Дело о самоубийцах

– Он считал свою мать девственницей, а она его - богом! Такое могли выдумать только евреи! Ха-ха-ха!

– Ну, ты и богохульник, Рич, ха-ха-ха! Не избежать тебе раскаленной сковородки!

Смеясь над дурацкой шуткой своего шефа, Ковальский вяло подумал:

"Господи, будто и не уезжал никуда!".

***

– Бог знает что, а не товар! Сырыми их продают, что ли...
– Капитан, поднеся к потухшей сигаре зажигалку, тщетно пытался раскурить ее вновь, продолжая, между тем, вводить Ковальского в курс дела:

– В общем, мы решили объединить эти три дела, так как, во-первых, налицо странность в поведении всех трех погибших, во-вторых, все произошло в течение одной недели, ну и, наконец, все трое посещали одного и того же психоаналитика.

– Значит ли это, что тот, который напал на хозяина собаки, тоже хотел умереть?
– спросил инспектор.

– Гарри, ты бы видел этого ротвейлера!
– рассмеялся шеф.
– У него голова больше, чем у сержанта Уоткинсона. Да он этому кретину просто вырвал кадык - хозяин даже крикнуть не успел. Просто жуть какая-то!
– капитан передернул плечами.

– Да уж...
– Ковальский бросил взгляд на разложенные на столе фотографии.
– Я бы не то, что подойти, я бы по другой дорожке обошел эту тварь... Его уже усыпили?

– Да нет, пока еще в питомнике держат. Хозяин на коленях молил... Кричал, что дети в нем души не чают, что собака не виновата... Справки всякие показывал. Говорил, что намордник только на минуту снял, чтобы пирожное ему дать.
– Капитан засмеялся.
– Представляешь, этот волкодав - сластена!

– Да ну!

– Точно! Да-а, видел я вживую этого песика... Между нами говоря, я бы лучше с крыши небоскреба сиганул, чем вот так бросаться на его хозяина.

– Да, кстати, а тот, первый, который спрыгнул с крыши двадцатиэтажного дома: может, его скинули?
– с циничной надеждой спросил инспектор.

– Нет. Внизу были свидетели. Они утверждают, что самоубийца громко кричал им сверху, словно нарочно привлекая к себе внимание.

– Что он кричал?

– Они не совсем точно разобрали слова - высоко было, но общий смысл такой: "Эй, смотрите - я свободен, как птица!".

– Ну, тогда он просто сумасшедший, - усмехнулся инспектор.

– Гарри! Сумасшедший, добровольно спрыгнувший с крыши, формально так же является самоубийцей, - с расстановкой сказал капитан.
– Даже если он всерьез верит в то, что полетит вверх, а не в сторону асфальта.

– Согласен.
– Инспектор улыбнулся на эту искрометную формулировку капитана.

– К тому же, - весело продолжал Ферретти, - исследовать его мозги теперь сможет разве что дворник, но никак не его психоаналитик, ха-ха-ха!

"Что-то Рич сегодня больно весел. К чему бы это?", - настороженно подумал Ковальский.

– Да, - продолжал капитан, - и сходи на эту кондитерскую фабрику, по третьему случаю. Сержант Уоткинсон был там, но ты же понимаешь...!
– И он издевательски изобразил жестами один из видов человекообразных обезьян.
– Так вот, мы сначала решили, что это несчастный случай на производстве, но потом... В общем, не буду тебе заранее все объяснять, ты лучше свежим взглядом осмотри все, порасспроси свидетелей... Хотя, нет! Сначала сходи-ка к этому Нортону, психоаналитику.

– Полагаю, он главный подозреваемый? Надеюсь, его сразу допросили?

– Разумеется.

– И?

– А-а, - шеф махнул рукой.
– Ничего существенного там не накопали. Все жертвы были обыкновенными слюнтяями и ипохондриками, каких сейчас в современных городах тысячи: плакались этому мозгоправу в жилетку, и только.

– Время последних посещений... как-нибудь соотносятся со временем смертей?

Капитан помотал головой.

– Самое малое - три дня! Впрочем, если там и было бы что, он все равно не оставил бы записей, понятное дело! Но мне кажется, что он тут ни при чем, очень уж он сам напуган. К тому же, это может отразиться на его практике. А главное - нет мотива!

– Мотивация, это для нормальных людей, а психоаналитики - они часто сами того...

– Гарри красноречиво постучал пальцем по темени.

– Не исключено, - согласился шеф.

– Кто к нему ходил?

– Громила Уоткинсон, кто же еще.

– Понятно!
– улыбнулся Ковальский.
– Наверное, задавил бедного дока своей массой, как он это умеет?

Капитан махнул рукой, как бы обозначая давно понятную в их кругу тему. Он, наконец, раскурил сигару и с удовольствием затянулся.

– Ладно, действуй, Гарри. Но сперва почитай записи доктора и протокол допроса. И досье, конечно же.

– Само собой.

– Если ничего не раскопаешь, завтра к вечеру закроем все эти три дела: прыгуна с крыши на суициде, а двух других на несчастном случае. И баста! А то прокурор уже...
– Капитан показал рукой воображаемый груз на шее и медленно поднялся из-за стола.
– Ты как всегда один, Гарри?

– Да.

– Может, подкинуть тебе Громилу для большего драйва, а?

– Нет уж, тормоз у меня и у самого есть, - улыбнулся Ковальский и тоже поднялся с кресла.

***

Дождь на какое-то время перестал, но небо не давало особых надежд на улучшение погоды. Ковальский шел по мокрому тротуару. О деле думалось плохо, зато в голову лезла всякая философская чушь.

"Черт, наверное, за время отпуска мой мозг расслабился и теперь никак не хочет входить в рабочую колею. Колея... Да, все мы находим свою колею и стараемся двигаться строго в ее границах. Вот идешь ты по этой тропинке, и все у тебя размеренно и определенно - эдакий социальный проход через жизнь, выбранный тобой в силу тех или иных причин. На этой тропинке почти нет опасностей, она выверена и опробована прошедшими по ней ранее, она защищена самим обществом. Но стоит сделать шаг в сторону..."

Тут его мысли нарушил толчок в плечо. Ковальский потерял равновесие и, чтобы не упасть, ступил на проезжую часть. Тут же раздался визг тормозов и в полуметре от него остановился синий бьюик.

– Эй, ты что, самоубийца?
– истошно заорал на него перепуганный водитель, выглядывая поверх полуопущенного стекла.
– Идиот долбанный!

Ковальский с ласковой улыбкой показал водителю средний палец, и запрыгнул на тротуар. Он поискал глазами того, кто его толкнул, но улица была слишком оживленной в этот час. Неважно: наверное, случайный прохожий, возможно, пьяный.

"О чем я там думал? А, "тропинка"!
– Ковальский даже рассмеялся.
– И вот я схожу со своей защищенной тропинки, и сразу оказываюсь в неведомой, опасной обстановке, как в джунглях... Будто становлюсь видимым для всяких хищников и паразитов, потому что теперь я на их территории, где законы общества уже слабо защищают. Хотя, общество - это и есть джунгли, где свои овцы, волки, зайцы, шакалы... И каждая общественная ниша заполнена и имеет смысл. А еще все эти ниши имеют вакансии - как для хищников, так и для жертв. И случайный шаг в сторону может произойти с каждым в любой, иногда самый неожиданный момент, ибо тебя могут попросту столкнуть! Взять, к примеру, тех же самых хищников преступного мира... У них тоже свои звериные тропы, и они тоже имеют относительную стабильность и защищенность. Вопреки утверждению, что они непременно и скоро заводят в капканы и волчьи ямы, по ним, порой, преступники идут всю жизнь, не упав ни разу. Только уж очень они узкие и скользкие, и очень много желающих с той и с другой стороны столкнуть с них. И мой путь, путь ловца этих хищников, он тоже защищен и стабилен лишь до определенного предела - того предела, глубину которого определяю я сам. Точнее, это определяет мое благоразумие... Либо желание перейти запретную черту".