Дельфин

Луку притягивала в театре не столько его непохожесть на другие заведения, сколько труд его труппы, выдававшей через силу порой шедевры мастерства, эмоции, которых на деле и не было в рукописи автора. Актерская команда «Равенны» действительно являлась настоящим кладезем креатива: каждый из многочисленных персонажей, воплощенных на сцене, был пропущен через играющего его артиста, но бережно и с трепетным уважением к первоисточнику. Труппа совершенствовала персонажей не только по ходу репетиций, но и в самом спектакле тоже, приправляя их большим количеством импровизаций, заметных опытному взгляду. В результате, «Равенна» выдавала творчески свободный продукт, представленный необыкновенным коллективом артистов, некоторые из которых не имели профессионального актерского образования, а были художниками, писателями и музыкантами, а новому ремеслу учились уже по ходу увлечения этим видом искусства многие года назад. Команда художников ими же и осталась, разбавив свою инициативность и собственную палитру гуашью правильного преподнесения эмоций и игры на сцене, что делало её единственной в своём роде. «Равенна» угадывала, делая это с удивительной точностью.

Братья перебрасывались репликами по ходу действия, но глаза обоих неотрывно следили за сценой, отмечая разные, но одинаково важные детали. Август подпирал челюсть кулаком, а Лука, откинувшись на спинку, в привычной для себя позе с двумя пальцами внутренней стороной прижатыми к виску, и большим, словно поддерживающим подбородок, вглядывался в актеров.

Сегодня ставили северную легенду, представлявшую собой простыню из множества разных лоскутков жизни нордических народов с весьма запоминающимися персонажами. Характерные образы доставляли самим актёрам удовольствие, а мифы были облачены в необычную оболочку, что заставляло всех без исключения зрителей в зале симпатизировать как событиям текущих минут, так и спектаклю в целом. Главный герой, совершенный молодой человек без изъянов и с полным арсеналом талантов, оказался неожиданно отвергнутым своей возлюбленной и решил добиваться её расположения, силой захватив трон. Трагедия истории, очевидно, заключалась в выборе великого человека пойти грешным путём и всё равно получить свой отказ. История одновременно поднимала вопросы несовершенства людей и места одарённых в общей массе. Происходящее на фоне особенного быта и повседневной жизни северных народов принимало облик сказки для взрослых с неумолимо приближающимся совсем не счастливым концом, о чем свидетельствовал путь главного героя по головам с использованием своих недюжинных способностей.

В то время как Август следил за развитием полубога-получеловека, Лука с необычными для себя ощущениями все больше погружался в движения и эмоции главного женского персонажа, необыкновенно сильной девушки, которая посмела отказать самому идеалу. И дело было не только в образе, Лука с улыбкой уже впоследствии осознал, что следит он за невероятной пластичностью и гибкостью тела актрисы и за необыкновенными сине-зелеными глазами, которые были обязаны излучать неиссякаемый позитив и радость, и они, ручался писатель, источали его в повседневной жизни, но здесь и сейчас примеривших на себя всю серьезность и силу, необходимую персонажу.

Спектакль удавался. Как это часто бывало в «Равенне», постановка могла и не произвести на тебя шокового впечатления каким-либо не вполне художественным, а скорее популистским приёмом, но непременно откладывалась в памяти как необычное путешествие в места, где люди оказывались в не вполне типичной для них ситуации. Обстоятельство это укреплялось тем, что для завсегдатаев «Равенны» лица главных актёров были отлично отложившимися в памяти, а смена декораций, сюжета и персонажей создавала впечатление перерождение душ и тел этих людей в лице кого-либо нового и не менее колоритного, а также тем, что ситуации не выглядели набором театральной утвари и пенопластом.

В очередном антракте Лука выдвинулся в сторону обширных коридоров, оставив Августа разговаривать с одним из творческих руководителей театра, по всей видимости, отвечающего за музыкальную составляющую – младший брат бесцеремонно напросился на совсем не обязательную беседу. В одном из многочисленных проходов, заканчивающемся помещением писатель увидел то, зачем он бродил под сводами «Равенны». Он увидел «Дельфин», небольшой, ламповый и по-особенному освещённый. Маленький, по меркам исполинского театра, и неухоженный зал повторял общую концепцию помещения «Дельфина», с той лишь разницей, что над сценой не нависала изящная коробка гримёрок. Прислонившись к проходу, Лука сделал несколько мысленных эскизов в воображаемом черновике, так удачно оказавшимся перед глазами. Теперь в голове закрутилась идея, стоившая реализации и, как казалось писателю, осуществимая только в «Дельфине» на эксклюзивных началах. По всей видимости, на креатив Луки необычным образом повлиял спектакль, и его этот факт неожиданно заставил ощутить прилив сил и желание вернуться сюда еще много-много раз.

Нордическая легенда подходила к концу, оставляя открытым финал и взаимоотношения главного героя и героини, и такая концовка явно оставила народ неравнодушным. Каждый из актёров сорвал свою порцию оваций, но когда центральная актриса сегодняшнего вечера выходила на поклон, то аплодисменты звучали немного иначе: чуть приглушенно-почтенно, как будто отдавая дань не яркой и солнечной девушке, чей характер по окончании спектакля проступал даже через тюль персонажа, а её героине, твердой, волевой, но не менее очаровательной северной женщине.

Глава 9. Тоннели.

– Нет, нет, нет.

Лука сидел в первом ряду, и яростно размахивал руками. Отпив из бокала, он поднялся из-за столика, и поднялся на сцену.

– Я не возьму в толк, что тут с акустикой.

Август подпер голову рукой и постукивал по струнам.

Писатель, оказавшись вместе с братом на изысканной и все еще неизвестно как сохранившей блеск сцене, попал под поток мощного усталого раздражения Августа.

– Даже если я сейчас не дотянул до верхней ноты, это не значит, что я не возьму ее на концерте. Мы репетировали последние четыре часа, а твой перфекционизм здесь неуместен. Я занимаюсь своим делом почти всю жизнь, и знаю, что мне под силу, а, кроме того, – Август сделал пафосную паузу,

– Никто лучше меня не знает, на что способны мои связки.

Лука, сверкнув глазами, спустился в зал. Сидевший немного в стороне оркестр послушно внимал спорам братьев, не гудя и не перешептываясь. Главное помещение «Дельфина» отнюдь не давило своей массивностью и отделкой красным дубом, а даже несколько вдохновляло. Большой и просторный зал уже прихорашивался для будущего представления, многие столы уже сверкали белыми скатертями, искоса поглядывая на репетирующих бокалами и пепельницами.

Август стоял на сцене перед микрофоном в белоснежной рубашке со свисающей с воротника в лучших традициях развязанной бабочкой, и выглядел не то утомленным, не то приободренным в зависимости от угла и освещения. Над ним величественно возвышалась причудливая конструкция гримёрок, нависающая над главной сценой на высоте трех – трех с половиной метров немного другим оттенком дуба, прикрывающая своей массивностью часть выхода на сцену из-за закулисья и освещающая ее встроенными фонарями, но оставляя непокрытой перед узорами потолка большую часть сцены, создавая впечатление пещеры. Окна в этих самых гримёрках, выходящие в зал были устроены по тому же принципу, что и в черном тоннеле – о двух пейзажах речи не было, зрителям из зала открывался лишь желтоватый свет из-за окон – такова была поразительная особенность этого старинного слуги театрального искусства.

Август шагнул со сцены, и присел за столик в первом ряду к Луке, и отхлебнул из стакана воды. Он склонил голову и качал головой словно в такт аранжировкам, звучавшим в его голове, только для его переживаний и эмоций.

– Шансы такого калибра выпадают не каждый день. Я понимаю это лучше всех присутствующих, но.. «.. если жизнь – путешествие, то здесь я круто войду в поворот, сменю ландшафт с пустыни на лёд».

Август тихо напел мотив, испытующе смотря на Луку. Брат перебросил ногу за ногу, и постукивал по столу, пытаясь уловить мелодию в голове у брата, и его хмурость плавно перекатывалась в растягивающуюся улыбку, сдерживаемую с еще не растаявшим раздражением.

– «Amazing» звучит все так же круто, как и добрые дюжину лет назад?

Август подмигнул:

– И пускай нам не дадут ее сыграть сегодня, пускай сегодня мы играем кое-что поизвестнее…

– Переигрываем чужие песни. А твои валяются на полках.

– Можно и так сказать, но главное тут то, – глаза Августа горели черным пламенем, вырывавшимся из-под светлых волос, казалось, слегка опалявшим их, – что у нас впереди. А играем в том числе свои песни, пускай между рекламными, раскрученными. И я люблю их все.