Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного

ТРИБУНАЛ ПОСТАНОВИЛ: в вызове свидетелей по телефону, а также и Альтфатера отказать, и дело продолжать слушанием.

На вопрос: получил ли копию обвинительного акта обвиняемый Щастный заявил, что да, получил. Обвиняемый Щастный инкриминируемые ему обвинения не признал и вину, ему приписываемую, отверг.

Свидетель тов. Троцкий показал, что Щастного он в первый раз видел в заседании Высшего военного совета в конце апреля текущего года. Они только что закончили трудную операцию вывода нашего флота из Гельсингфорса в Кронштадт, закончили энергично, успешно, а потому отношение к нему Военного совета и Морской коллегии было весьма благожелательно. Но на свидетеля с первой же встречи Щастный произвел невыгодное впечатление своей уклончивостью в ответах, неопределенностью, а также весьма пессимистическими взглядами на положение дел на флоте. Когда был выработан план действий на случай нападения немцев на Кронштадт, решено было, что флот воздержится от активного выступления, что войсковое имущество, форт Ино и проч. в случае невозможности обороны должны быть уничтожены и, если возможно, то защищаться. Это было в тревожные для нашего флота дни, когда флот мог быть захвачен немцами. Затем возник вопрос об охране флота, и Щастному было предложено немедленно войти в переговоры с германским командованием об образовании предварительной демаркационной линии. Он встретил это предложение несочувственно. Щастный в это время рисовал положение флота в крайне страшном виде, называя флот не иначе как «железный лом» в техническом отношении и негодным по командному составу. Доклад этот казался свидетелю преувеличенным, почему свидетель и усмотрел в этом определенную политику. В действиях Щастного чувствовалось стремление дискредитировать Центральную власть. Когда свидетель узнал, что форту Ино угрожает опасность, что к нему идут финляндские белогвардейцы и немецкий флот, отдал директивы флоту участия не принимать. Распоряжение это должен был дать Щастный от своего имени, но обвиняемый передал их в виде моих директив: Троцкий распорядился, чтобы флот не принимал участия в операциях, форт был взорван. Щастный сбросил ответственность на лицо, которое не может нести ответственности за оперативные действия, в результате чего – волнения среди матросов, вызвавшие запрос Зиновьева.

Такое поведение Щастного является нарушением всякого порядка, нарушением дисциплины, внесшим смуту. Во флоте говорили, что свидетель игнорирует командование, что отдал распоряжение взорвать форт Ино, говорили, что в Брест-Литовском договоре есть тайные пункты, и один из них – о взрыве форта Ино. Обвиняемым не были приняты меры к разъяснению нелепых слухов. По вопросу об установлении демаркационной линии обвиняемый Щастный не дал немедленного ответа, а через 5–6 дней сообщил, что считает такого рода переговоры преждевременными. О несуществовании в Брестском договоре тайного пункта о флоте свидетельствует следующее обстоятельство: к одному из членов Морской коллегии приходил представитель английского флота и неофициально предлагал плату специалистам, которые смогут уничтожить флот в случае нужды. Предложение это, конечно, было отвергнуто, и ясно, кому нужно было уничтожение флота – не немцам, а союзникам. Далее было решено набрать сознательных и сплоченных техников, которые могли бы взорвать суда флота в случае необходимости, почему, понимая грозящую им опасность, решено было внести на их имена или их семей некоторые вклады из сумм Государства. Можно предполагать, что лица, получавшие ранее чины, ордена и другие награды, не сочли это для себя оскорбительным. Это было такое поручение, но Щастный принял все меры для их огласки, и так как на каждом корабле на этой почве была поднята агитация, быстро пущен слушок, что матросов хотят продать. Что же делает Щастный – он вместо того, чтобы принять меры, чтобы все знали, что это делается в интересах страны, а не по подкупу неприятеля, вносит в Совет флагманов заявление: «Есть предложение Троцкого платить матросам за истребление кораблей». После ареста Щастного в его портфеле найдены документы, грубо подделанные, идущие якобы от немецкой контрразведки на имя Ленина, в которых выражается недовольство назначениями Измайлова и Блохина. Документы эти подделаны не Щастным, ибо они были бы составлены более грамотно, но характерно, что они находились в портфеле Щастного, а последний, беседуя об агитации, ни словом об этих документах не обмолвился.

В числе других бумаг, отобранных у обвиняемого, имеется конспект его политического реферата, который он собирался прочесть на съезде 14 мая. В нем он писал, что Россия оборвана в результате советской политики, в доказательство чего хотел представить карту России, одновременно забывая, что величайшие поражения России были и при царском режиме, а также утверждал что был приказ противоречит <…> Невзирая на неустойчивое положение как на флоте, так и на фронте, в политическом отношении Щастный вел антиправительственную политику, хотел создать впечатление, что <…> флот предан Советской властью. Щастный же делает усилия спасти флот. Он очень осторожно отсиживается, когда начались выступления. Эта <…> определенная политическая игра с целью захвата власти, когда это позволят обстоятельства. Его право как контрреволюционера вести заговор, но раз он занимает высокий пост, то это большая игра, и эта игра сорвалась, поэтому свидетель счел своим долгом арестовать его и представить ЦИК как преступника исключительной важности. Такое <…> должно караться беспощадно.

На заданный сторонами вопрос Троцкий заявил, настолько уклончивым явилось поведение Щастного – что возникло подозрение, не имеет ли он стремление предать флот неприятелю. Распоряжение о взрыве форта было сделано 28 апреля, о чем было сообщено через Комиссаров, ио передаче этого приказания свидетели докладывали, да кроме того достаточно об этом спросить и самого обвиняемого. На телеграмме относительно подготовки для взрыва флота было написано «секретно», но свидетель не считал нужным делать из нее секрета, находя даже желательным, чтобы это дошло до немцев. Слово «секретно» было добавлено для того, чтобы они не могли сомневаться в серьезности предписания. Устроить отряды подрывников, не посоветовавшись об этом с флагманами, Щастный не мог, но не нужно было из этого и делать агитацию. Щастный показывает подложные документы комиссару Блохину, но затем и сам же он в своем докладе писал: «так как немцы поддерживают советскую власть, то выхода нет».

Выработанный Щастным проект найма на службу во флот свидетелю показался более чем неприемлемым, так как этот проект заключал в себе, кроме всего другого, и суровую дисциплину, и репрессивные меры.

На предложение Щастному принять меры по организации Балтийского флота, то Щастный на это отзывался отрицательно; распоряжения Морского комитета должен был исполнить, но от исполнения таковых Щастный отказывался ввиду чего он, свидетель, предложил Щастному либо явиться в Высший военный совет, либо подать прошение об отставке, но Щастный ни того, ни другого не исполнил. Предоставленную власть Щастному он передал таковую совершенно постороннему лицу, сам же от всего того, что ему поручалось для исполнения, уклонялся, почему свидетель и объяснил эти действия как нарушение общего правила по отношению к власти.

Находящиеся на службе во флоте Лисаневич и Засимука, бывшие офицеры, вели определенную агитацию на съезде балтийских моряков о свержении власти Петроградской коммуны и затем установления от флота диктатуры, но так как эта агитация не встретила сочувствия среди матросских масс, то ясно видно, каково было отношение к этим ведущим агитацию лицам, Лисаневичу и Засимука, что Щастный вместо того, чтобы арестовать этих лиц или же отдать об них в приказе по флоту, наоборот, сам еще агитировал. В ответ, почему не приняты меры к Лисаневичу и Засимука, Щастный заявил, что его просили на съезд для того, чтобы прочесть доклад на тему о политическом моменте, но кто именно пригласил, Щастный не назвал, заявляя, что он не помнит; а свидетелю известно, что читать доклад приглашал Щастного тот же Лисаневич и Засимука и с ними другие контрреволюционные элементы.

Видя неустойчивость во всем, Щастный именно и повел такую политику, чтобы завладеть властью не только во флоте, но во всей России.

Для ведения переговоров относительно выбора подрывников выезжал член Морской коллегии Сакс. На посланную свидетелем юзограмму с внесением денег – ответа Щастный не прислал. Не имея никакого права быть враждебным к какому-то ни было назначению, все же к назначению Флеровского комиссаром выражал неудовольствие. Блохин неоднократно констатировал, что Щастный захватил власть антисоветского комиссара, заявлял также тот же Блохин, что не все получаемые распоряжения Щастный передавал ему, Блохину. Свидетель утверждает, что раз Щастный лавировал о небоеспособности флота, что это уже давало повод на сомнение к нему, поэтому свидетель считает самым важным и главным – это агитация Щастного против Советской власти.

На отданное предложение об увольнении Лисаневича и Засимука Щастный до сих пор не дал никакого ответа. Щастный за несколько дней до его ареста просился в отставку, но отставка эта принята не была на том основании, что, согласно положению о службе во флоте, каждый поступивший должен прослужить не менее шести месяцев, поэтому для наморси Щастного никакого в этом отношении исключения быть не могло. Когда свидетелем был задан вопрос Щастному «знает ли он, что-нибудь про ведущуюся во флоте самую бесчестную агитацию», последовал ответ: «да, немного слышал». Когда Щастный подавал рапорт об увольнении в отставку, то не указал причин, побудивших сделать это, почему отставка и не была принята.

После свидетель показал, что он собрал Морскую коллегию и начал Щастному задавать вопросы, но отвечал обвиняемый уклончиво и, таким образом, свидетелю не удалось получить ни одного прямого ответа, почему пришлось потребовать дать ответ на поставленные первые три вопроса. Возник конфликт. Свидетель сказал, что я Вас заставлю отвечать; велел по телефону прислать двух красноармейцев, которые по прибытии остались. Свидетель считает A.M. Щастного с этого момента арестованным. Один стенограф не мог записывать всего того, что говорилось, поэтому он предложил стенографу в протокол записывать лишь только то, что он, свидетель, и Щастный найдут нужным.

Обвинитель Н.В. Крыленко просил огласить все те документы, про которые упоминал в своих показаниях свидетель Л.Д. Троцкий.

Обвиняемый A.M. Щастный заявил, что он принимает на себя вину по взрыву форта Ино.

Далее обвиняемый A.M. Щастный заявил, что обвинение в непринятии мер к взрыву он отвергает как совершенно неправильные. Еще задолго до телеграммы Троцкого, в начале апреля, им, обвиняемым, были приняты меры составить план взрыва портовых сооружений и кораблей. Была образована специальная команда, им был сообщен условный знак, по которому они должны были приступить к взрывам. Когда суда шли из Гельсингфорса в Кронштадт, то при убытии были заложены все мины, что подтверждается донесением генерала Альтфатера, проводившего расследование.

По вопросу об установлении демаркационной линии, он, Щастный, считал переговоры с немцами бесполезными, потому что немцы все время давали уклончивые ответы и заявляли, что необходимо снестись с Берлином. Лучшим доказательством этого служит то, что эта линия не проведена и до настоящего времени. Обвиняемый старался провести демаркационную линию и в период с 23 апреля по 3 мая послал Зеленому пять телеграмм. Телеграмму о взрыве форта посылал, указав в таковой, что делает по приказанию наркома Троцкого. О формировании команды подрывников, так равно и о взносе в казначейство денег обвиняемый узнал лишь только сегодня, когда об этом говорил свидетель Троцкий.