Делай, что должно

Старшина не ответил. С того момента, как соскользнул в окоп, он слушал ночную темноту тревожно, как на охоте. А теперь аккуратно и бесшумно вытянул нож и убрал за спину, чтобы не блеснуть лезвием. В темноте при вспышках ракет направление потерять нетрудно, но не настолько чтобы бывалый охотник перепутал запад с востоком. А бруствер окопа, в котором они оказались, глядел прямехонько на восток!

Вот только лейтенант этого даже не заметил! Потому что спокойно, не таясь, подошел к часовому, что вопреки уставу дремал сидя, как в мамкину сиську вцепившись в винтовку, воткнутую в землю штыком, и негромко спросил:

— Товарищ боец, заплутали мы. Это какая рота, вторая?

Ответить часовой ничего не успел, он лишь поднял голову на чужой голос и тут же с придушенным хрипом сполз обратно, потому что Поливанов шагнул из-за спины лейтенанта и одним движением выбросил вперед руку. Нож вошел часовому точно в солнечное сплетение, по рукоятку. Старшина едва успел подхватить убитого, вовремя вспомнив, какой у немцев обычай касательно часовых. Этот тоже сидел на стопке касок, что должно было давать отдых ногам, но не позволять дремать, заснешь — и свалишься. Но хитрый часовой опирался на винтовку и потому проспал свою смерть.

Лейтенант не заорал в голос лишь от изумления. А что перед ним немец, понял только разглядев каску. В ту же минуту шагах в двадцати по окопу распахнулась дверь блиндажа. Из темноты сиплый фельдфебельский голос что-то рявкнул в их сторону, и дверь сразу захлопнулась. Поставивший часового командир решил, видать, что одного его рыка будет довольно, чтобы тот не вздумал клевать носом. Проверять посты и по сырой, не по-летнему холодной ночи вылезать наружу он не стал. Секундой позже донесло запахи. Пахнуло жилым, чужим табаком, немытым телом и вроде бы шнапсом.

— У, фрицы, — испуганно-радостно прошептал комвзвода, — Сейчас мы их…

Грибов шумно вздохнул и встал поближе к старшине. Кульдинов, который еще днем безнадежно запутался в незнакомой обстановке, кажется, все происходящее воспринимал как одинаково бессмысленное, и заползи они, допустим, в Африку, все равно сильнее бы не удивился. Старшина Поливанов понял, что на всю группу осталась одна здоровая голова. Ну, может, Грибов еще соображает…

А лейтенант уже лихорадочно нашаривал на поясе гранату, от волнения не вдруг попадая по ней рукой. От осознания опасности его понесло на кураж и он готов был брать фрицевские позиции штурмом. Поливанов едва успел перехватить его за руку, другой рукой зажал рот и притиснув взводного к стенке окопа зашептал яростно:

— Охолони, лейтенант! В три винтовки да пистолет много не навоюем. Фрицы тут у себя дома. А мы ни формы окопа не знаем, ни сколько их тут, ни где. Уходить надо, и без шума. Пока они часовых менять не затеяли и до смерти не обиделись. До нашей.

Младший лейтенант похоже внял голосу разума. К гранате тянуться перестал, процедил: “Уходим”. Но выбираться обратно, тем же путем, что шли, старшина тоже не пустил.

— Не пройдем, — чтобы оценить обстановку, достаточно было только выглянуть из окопа. — Спираль у них тут и не одна. И как бы не мины рядом. Считай чудом проползли, проход я отсюда вовсе не вижу. Положат нас на обратном пути, надо обход искать.

Лейтенант кивнул. Кураж сходил, и командира по самые кубики захлестывала растерянность.

Теперь уже Поливанов вел маленький отряд. Пока им везло. Других желающих орать на часовых и тем более проверять их у немцев пока не обнаруживалось. Окоп загибал куда-то по дуге. Мимо блиндажа проскользнули как тени, и чудо что даже неловкий Кульдинов ничем не зашумел. И еще в паре десятков метров вышли к пулеметному окопу. Его расчет, двое фрицев, тоже дремал, кутаясь в шинели. Часть была не слишком-то крепкая. Потому и успокоить насовсем старшине пришлось лишь одного, самого прыткого. Второго скрутил Грибов, сгоряча чуть не придушив совсем. Немцу заткнули рот и связали. Раз уж попали в переплет, то хоть вернемся не пустыми.

Старшина осмотрел пулеметный окоп, нашлась ракетница. Надев каску с убитого, он аккуратно — от своего снайпера только пулю не хватало поймать — высунулся из окопа и поднял ствол к небу.

— Поливанов, — зашипел на него младший лейтенант, так и мечущийся между куражом и паникой, — Ты чего делаешь?

— Дорогу домой смотрю. Немецкая ракета, из немецкого окопа, кого удивим-то? А совсем тыком по натыку ползти — последнее дело.

Расчет оказался верным: на свою ракету немцы и носом не повели, а пути к отходу стали видны как на ладони.

Когда выбрались, впятером, с пленным, старшина едва удержался от желания тут же достать кисет и предложить лейтенанту табаку. Хотел же разжиться, у соседей… На самом деле Поливанов был зол как черт! Как взвод чертей! Подогнали пополнение называется! С таким балластом не позиции проверять, до ветру ходить опасно!

Лейтенант хорош, что говорить. На ровном месте чуть не положил всех не за грош и больше даже не от неопытности, ее-то как раз простить можно, а от упрямства одного. Не стал слушать советы младшего по званию, хоть и старшего годами помкомвзвода. Командиром себя захотел почувствовать! Вот и ощутил. Небо, небось, с овчинку показалось, когда сообразил, куда забрели. Уши бы тебе оборвать безо всякой субординации!

И вот теперь, с самого утра, все четверо в героях ходят. Лейтенант всю ночь докладную строчил, чего он там насочинял, старшина не знал. Знал только, что утром Серегин благодарил его от души. И даже прощения попросил, что сразу не послушал совета.

— Вы же нам всем, товарищ старшина, жизнь спасли нынче!

— Я, товарищ младший лейтенант, не привык дураком помирать. Помирать тоже надо с умом, а не вдруг. Я себя меньше чем в дюжину фрицев не ценю, мне такую арифметику подавай. Наше счастье, что они у себя в окопе от усталости мало что не мертвые были. И спиралей то ли не хватило, то ли не успели. Как мы меж ними просквозили, ума не приложу. Был бы верующий, сказал бы: архангелы за шкварник протащили. У того пленного руки аж до мяса сбиты — они этот окоп чуть не полсуток рыли.

— Ты, Поливанов, не серчай, но я тут сочинил ночью, что ты, мол, слабость в немецкой обороне увидел. А я согласился слазить. Мне, конечно, за такое самоуправство выговор влепят, но выговор не трибунал…

Лейтенант поежился. Оба поняли, чего тот не досказал — подними немецкий часовой тревогу, и в лучшем случае все были бы уже мертвы. В худшем — еще живы. Что немцы могут с пленными сотворить, оба знали. Особенно после того, как весной Юхнов освободили, где у них лагерь был. Старшина там навидался досыта. В сравнении с этим трибунал тебе родным покажется. Если и расстреляют, то быстро.

— Сочинили — и сочинили. Будем комполка врать складно.

* * *

“Часы с кукушкой” в добытом утром наставлении по использованию трофейного оружия звались пулеметом МГ-34. С наставлением немецкое изделие сразу стало гораздо понятнее.

— Кукушка-кукушка, — старшина аккуратно постучал по черному дулу, — сколько Гитлеру жить осталось? Гляди-ка, молчит. Стало быть недолго.

Уже к полудню история о ночном походе обросла такими подробностями, что четверо заблудившихся ночью бойцов выглядели настоящей диверсионной группой. Старшина шутил как ни в чем не бывало, а на душе у него скребли не кошки, а самое меньше таежные рыси.