Дельфин
Шрифт:
Через некоторое время Симон предпочёл оставить беседующих молодых людей наедине, которые прыгали с темы на тему и смеялись добрым саркастическим шуткам Луки. Эмилия внутренне удивлялась тому взгляду, которым её одаривал собеседник, сам же плававший в бездонном океане мира, частичками которого она с ним делилась.
– Вы не просто писатель. Не случается так, чтобы писатель оказывался на таких вечерах – нужно уметь немного больше, нежели написать завораживающую историю.
Лука пригладил ухоженную и постриженную бороду на щеках. Вчерашнее сожаление по поводу избавления от растительности куда-то исчезло, и искать его не хотелось.
– Так и есть. Не каждый
– Необыкновенных.
Молодой человек улыбнулся и продолжил.
– Это такой водяной знак. Все, кто оказался в этом здании – избранные. И именно поэтому вы можете мне доверять.
Эмилия неожиданно даже для себя вновь обратилась к глазам писателя:
– Нет, совсем не поэтому. Я же здесь не по приглашению, а как артистка. Значит, не избранная. Да и…
– Я тоже не верю в эту чепуху, но мы же вроде как пытаемся соблюсти приличия. Впрочем, сейчас я понимаю, что нам это вряд ли нужно. Это как разбивать желток в яичнице.
Засмеявшись, девушка поймала себя на мысли, что этот обаятельный человек обладает невыразимой харизмой и чутьём, а его напор словно бы обрамляли узоры. Вокруг беседующих людей словно бы не царила атмосфера напыщенного приёма, а если она прорывалась, то Лука гасил её желточными шутками. В этот самый момент Эмилия обратила внимание на то, что все артисты стекаются тонкой струйкой среди гостей прямо ко входу в подсобку.
– Боюсь, мне пора присоединиться к небольшому собранию труппы театра.
Лука слегка развёл руками:
– Всё имеет свойство заканчиваться.
Он вновь ощутил руку Эмилии в своей, уже в знак прощания, и слегка склонившись, пожал её, ощущая бег камней на кольцах по своей ладони. Качнув головой, он оставил девушку с улыбкой на лице, и, развернувшись на пятках туфель, двинулся в толпу вытекавших из театра платьев и смокингов. По пути Лука вновь оставил бокал на подносе у летевшего мимо официанта, а также, вынув из внутреннего кармана конверт, отдал его сборщику пожертвований, задумчиво запустив руки в карманы. Разыскав в толпе у дверей младшего брата, он, успокоившись, сделал еще несколько шагов в сторону улицы. Уже у самого выхода Лука оглянулся, чтобы убедиться, в том, что Эмилия, исчезавшая в дверях в глубине театра, тоже обернулась, чтобы найти его в море людей.
Глава 12. Без ума от этой баллады.
– Если ты решил устроить свидание, то зачем становиться при этом домушником? Август сидел в пижаме на своём письменном столе с сигаретой в руке и сонно рассматривал брата, размахивавшего руками в кресле.
– Потому что у меня брат-домушник. Залазил к подружкам – залезешь и в театр. Лука провёл рукой по горячему лбу и заговорил серьёзней:
– Неужели не понимаешь, какого масштаба мы можем устроить чудо, если всё получится.
Музыкант спустился со стола, и, описав круг в воздухе рукой с сигаретой, отчего она оставила дымное кольцо, ткнул ей в сторону кресла-качалки:
– Погоди-погоди, прежде чем ты продолжишь и скажешь еще какую-нибудь глупость в пять утра…
Август подошёл ближе и пристально всмотрелся в лицо писателя.
– Ты готов запеть?
Лука ответил на удивление просто, словно поразившись, что брата сейчас интересует только это:
– Да, конечно.
– Мм. Угу.
Младший брат был обескуражен, и, подойдя к окну, распахнул его, чтобы выбросить туда
остатки сигареты вместе с усталостью.– Что же… тогда давай посмотрим, что можно придумать.
Лука поднялся с кресла и стал рядом с ним на фоне уже исчезающих звёзд.
– Я прошу тебя о помощи, Август. Давно я это делал? Давно говорил о долге? Ты нужен мне, если это тебя тронет.
– Не знаю я таких правил, где братья друг другу должны. А дело стоит того. Но…
– Но? Ты сказал «Но»?
Август двинулся к роялю и бережно провел по нему рукой. Остановившись, он проговорил фразу, поморщившись от её банальности:
– Я видел, как ты смотрел не неё вечером. Больше никто так не смотрел, не нашёл я парней или ухажёров, а выпил я вчера достаточно для того, чтобы их различить.
Август вернулся в русло перегарного сарказма, не вынося откровенности ситуации:
– Более того – я выпил достаточно, чтобы они сменили имидж и перестали быть ухажёрами, но впустую, эх.
Было не очень ясно, говорит ли Август всерьез или шутит, однако досада казалось искренней, что слегка напрягло Луку и пошатнуло уверенность в отношение брата к событиям. Тот же проникновенно продолжал вещать:
– Впрочем, это не значит, что их вовсе нет. Может быть, это какой-то очередной клерк с удивительной судьбой и возможностью притягивать к себе галактики.
– Нет, Клерка у неё точно нет. Не тот она человек.
– Определил за три фразы разговора?
– Я писатель, это моя профессия.
– Ты потерявший голову романтик, а это снижает точность исследования.
Август снова начал мерить комнату подошвами:
– Всё, что я хочу сказать… Знать степень авантюрности мне не важно, это ерунда. Какая разница, какой степени приключение, если эта затея сама по себе, она автоматически выше всех планок рутины. Я хочу сказать…
Младший брат повернулся к Луке и заговорил тихо, словно бы приоткрывая завесу своих заключений и переживаний.
– Даже если нам придётся сделать то сумасшествие, которое ты задумал, я – с тобой. Это действительно может отправить нас на самую вершину Олимпа романтики. Но ты знаешь себя, я знаю себя, и мы не знаем её, совершенно. Быть может, это дико звучит из этих уст, но я бы не хотел наломать дров уже с самого начала. Это важно для тебя, потому – вопрос: ты уверен, что это стоит делать именно так?
Лука не изобразил ни единой эмоции из большой мозаики, вызванной братской речью, и сумбурно клеившейся внутри него:
– Если не так невероятно, то зачем тогда вообще?
Музыкант помолчал.
– Необыкновенные девушки требуют необыкновенных свиданий. Пускай.
Старший брат поймал себя на мысли, что тот прав.
– Итак…
Август потер ладони.
– Что же она поёт?
***
Через несколько дней, проведённых в снах и размышлениях о будущем невероятного события, выдуманного влюблённым творческим нутром Луки, писатель вместе с братом досматривали последний акт «Фимбулвинтера», знакомого до боли его автору. Спектакль этот был большим экспериментом в творчестве и жизни Луки, и в качестве пробы он решил подослать его в «Равенну» под именем Августа. Когда пьесу приняли, Лука был ни капли не удивлён. Труппа в очередной раз удивляла кропотливой работой с первоисточником, не искажая и не коверкая рукопись, а слегка добавляя в него лоск, адаптируя под немного артхаусный стиль гигантского театра. У автора это вызывало симпатию, которую он относил либо к поднятому настроению в связи с тем, что он снова видел необыкновенную девушку на сцене, либо к готовящемуся чуду невиданной степени авантюризма.