Дельфин

– Ага.

Поиск братьями точки, от которой можно оттолкнуться, прервало движение в главных дверях огромного театра. Вдруг Август суетливо дёрнул ручку-фиксатор кресла и упал в лежачее состояние с очень обеспокоенным видом. Нахмурившись, Лука шумно вздохнул в сторону законспирировавшегося брата и вернулся к рассмотрению происходящего у входа. Эмилия в ярко-красном пальто и с небольшой сумочкой на плече, вышла из театра в компании звукорежиссёра, и, попрощавшись с ним у последней ступеньки большой лестницы очаровательной улыбкой, расцветшую в дружеский смех, застучала каблуками в сторону выхода из парка. В этот момент кресло Луки рухнуло под заботливой рукой младшего брата и тот больно ударился о подголовник, влетев в него затылком и растянувшись во весь рост.

– Не самая большая боль из тех, что мы сегодня могли испытать.

На секунду девушка задержала взгляд зелёных, при этом освещении фонарей, звезд на одиноком сером автомобиле на парковке, но не рассмотрев ничего, что могло бы сдать конспираторов, продолжила путь в падающую от луны тень гигантских деревьев. Август вернул сиденье в исходное положение из горизонтального и заключил:

– Судя по всему, плана «Б» у нас не будет.

Глава 16. Оковы, сделанные в попытке быть свободным.

Все вокруг было скромно, но уютно, и первое, что бросалось в глаза – огромное количество нот. Ноты на столе, многократно перечеркнутые, ноты на фортепиано, бережно укрывающие драгоценные клавиши от чужих опасных глаз, ноты на обоях, и даже на чайной кружке. Часы показывали без нескольких минут восемь вечера. Август не славился склонностью к порядку, но все вокруг пребывало в удивительной гармонии с самим хозяином, его натурой, и, что главное, вызывало исключительно приятные эмоции.

Лука часто бывал у брата, когда тот готовился к выступлениям. Не имея таланта к пению, по собственной оценке, старший брат имел восхитительный слух и некоторые композиторские способности, но стоило кому-нибудь упомянуть об этой стороне его таланта, то он лишь отмахивался. Музыкой Лука не занимался профессионально, но способности и душа тянули его к этому миру, а потому он ограничивался лишь жизнью в окружении целой вселенной звуков, мелодий и песен. Гость упал в мягкое кресло-качалку, и стал оглядывать многочисленные музыкальные инструменты, и приглядываться к трижды опаленным гневом черного маркера листкам.

– Я не смогу помочь тебе ничем, кроме духовной поддержки. Я могу сидеть здесь, и кивать головой, когда ты будешь попадать в ноты.

Август качнулся от фортепиано к барной стойке, по пути сбросив с плеча полотенце.

– Ты говоришь так всегда, а потом подскакиваешь, и хватаешь листы, переписывая около трети, и всегда подкрепляешь это тем, что ты беспокоишься за мою карьеру.

Младший брат кочевал от инструмента к инструменту, поглаживая каждый из них, и не спеша вещал:

– И в этот момент я перестаю узнавать своего брата-писателя. Нет, в напоре тебе не откажешь, ты всегда славился этим, у нас похоже родовое что-то, но твои глаза… они меняются.

Лука набрал достаточный ритм раскачивания и не отводил глаз от пепельницы брата.

– Я вижу в тебе некоего другого человека, который всегда был немного другим, нежели твоя оболочка. Я вижу твои строки в тебе в этот момент, вижу в тебе твоих героев, твои метафоры и всю твою жизнь с другого угла зрения.

Август помедлил, но, сминая листы с нотами, продолжил:

– Я никогда не видел тебя за работой, но я готовь поставить все на свете, что именно таким ты пишешь. Не одержимый, а одухотворенный.

Лука, приподнявшись с кресла, подпер голову руками, и вновь погрузился в раздумья, но теперь уже вслух:

– Где-то внутри я втайне надеюсь, что смогу помочь тебе в подготовке, каждый раз, каждую ночь накануне, и моя надежда каждый раз обрастает такой силой, которую я уже не могу контролировать. Это то самое, что приходит и уходит. Но в то же время, я не хочу портить своим вмешательством твою работу, твою жизнь.

Август улыбнулся и похлопал посуровевшего брата по плечу:

– Не думаю, что они стали хуже от еще одного ряда вычеркиваний маркером.

Лука некоторое время смотрел прямо на Августа, а после, хлопнул его по плечу в ответ, отправился на кухню.

– Значит, кофе. Ночь будет долгой.

Лука не был фанатом кофе, но иногда прямо необъяснимо тянуло к этому напитку, и он считал, что умел в нем разбираться. Некоторые сорта были прямо по его вкусу.

– Кофе бывает разным. – говорил он всем подряд время от времени, – Но его запах тяжелой трудовой ночью порой избавляет от ненужных мыслей, оставляя в остатке ту самую идею, которую ты хочешь переложить на бумагу, транслировать из души.

– Стало быть, тебе просто нравится его запах. – неизменно отвечал Август.

По прошествии нескольких часов братья сидели друг напротив друга на полу, упершись спинами в стены. Лука, облаченный в спортивные штаны и в комфортную свободную майку с надписью на испанском, которую младший брат немедленно перевел. Значение Лука забыл почти сразу же. Август в длинной синтетической водолазке с капюшоном, натянутым на голову, выглядел немного мистически посреди ночи.

– Ты как трагический персонаж. Голову еще на колени опусти и смотри в пол.

– Если все твои трагические персонажи выглядят именно так, то мне тебя жаль.

– Если все твои остроумные реплики фанатам в зал на концертах звучат именно так, то ты выбрал неверную стезю.

Август пошуршал листами у своих ног, и поднял несколько:

– Что мы еще не прослушали?

Лука взял вторую часть испачканных в черниле и надеждах листов с кресла, и, меняя их местами в руках, с уверенностью в голосе ответил:

– Все прослушали. Все в твоих связках и душе. Все в твоих руках. Они либо растают, либо закидают тебя помидорами.

Август, теперь действительно уронивший голову на колени, говорил усталым голосом из маленького персонального бункера для головы из ног и рук:

– Всё сделано. Всё сделано, что от нас зависело.

Лука отпил из кружки. Стрелка на часах приближалась к четырем утра.

– Август, уж я-то знаю, как ты берешь эти ноты, когда ты смотришь не на меня, а сквозь меня. Я знаю, каким ты обладаешь талантом, когда не поешь в оковах, созданных в попытке быть свободным. Когда ты поешь не для того, чтобы достичь своей личной планки, а для того, чтобы чувствовать себя немного иначе, нежели всегда.

Август поднялся, звучно опустив свой стакан на подоконник.

– Почему ты каждый раз находишь необходимые слова? Нет, почему ты их ищешь? Это касается не только меня, и не только этой ситуации. Взять ту же Октавию, или, например, когда у Марка случился тот обвал во всем – он пришел к тебе, не сомневаясь ни секунды, что ты его примешь.

– Я, как мне кажется, просто не могу их не искать. В конце концов, пустым без них я всё равно себя не чувствую, а щедрость – это хорошо. Ну и отчасти потому что ты мой брат.