Делай, что должно

— Опробованная еще под Севастополем идея, что каждый автомобиль обратного порожняка должен получить в путевом листе отметку полкового и дивизионного медицинских пунктов оправдала себя полностью: 80 % раненых доставлены из батальона в дивизию быстрее, чем за 4 часа. Время доставки раненого до батальонного медпункта я специально не рассматриваю, оно определяется больше санитарно-тактической обстановкой, чем нашей работой.

— Вы хотите сказать, что неважно, за сколько времени доставят в батальон? — спросил кто-то с места.

Голос был молодой и резкий. Прокофьевой не нужно было оборачиваться на спрашивающего, чтобы понять, что это тот самый новый командир МСБ у гвардейцев. Молодой и как все молодые начальники, очень критичный и не сразу ловящий суть.

— Я хочу сказать, что если мы оцениваем работу санитарного транспорта, мы должны исключить тот участок, на котором санитарный транспорт не работает. Вопрос доставки раненого до батальонного медпункта, это вопрос умения санитаров применяться к местности и удачи.

— Удачи?! Я не ослышался? — тот аж вскочил.

На взгляд Прокофьевой, так рваться в спор мог только человек, еще ни разу не побывавший под обстрелом.

— Раненый может оказаться в таком месте, эвакуация из которого вообще невозможна до наступления темноты, — веско ответил начальник МСБ, — Мы не можем повлиять ни на характер местности, ни на условия видимости. Поэтому их я отношу к категории удачи.

“Правильно”, - негромко обронила Ольга Никаноровна. Ход мыслей немолодого строгого майора ей все больше нравился. Не боится высказываться прямо, от острых вопросов не уходит, встречая их в лоб. Таких людей она ценила, особенно среди коллег.

“Огнев его фамилия, надо запомнить. У хороших кадровых врачей пироговский принцип “сперва административно” выражен с огромной ясностью. Никакая хирургия не даст результата, если раненых будут плохо выносить и медленно доставлять.

Интересно, какой он хирург? — спросила она себя и тут же сама ответила, — Хороший. Денисенко у себя халтурщиков не терпит, а они давно вместе работали”.

Молодой врач из гвардейской дивизии докладывал следующим. Распаленный очевидно проигранным спором, он говорил коротко и резко как с трибуны.

“Выступать тоже не умеет, — подвела черту Прокофьева, — воздух сотрясать, это еще не главное. Правильно Ивашов к нему собрался. Этот наработает, если вовремя не одернуть! Героический труд… кого он этим удивить хочет? А вот с организацией у него неладно и сам он этого не понимает.”

Наконец, вызвали ее саму. Прокофьева рассказала о том, что получилось с пункциями. Или работают испытанные противошоковые методы, или же не работает ничего. Усомнилась, всегда ли правильно определяют степень шока. Достоверных случаев вывода из четвертой степени лично ей за всю практику не попадалось.

— Ошибка в технике выполнения самой пункции исключена, — закончила Прокофьева, — Доказательств работы этой методики ни я, ни мои коллеги не обнаружили.

— Ваши соображения понимаю, товарищ майор, — начальник санслужбы армии черкнул что-то в бумагах, — В рапорте на мое имя вы их можете изложить? Что, уже есть? Отлично. Довожу до сведения всех, товарищи: санотдел фронта дал рекомендацию эксперименты с пункцией прекратить. При выведении из шока пользоваться отработанными методиками.

Разговор о пополнении возник сам собой, после того, как начальник санслужбы танковой дивизии доложил об испытаниях сухой плазмы. Результаты были отличные, только не было в достатке самой плазмы, и людей как всегда.

"Товарищ начсанарм! Двух фельдшеров мне найдите. Они вам сотни людей с того света вытащат! — горячился он, — Да каких людей! Золото, сталь, а не люди!”

Строгий ответ полковника: “Спасибо, учту”, не оставлял сомнений в том, что людей нет, и разговор о пополнении, какие бы доводы ни приводила Ольга Никаноровна, может окончиться ничем. И полковники не всесильны, как и академики с новыми противошоковыми методиками.

В перерыве мужчины опять курили во дворе, спорили, склоняя не оправдавший надежд метод на все лады.

— Я уж думал, мне сейчас выскажут, что шприц в руках держать разучился. Ан нет, перемудрила все-таки Лина Соломоновна.

— С таким отчеством только в хирургию и лезть… — проворчал врач гвардейцев, больше для себя, чем для собеседника. Но Прокофьева отличалась тонким слухом.

— Вы что-то сказали, товарищ гвардии майор?

— Да так, черта помянул, — и осекся под ее взглядом, наново покраснев. Хотел еще что-то добавить, но Прокофьева развернулась и ушла. Свое мнение о майоре она уже составила.

По личным вопросам начсанарм вызывал каждого из прибывших отдельно. Прокофьеву первой.

— Как у вас с личным составом, Ольга Никаноровна? — начал полковник доверительно и как-то даже слишком мягко, что Прокофьевой сразу не понравилось. Когда с ней говорили так деликатно, это обычно значило отказ по самым объективным причинам, — Про то, что вам нужен еще один хирург, я знаю, рапорт ваш видел. Пополнение вам будет. Как минимум еще одного врача в ближайшее время к вам откомандируют. Из молодых, конечно, институт окончил в этом году. Опытных — сами понимаете. Коллектив у вас здоровый, крепкий, — продолжал полковник тем тоном, которым врач обычно говорит “организм у вас крепкий”, - но думаю, что женское население в нем полезно будет разбавить. Иногда и физическая сила требуется, не только опыт.

Прокофьева знала, что ее медсанбат за глаза кличут "бабьим царством", а ее саму называют то "чумой", то "игуменьей женского монастыря". Полковник, надо отдать ему должное, ни разу не позволил себе спросить “как дела в вашей обители”, хотя в дивизии такое слышать приходилось. Правда, сейчас уже реже.

Чтобы не только иметь право требовать то, без чего нормальной работы быть не может, но и добиться результата, а не просто сотрясать воздух, сделать пришлось многое. Женщин в госпиталях много, но женщин в комсоставе не любят и не доверяют им. Не зря в сорок первом командование так настойчиво толкало тогда еще военврача третьего ранга Прокофьеву в дружеские объятия Наркомздрава, в тыловой госпиталь. Как-то после очередного жаркого спора долетело в спину “что бабе на фронте делать”. Повторить ей это в лицо и тогда никто бы не решился. Но чтобы доказать, что военврач третьего ранга, выпускница Военно-медицинской академии — не баба! — пришлось, как в русских сказках, две пары стальных башмаков истоптать.

Сейчас и в штабе дивизии, в штабе армии доктора Прокофьеву знают и уважают. Ее медсанбат считают образцовым, ставят в пример. А раз так, то и прозвище “бабье царство” можно носить с гордостью. Но люди нужны. Нужны рабочие руки, умелые, опытные.

— Спасибо, товарищ полковник. Молодой — не страшно. Главное, чтоб толковый.

— Дадим… зауряд-врача, других не поступает. Толковый, ручаюсь. Но и вас попрошу войти в положение соседа. В 393-м хороший хирургический коллектив, а фронтового опыта мало. Новый командир у них из кадровых, так за две недели заметно стало, как в полках подтянулись. Товарищ Левин, их прежний начальник, был хирургом отменным, золотые руки, но половину сил тратил на то, чтобы исправлять недоделки из полков. И погиб тоже… как гражданский. Понимаю, тут и опыт не всегда спасает. Но опыт не всегда спасает, а его отсутствие всегда губит. А тут еще одну из самых опытных операционных сестер потеряли. Надолго, если вообще не признают негодной к службе. Со свежим пополнением пришел к нам один хороший лейтенант, но его нужно танкистам отдать. С вынесением переливания плазмы вперед они очень много сделать могут. Так что на вас надежда, товарищ Прокофьева. Дайте в 393-й операционную сестру. По возможности, с фронтовым опытом. У них там отличный коллектив, но кадровых мало. Больница, а не медсанбат.