Делай, что должно. Легенды не умирают

— Рассказывай, Янтор. Рассказывай все, я уже не ребенок.

И он рассказал. И о том, как примчавшийся после поединка с Эфаром Теалья на пару с Акмал выхаживал его, израненного, о том, как решил поселиться рядом с местом сна Ниилиль, да и горы ему понравились больше равнин, давали выплеснуть буйную силу. Как создал водных коней, и один из них спас человеческое дитя, и как, приглядывая за девчушкой, которую так и тянуло к опасным бурным потокам, постепенно влюблялся в нее дух воды. О сильном, своенравном роде анн-Теалья, несшем буйный нрав и гордость удэши полной мерой в своей крови. И о том, как и нрав этот, и гордость обернулись ядом, толкнув нехо на убийство собственного сына. Об Искажении он уже рассказал, пояснять, отчего так, не пришлось — сама догадалась.

Рассказал о том, что Теалья, отозвавшись на ярость и боль Нииды, отдал ей в дар все свои силы, чувствуя кристальной чистоты душу будущей великой магессы-целительницы и ученого. И растворился в Стихии, не желая больше видеть, как загнивает даже чистейшая вода, попадая в болото интриг и борьбы за эфемерную с точки зрения удэши власть.

— Только он поторопился, Родничок. Ну, ты же знаешь, терпение — не его сильная сторона была. Анн-Теалья и сейчас те еще змеи, но Аэньяр… Аэньяр — глоток той самой кристальной чистоты и силы твоего брата. Хранитель, Эона — до принятия силы, представляешь? Я его почуял аж с подножия хребта, будто родниковой воды хлебнул.

— Не представляю, я в этом всем еще не разбираюсь, — замотала головой Ниилиль. — Но тебе, дыхание мое, верю! Ох, надо будет с ним поговорить, а то я даже и представить не могу, что это такое — нэх! Тебя слушаю-слушаю… Но не сейчас, я понимаю.

Она успокаивающе накрыла ладонь Янтора своей.

— Как еще немного окрепну, я знаю.

— Скоро весна, Родничок. Скоро Вода проснется от зимнего сна — и напитает тебя, — Янтор обнял ее, уткнулся носом в кудри, вдыхая самый чудесный аромат, по которому так долго тосковал. Сердце кололо болью, когда понимал, что придется снова уходить, оставлять её тут одну. Дела, у когда-то беспечного удэши их стало слишком много. Мелькнула даже мысль — не перенести ли ее в Эфар-танн? Там и Звенящие неподалеку, никогда не замерзающие ручьи послужат местом силы, а нехо и его родичи присмотрят за ней, научат общению с людьми, пока он будет занят их делами.

— Ниилиль, мне нужно будет уйти. Я рассказывал тебе об Искажении и войне Исцеления Стихий. Мир после нее продлился три столетия, но, как оказалось, само Исцеление, демонстрация сил нэх перепугали людей до того, что они возненавидели одаренных Стихиями и решили извести. Пока я тут сидел сиднем в Эфаре, где древние законы сильнее перемен, там, за границами, люди готовились к войне с нэх. Нэх мало по сравнению с ними, и чтобы они смогли выжить, им нужно помочь.

— Я по… — Ниилиль прикусила язычок.

Ну куда ей сейчас идти? Но и оставаться с не пойми кем страшно. И не пускать нельзя — вон какой любимый стал серьезный.

— Хотя бы еще немного? — взмолилась она. — Расскажи, куда отведешь! А то я…

— Расскажу, тише, Родничок. Об Экоре я тебе рассказывал, так? Нынешние нехо Эфара — его потомки. Крепкий род, — в его голосе прозвучала гордость почти отцовская. Да, собственно, анн-Эфар и были почти его детьми, именно он передал Экору все знания, что были доступны человеку, а уж тот, его потомки — преумножили.

— А они…

Ниилиль не договорила: испуганно взвизгнула и прижалась к Янтору, вцепилась изо всех сил. Было от чего: земля дрогнула, тяжело вздохнула, так, что даже горы отозвались дрожью, долгой, глубокой, родившейся у самый корней, будто Эфар ожил и был не в духе. Жалобно хрустнули кристаллы на стенах, пролетел по пещере ветер, выдувая тепло, пытаясь понять, что происходит.

— Янтор!

— Тише, тс-с-с, — он крепко прижал ее, закутал в свой чампан и вылетел из пещеры, хотя был уверен, что своды останутся целы — Акмал сама укрепила их когда-то. Но отчего-то на уютном ложе из мехов стало на изумление неуютно.

— Акмал! — ветер унес зов в небо, чтобы найти древнюю удэши Земли. Что случилось такого, чтобы вызвать ее гнев? Или… Янтор помотал головой: это была не Акмал. Нужно было лететь в Эфар-танн, если все так, как он думал, Акмал придет туда, не будет перетряхивать горы в его поисках. Ей сейчас не до того.

Ниилиль пискнула изумленно, когда он приземлился во дворе Эфар-танна, прижалась, еще больше испугавшись: она-то видела только самые первые людские дома, шалаши, глинобитные хижинки, а тут сразу целый замок. Но сейчас её некогда было успокаивать.

— Акмал! Ты слышала!

Удэши, выглядевшая на сей раз далеко не мирной, сменившая свой богатый наряд на доспех из металла и камня, сурово кивнула, не размениваясь на приветствия, как и он сам. Двери замка распахнулись, выпуская нехо, Стража и всех нэх, бывших сейчас в Эфар-танне, следом выскользнула Кая, мигом додумавшаяся выдернуть только и успевшую ахнуть Ниилиль из рук Янтора и увести внутрь.

— Что случилось? — задал вопрос за всех нехо Аилис, едва взглянув на ушедших удэши. — Акмал, Янтор?

— Что-то разбудило Старого Ворчуна, — прогрохотала Акмал. — А это беда.

— Кого? — не понял Айлэно, опередив брата.

— Древнего удэши. Того самого, кого вы зовете безумным.

Комментарий к Глава 19

*Эфар — могучий (горск., от праязыка удэши)

========== Глава 20 ==========

Запад Ташертиса, по сравнению с центральными плодородными равнинами, был краем суровым. От Аматана его отделял все тот же Граничный хребет, самые непроходимые его отроги, где не было даже доступных пешему перевалов. Со стороны Ташертиса острая скальная стена постепенно становилась ниже, превращаясь в покрытые в основном хвойным лесом сопки, словно кочки, выросшие в сплошной болотине. Именно там добывалось железо, уголь, еще множество металлов, востребованных в машиностроении. И чрезвычайно мощные камни для амулетов, такие даже в Эфаре не добывали. Рубины и алмазы, вынутые из самых глубоких шахт Пушета и Кахта, ценились нэх чрезвычайно — даже их крошка позволяла запитывать точные механизмы вроде часов, аптекарских и химических весов, а уж камешек размером с ноготь мизинца мог стать сердцем «Аира» или «Суада».

Богатый край, суровый, но богатый. И угрюмый, дикий, неприветливый к чужакам. Населяли его такие же угрюмые, ворчливые и недружелюбные нэх, по большей части, так уж сложилось, земляные. Огневикам в бескрайних лесах делать было нечего, как и воздушникам, а водники морщили носы: не нравились им местные болота, мутная вода, грязная. Хотя находились и любители подобного, по большей части одиночки-отшельники, селившиеся в самой непролазной топи и почти не контактировавшие с внешним миром.

Огневиков не жаловали по простой причине: одной случайной искры могло хватить, чтобы полыхнули торфяники. Так и вышло, что даже рождавшиеся там огневики к моменту принятия силы отсылались поближе к Фарату, к родне. А если кто и оставался — постоянно находился под строгим приглядом, вырастая в такого же угрюмца, как и остальные местные нэх. Работали в местных сталеплавильных мастерских, и те, кто встречался с ними, замечал: странный у них огонь, темный, багровый. Не в том смысле темный, что плохой, просто… Будто все от одного очага разожжены, а дрова там с подвохом. Раису Зеленое пламя было интересно, с каким. В пламя можно много чего бросить, чтобы оно цвет поменяло. К примеру, у него этим «чем-то» оказалась дальняя земляная родня. Вот и уродился таким — не с лавой в груди, а с цветным огнем.

Смешно: все видели в нем всего лишь фокусника. Уличного фигляра, который жонглирует огненными шариками да своего зверя паре трюков обучил. Даже знакомые как-то забывали, что его родители были учеными людьми, а сам он с отличием отучился в Счетном Цеху сразу по нескольким направлениям. И — бросил все, отмел одним движением приглашения на работу или дальнейшую учебу, оставил Фарат, знакомых, даже пытавшуюся заинтересовать его девушку. Отец нашел его в глуши, в крохотной съемной комнатушке, заваленной листами с выкладками. Поглядел на сына, увидел, как тот полыхает, ярким и горячим пламенем Хранителя, и просто сел рядом. Нужные пропорции для горючей смеси прикидывали уже вдвоем.