ясно понял, что, в сущности, у меня нет друзей.

15

С чего это я возомнила, будто могу кому-то помочь? Да у меня самой так мало энергии, что вся она уходит на любовь к Фрэнклину, а остальное я делаю чисто механически: от готовки до преподавания. Ума не приложу, как это Фрэнклин не замечает, что я нагнала четыре килограмма; может, просто помалкивает. Не знаю, может, дело действительно в страхе. Меня мучают сомнения, что я не такая уж" талантливая певица. А вдруг мою пробную пластинку вовсе не заметят, или я заключу посредственный контракт, и он не оправдает моих надежд? Возможно, мое пение никому не понравится. А кто будет за это расплачиваться? Думаю, главная моя беда в том, что я страшно зациклена на себе. Ах, если б я могла поменьше думать о Зоре и не сомневаться во всем, наверное, тогда у меня было бы больше сил и сострадания к другим.

Я все время пытаюсь внушить Фрэнклину, что меня по-настоящему волнуют его дела, но мне не следует ограничиваться только им. Вот, например, Мария — моя подруга. И ей действительно плохо. Если хочешь преодолеть эгоцентризм, попробуй помочь тому, кому ты нужна. Словом, когда Мария позвонила, меня даже обрадовала возможность отвлечься от своих дел. Она была в истерике и, конечно, в дымину пьяна. По ее словам, придя вечером домой, она увидела на двери судебное определение: ей предписывалось выехать из квартиры в течение семидесяти двух часов.

— Ума не приложу, Зора, что мне делать. У меня нет сил. Ведь это же просто невозможно вынести. Женщине приходится из кожи вон лезть, чтоб хоть как-то заявить о себе. Скажи мне по совести, я стоящая комическая актриса?

— Еще бы, Мария!

— Пусть так, но эти мужики в шоу-бизнесе умеют только вставлять палки в колеса. Да что тут говорить: я не Ричард Прайор и не Билл Косби, куда мне до них!

— Перестань, у тебя свой стиль, а это очень важно и гораздо лучше жалких подделок.

— Ну уж о стиле… Ой, погоди, мне надо…

Поскольку Мария так и не взяла трубку, я решила поехать к ней и проверить, все ли в порядке. На сей раз я дала себе слово в ее игры больше не играть. Конечно же, я выслушаю ее грустную историю, но как только она все выложит, я не стану все это размазывать — жалеть ее и сострадать ей, на чем всегда попадалась раньше. Надо без всяких околичностей высказать все, что я о ней думаю последние два года. Если мне придется всю ночь убеждать ее в том, что, на мой взгляд, ей надо сделать, я готова делать это всю ночь, лишь бы она согласилась со мной. Я взяла кое-что из одежды, чтобы утром идти на работу, и написала записку Фрэнклину. Тут зазвонил телефон. Это был папа. Он чмокнул губами, как бы целуя меня, и сказал, что уже дома и чувствует себя, как всегда, превосходно.

Подходя к дому Марии, я бросила взгляд на ее окно. Слава Богу, свет горел. Пока я ехала, пошел снег. Господи, как же красиво! Я надеялась, что Фрэнклин не разозлится, не застав меня дома. Я позвонила в дверь, и замок сразу щелкнул. Может, Мария кого-нибудь ждет? Поднявшись в лифте на пятый этаж, я увидела, что дверь у нее открыта. Я вошла, но Марии не было. Как это она живет в такой крохотной комнатенке уж столько лет? Вот я бы уж точно спятила, приведись мне жить в одной комнате. Повсюду валялись газеты и одежда. А запах! Не продохнуть! Смесь русской водки (открытая бутылка стояла на коктейльном столике) с застоявшимся табачным дымом. Хоть топор вешай! Я попыталась открыть окно, но оно было заколочено.