Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного

Относительно того, как попадали копии моих телеграмм к Щастному, адресованных к Троцкому, я представить себе не могу. Вообще же должен заметить, что поведение Щастного с первых дней прибытия его с флотом в Кронштадт и в Петроград наводило на мысль, что как будто бы ведется двойственная политика. В первый приезд Щастного в Москву, когда довольно остро стоял вопрос о порядке управления флотом, Щастный что-то уж усиленно налегал на проведение в жизнь какой-то идеи о натуральной власти. Должен отметить, что те доводы, которыми аргументировали предложение Щастного об этой правомочной натуральной власти больше всего сводились к желанию указать, что он, Щастный, очень хорошо себя будет чувствовать и многое сможет сделать на посту наморси, если Коллегия народного комиссариата по Морским делам согласится с Советом комиссаров Балтийского флота в его тактике насаждения дисциплины и порядка взаимоотношения командного состава с некомандным. Характерным является то обстоятельство, что Щастный проповедовал эту идею до того момента, пока он был уверен, что Совкомбалт старого состава будет оставаться на месте. После же того, когда наметилась кандидатура главного комиссара в лице товарища Флеровского и когда Совет съезда принял решение проводить на съезде новый состав комиссаров, Щастный в корне с этим не соглашался. Полагаю, это свидетельствует о том, что довольно тонкими и дипломатическими приемами Щастный умел вести за собой старый состав Совкомбалта. Вполне определенно преподанная Щастному инструкция по вопросу об определении демаркационной линии, о подготовке флота на случай окончательно безвыходного положения к взрыву, о взносе на имя лиц, которые могут погибнуть при исполнении служебного долга, денег – все эти инструкции истолковались Щастным в духе желания указать, что Советское правительство сводит свою заботу о флоте к подготовке его к взрыву, на что существует как будто бы какой-то тайный пункт в Брест-Литовском мирном договоре. Суммируя же все результаты деятельности Щастного как по собственной инициативе, так и по исполнению преподаваемых инструкций, должен сказать, что в деятельности его отсутствовали распорядительность, предусмотрительность и желание работать в духе инструкций, преподаваемых Советским правительством. Наряду с этим было слишком очевидным желание дать командному составу максимальные права, и сделать их ответственными лишь в техническом отношении, между тем как не только Щастный, но и другие лица командного состава слишком тесно связывали свою техническую работу с политической агитацией.

Заключение Обвинительной коллегии

по делу бывшего начальника

Морских сил Балтийского флота

гражданина ЩАСТНОГО [76]

27 мая текущего года по постановлению Верховной морской коллегии был арестован по подозрению в контр-революционной агитации, попустительстве таковой во флоте, неисполнении приказов Советской власти и планомерной дискредитации ее в глазах матросов с целью ее свержения бывший начальник Морских сил Балтийского флота гражданин ЩАСТНЫЙ.

76

Составлено 15 июня 1918 года обвинителем Н.В. Крыленко и следователем В.Э. Кингисеппом.

Предварительным следствием по этому делу установлено следующее: 29 марта Советом народных комиссаров было утверждено новое временное положение об управлении Балтийским флотом, распубликованное затем приказом по флоту от 29 апреля. Объективное положение флота Республики до этого момента характеризовалось крайней неустойчивостью и неопределенностью взаимоотношения стоявших во главе флота учреждений, равно как чрезвычайной нервностью политических настроений матросских масс. Полное падение авторитета командного состава не мешало ему, однако, как это показало дело Развозова, питать откровенно контрреволюционные замыслы, на анархическое представление о правах, господствовавшее в массах, создавая почву для эксцессов, с другой, представляло не менее благоприятную почву для всякой агитации. Арест Дыбенко, разоружение матросских отрядов создавали для этого соответствующую атмосферу. Новое положение резко изменяло существующий порядок вещей, прежде всего в том отношении, что устраняло целый ряд неясностей в управлении флотом и взаимоотношениях его органов. Вместо прежнего смещения у представительных органов флота функций как политического, так и административного и боевого характера, оно вводило строгое разграничение двух основных органов в лице двух должностных лиц: начальника Морских сил и главного комиссара флота с возложением на каждого из них полной ответственности за соответствующую отрасль управления (ст. ст. 6 и 12 Положения, лист дела 6). Соответствующими статьями был определен порядок разрешения вопросов, входящих в их обоюдную компетенцию (ст. ст. 7, 13, 15). Вторым нововведением было введение строгой централизации в управлении вместо прежней фактической независимости центральных органов флота. И наморси, и главкомиссар избирались Морской коллегией и ею были смещаемы. За прежними всевластными центральными органами флота был сохранен, по новому положению, только совещательный голос (ст. 16). Но, предоставив опытному командному составу всю полноту власти, реформа возложила на него и всю полноту ответственности. Отстранив командный состав в то же время от всякого вмешательства к политической жизни, она предохраняла тем Республику от попыток использовать ее вооруженные силы во вред Революции.

На другой день после утверждения нового положения Советом народных комиссаров в исполнение обязанностей наморси непосредственно после ареста Развозова вступил, согласно предложению члена Верховной морской коллегии Раскольникова, старший член штаба Развозова гражданин Щастный.

Несмотря на то, что новое положение широко раздвигало [сферу] его полномочий во всех областях и создавало полную независимость в оперативной области, вновь назначенный наморси, как это документально установлено следствием, отнюдь не проявил, однако, энергии по проведению в жизнь немедленно и полностью нового положения в целях использования своих прав. Наоборот, прежний порядок был всецело сохранен им. Согласно показаниям Щастного, подтвержденными и показаниями Блохина (лист 138, 127), совещательному по новому положению органу – Совету комиссаров флота была предоставлена новым наморси решающая роль при решении всех вопросов флотского управления. Все наиболее острые вопросы и распоряжения, по показаниям наморси, вносились им и главным комиссаром в Совет флота, туда же вносились все предположения Совета флагманов и, наконец, тут же подвергались обсуждению и разрешению «по большинству голосов» и оперативные распоряжения наморси. Последнее было нарушением ст. 6 и 15, которые точно и недвусмысленно исключали из ведения советских учреждений флота всю боевую область, предоставляя ее целиком в ведение и на ответственность наморси.

Что подобная деятельность наморси отнюдь не была, однако, случайной, равно как не вызывалась необходимостью, но представляла собой, наоборот, сознательно и планомерно проводимую им систему действий, доказывается содержанием обнаруженного у наморси в портфеле проекта положения «О Совете комиссаров флота», писанного наморси собственноручно (лист 41) и содержащего целиком не только закрепление прежнего положения, но и еще большее ухудшение его в сторону децентрализации. То же самое подтверждается донесением Флеровского от 15 мая (лист 53) о том, что на прямой вопрос Флеровского, признает ли наморси новое «положение», последний ответил уклончиво.

Не соблюдал, равным образом, наморси на практике и строгого разграничения, требуемого положением, компетенции между ним и главным комиссаром флота. Согласно совпадающим показаниям обоих, Щастного и Блохина, формальное разделение функций фактически превратилось в фиктивное, поскольку со стороны Щастного не раз имело место: «распоряжение по нетерпящим отлагательства вопросам за его и моей подписью в его отсутствие» и «во всех мелких вопросах и он отдавал распоряжения за нашими совместными подписями в мое отсутствие» (л. 139). По показаниям Блохина, равным образом «наморси также никогда не был в претензии, когда я вмешивался в боевые распоряжения». Последнее было, впрочем, мало опасно для наморси, поскольку, по показаниям Блохина, «все его время уходило на приемку делегаций» и хозяйственные заботы (лист 129), так что и «политикой заниматься из-за мелочей ему не приходилось» (л. 106). Не передавал равным образом ему наморси и копии всех получаемых телеграмм, и Блохин вполне допускает, что «не все копии ему могли быть показываемы» (лист 105).

При таком трогательном сотрудничестве сохранение наморси прежнего порядка управления флотом представлялось гораздо более выгодным, чем строгое разграничение функций согласно требованиям нового «положения». Добровольное же самоограничение [не] мешало ему на практике, как это доказано следствием, простирая свои притязания и далеко за границы прав, предоставлявшихся как по старому, так и по новому положению.

Приказом от 20 мая (лист 65) наморси своей властью назначил командиром петроградского порта гражд. Руденского и комиссарами при нем: граждан Сладкова от порта и Суркова от флота. В телеграмме по этому поводу наркому Троцкому член Морской коллегии Сакс констатирует, что Сладков уже был ранее Коллегией назначен, почему для наморси не было никакой необходимости переназначать его, что касается назначения от флота Суркова, то таковое, по мнению Сакса, является превышением власти, так как никакого права наморси назначать комиссаров нигде не предоставлено (лист 67). В обнаруженной у Щастного рукописи «Бытовые затруднения» наморси, полемизируя с Саксом, отстаивает свое право назначения комиссаров, мотивируя его тем, что «командование», то есть он, наморси, и Блохин, та же «коллегия» (лист 14) и, наконец, доходит до прямого протеста против подчинения самого «командования» Морской коллегии как «органу, совершенно лишенному технических сил» (там же).

Упоминаемым проектом уложения о совете комиссаров флота наморси устанавливает, во-первых, фактическую безответственность Совета перед центральной властью, которой предоставлялось право только утверждать, но не сменять комиссаров, и фактически же ответственность его только перед наморси.

Наморси же, кроме того, предоставлялось право составления наказа для деятельности Совета комиссаров флота (лист 41).

Положение о флоте от 29 марта клало предел подобным поползновениям, арест Развозова показал, что опасно было становиться на путь открытой оппозиции, для наморси становилось наиболее приемлемым только бороться за сохранение старого положения и, в первую голову, старого личного состава комиссаров флота и прежде всего Блохина, слепо ему доверявшего. Следствием установлено, что и в этом направлении наморси не останавливался перед прямыми нарушениями распоряжений Советской власти, не говоря о других более легальных средствах борьбы.

К области последних фактов относится исподволь проводимая им агитация против нового положения среди комиссаров флота под предлогом его явной «антидемократичности». В тех же документах «Бытовые затруднения» и «Мотивы ухода» (лист 14 и 18), представлявших проекты его докладов в Совкомбалте, в качестве особых пунктов два раза встречается указание на «бесспорность новых комиссаров со съезда», пункт же 11 в рукописи «Бытовые затруднения» озаглавлен громко: «Нарушения революционного порядка управления флотом», якобы чинимыми Морской коллегией.

К области первых фактов относится прямая борьба против назначения главным комиссаром Флеровского на место Блохина. По показаниям самого Блохина, наморси определенно говорил, что с назначением Флеровского «он уйдет». То же говорили и другие лица командного состава (лист 128). Когда же назначение сделалось весьма вероятным, то, по показаниям Троцкого, Щастный вместе с двумя делегатами приехал в Москву для того, чтобы протестовать против назначения (лист 89) и, наконец, когда назначение все же состоялось 14 мая, Щастный, несмотря на телеграфное извещение, приказом от 21 мая объявляет по флоту, что в исполнение обязанностей комиссара все же вступил «болевший» Блохин (лист 22). Последний приказ не может быть иначе квалифицирован как прямое нарушение и противодействие советской власти и ее распоряжениям. Одновременно и, видимо, под прямым давлением наморси, старый Совет комиссаров вынес постановление о непризнании назначения Флеровского как назначенного сверху и без ведома Совкомбалта и команд (лист 7).

Наиболее критический момент для наморси наступил, однако, с момента созыва 3-го съезда моряков Балтийского флота, от последних чисел апреля и до 22 мая, где должны были произойти выборы нового Совкомбалта. Следствием обнаружено, однако, что в этот момент отнюдь не только одни мотивы голой борьбы за власть во всей полноте были стимулами деятельности Щастного и его борьбы против нового положения.

Новое «положение», резко ограничивая политические и оперативные стороны жизни флота, возлагало ответственность за последствия целиком на командный состав. Наморси фактически, как это уже доказано, сохраняя всю власть своим методом действий, перелагал, тем не менее, ответственность на Совкомбалт за боевую судьбу флота. Между тем боевая судьба флота в этот момент более чем когда-либо находилась в критическом положении. От 30 марта с момента назначения наморси и до созыва съезда в конце апреля прошел самый тяжелый период борьбы за сохранение флота от совместных притязаний финляндских белогвардейцев и немцев, с полной ясностью устанавливается косвенное участие самого наморси в этой борьбе против антиимпериалистов и героический переход русского флота из Гельсингфорса в Кронштадт.