Дело о золотом Купидоне

— Не смотри на меня так, словно ждёшь, что я продолжу отчитывать тебя, — усмехнулся маркиз. — Ты приходишь ко мне не только по делу, потому мне грех жаловаться на отсутствие внимания с твоей стороны. Я слегка пожурил тебя для порядка, но до твоего прихода расхваливал на все лады. Я с радостью отвечу на твои вопросы прямо сейчас, если это не связано с государственными секретами. Хотя совершенно не знаю, чем могу помочь в твоём расследовании. Я услышал имя де Лапорта только в связи с его смертью.

— Дело в том, что он был отравлен странным ядом, который называется «Штандарт Кальдерона», — пояснил Марк.

— Ах, вот оно что… — пробормотал маркиз и задумчиво взглянул на де Вельфора. — Ты ведь помнишь тот случай, Ленар?

— Ещё бы, — кивнул тот, помрачнев. — Это была очень неприятная история, оставившая больше тайн и загадок, чем ясности.

— Вы тоже участвовали в том деле? — Марк повернулся к тестю.

— Мы все, так или иначе, участвовали в нём, — услышал он голос де Вандома.

— Мы входили в число ближних рыцарей короля Франциска, — кивнул де Вильфор, — и только вернулись с войны, чтоб перевести дыхание и снова ринуться в бой на алкорцев. Мы наслаждались славой и почестями героев, а заодно и вниманием дам. Мы все тогда были молоды и ещё не женаты. Постарше был только Рибер-Артуа, он слыл тогда великим воином и взял нас под своё крыло, обучая боевому искусству и поддерживая при дворе.

— Тогда и появился этот Кальдерон, — проворчал де Фуа так, словно имя этого рыцаря было грубым ругательством. — Никто не знал, откуда он приехал и кто он такой, но при нём были грамоты нескольких городов и он был допущен к турниру. Приз тогда был немалый, потому что в турнире участвовал сам король. И в первых турах этот выскочка действительно блеснул отменным мастерством, но потом, когда на ристалище вышли сильные противники, оказался обычным мошенником.

— Как это может быть? — Марк с удивлением взглянул на деда.

— Ты сам выступаешь на турнирах и представить себе не можешь, как кто-то решается жульничать на королевском, но так и было, мой мальчик, — кивнул маркиз. — Я первым испытал это на себе. Я выехал против него на ристалище, и мы помчались друг на друга, и в этот миг что-то ярко блеснуло на лбу его коня. Эта вспышка едва не ослепила меня, а мой конь сбился с шага и споткнулся. Я с трудом удержал его, но в тот момент Кальдерон ударил меня копьём в грудь. Я вылетел из седла и выбыл из турнира. К тому же я неудачно упал и повредил плечо. Я подумал, что всё это только случайность, но, наблюдая за следующими турами, заметил, что кони противников Кальдерона странно ведут себя на ристалище. Они спотыкаются, сворачивают в сторону, неожиданно начинают пятиться назад. Я заявил, что Кальдерон мошенничает, околдовывая коней, но он поднял меня на смех, заявив, что я просто не умею скакать верхом, и никто в этом не виноват. Он победил в том турнире, выбив из седла и Франциска, и получил приз, а нам пришлось раскошелиться, чтоб выкупить у него наших коней и доспехи.

— Короче, он сорвал куш, — кивнул де Фуа. — Но на пиру после турнира мы поговорили, и вынуждены были признать, что все наши поражения произошли из-за того, что в какой-то момент наши кони чего-то пугались. Это был лошадиный морок!

— Что это такое? — удивился Марк.

— Мы уже позже выяснили это, — нехотя пояснил де Вандом. — Это магия какого-то полудикого племени на севере. Амулет в виде узорчатой пластины с подвесками, который вешается на лоб лошади, и тогда все встречные кони её пугаются. Именно такой амулет висел на голове его коня. Мы пошли с этим к королю, но он отказался отменять результат турнира, опасаясь, что его обвинят в том, что он мстит за собственное поражение. Однако он согласился назначить судьёй следующего турнира Рибера-Артуа, а тот обещал, что собственной рукой снимет эту пластинку с морды лошади Кальдерона. Но этот мерзавец не пожелал участвовать в следующем турнире, сославшись на ранение.

— Как опытный мошенник, он понимал, что дважды одурачить нас не получится, — проворчал маркиз. — Он так и остался непобеждённым, и это очень злило всех нас. К тому же из-за своей победы на турнире он обрёл популярность в столице, его приглашали на приёмы и пиры, он постоянно приходил во дворец. Мы всюду натыкались на него. Он вообще был крайне неприятным человеком, грубым и чванливым. Твой дед Эрнан де Сегюр как-то разругался с ним и вызвал его на дуэль, но на следующий день слёг в горячке, а Кальдерон обвинил его в том, что он специально притворился больным, потому что испугался.

— Он был человеком напрочь лишённым благородства, — кивнул де Вандом, — но в какой-то момент все заметили, что он пользуется симпатией у дам. Правда, потом выяснилось, что он либо покупал их за деньги, либо добивался своего шантажом. Думаю, что за этим он и пришёл к Аделаиде де Сюржер.

— Объясните мне, кем был её отец, — попросил Марк. — Я всё время слышу, что он был влиятелен, но его влияние многим не нравилось.

— Так и было, — кивнул де Лианкур. — Он был очень богат, его обширные земли располагались на северо-востоке. Он занимался земледелием и разводил скот на продажу, торговал зерном, кожами и тканями. Женился трижды и каждый раз вместе с девицей брал богатое приданое землями и деньгами. Приехав в Сен-Марко, он с чего-то решил, что может купить себе высокий пост, а поняв, что при Франциске для продвижения нужно иметь заслуги и достоинства, начал покупать людей, с их помощью продвигаясь наверх.

— Он давал чиновникам взятки?

— Скорее, оказывал некие услуги, — уточнил де Вандом, — которые ставили их в зависимое от него положение, а потом служить ему стало просто выгодно. Он мечтал стать коннетаблем, и кое-кто поддерживал его амбиции, хотя все военные бароны понимали, что на войне от него не будет никакого проку, ещё хорошо, если не будет вреда. И король твёрдо заявил, что коннетаблем его не назначит. И как раз в то время встал ребром вопрос о женитьбе короля. Красавицу де Лафайет, при всех её достоинствах, никто не желал видеть королевой. К тому же она была фавориткой, и надеть на неё корону было уже невозможно. Во дворец со всего королевства слетелись красотки и богатые наследницы, а де Сюржер вытащил из рукава свой козырь — Аделаиду.

— Она действительно была очень хороша, Марк, — кивнул маркиз. — Если б я не был тогда влюблён в мою дорогую Марию, то, может, и сам влюбился бы в неё. Все при дворе были очарованы ею…

— Он говорит о мужчинах, — усмехнулся де Вандом, — хотя не все. Твой дед барон де Сегюр не поддался её чарам, может потому, что он тогда уже тоже был обручён с твоей бабушкой. Так вот, Эрнан сразу заявил, что она морочит всем голову, и если в кого и влюблена, то вовсе не в короля.

— Просто в какой-то момент она попыталась его соблазнить, — проворчал де Фуа таким тоном, словно сожалел, что сам не был в тот момент на месте своего друга. — Эрнан обожал Франциска и был оскорблён тем, что девица, которая претендует на роль супруги короля, строит глазки его рыцарям. Потому он и решил вывести её на чистую воду. А потом он вдруг получил письмо без подписи, в котором указывалось, что ночью к Аделаиде де Сюржер явится на свидание Кальдерон.

— Я видел это письмо, — кивнул де Вильфор, — и оно меня взволновало. Я как-то не принимал всерьёз недовольство Эрнана этой девицей, а тут вдруг увидел доказательство его подозрений, да ещё упоминался столь ненавистный нам Кальдерон. Я предложил де Фуа, де Сегюру и ещё двум друзьям, увы, позже погибшим на войне, проследить за домом де Сюржера. Мы видели, как к дверям подошёл мужчина в плаще с капюшоном. Он скрывал лицо, но мы узнали Кальдерона. Он постучал и его тут же впустили. Мы не знали, что делать дальше. Не могли же мы среди ночи ворваться в дом графа де Сюржера! И тут произошло то, что дало нам такую возможность. Из дома послышались женские вопли. Кто-то звал на помощь и кричал, что кого-то убили. Собралась толпа, кто-то побежал за стражей, а мы ринулись к дверям. Испуганный привратник впустил нас, мы поднялись на второй этаж. Та женщина ещё кричала, но это была служанка. В спальне мы увидели на полу труп Кальдерона, над которым стояла бледная как смерть Аделаида. Следом за нами появился патруль городской стражи, а служанка завопила, что рыцаря убила её хозяйка.

— Бедняжка Аделаида, — ностальгически вздохнул де Фуа, — она столько пережила после этого! Ты знаешь, что её обвинили в колдовстве и чуть не сожгли на костре? Но потом наш друг… как его звали? Тот, что увлекался алхимией и взялся доказать её невиновность?

— Сильвер Мун, — кивнул маркиз. — Я рассказывал тебе о нём, Марк. Это он уговорил короля провести тщательное расследование и провёл его! Он и выяснил, что применялся этот странный яд, а девице в помаду кто-то подмешал мускус.

— Значит, это была интрига, — задумчиво произнёс Марк. — Кто-то знал о намерении Кальдерона той ночью пойти к ней, подбросил моему деду письмо и подмешал в помаду мускус белого бобра. Может, он, и правда, подкупил служанку, чтоб привлечь внимание к происходящему и не дать Аделаиде избавиться от трупа… К тому же именно эта служанка указала на неё, как на убийцу. Но кто это мог быть? — он взглянул на деда.