Демон-хранитель
Шрифт:
– Ты будешь замечательным крестным, Влад.
– Благодарю.
***
Время летело все быстрее. Таял снег, расчищая песчаные дорожки в саду, с моря подул холодный ветер, наследники обзавелись крестными и первыми зубками, Нарси и Роуз самозабвенно ворковали над ними, а Северус с Люциусом льнули к своему демону, будто спеша жить, чувствовать и любить.
Делинталиор подолгу сидел на подоконнике, глядя на почерневший сад, и мечтал о моменте, когда яркая весенняя
Делинталиору хотелось верить, что они с Дро прошли свои первые Врата, не отказавшись от любви в угоду глупым предрассудкам, не разомкнув рук и не нарушив клятв. Что же до ожидания, то за этот неполный год он повзрослел больше, чем за всю прошлую жизнь. Ласковая насмешливость Северуса, которого Дракон почему-то звал Тхашш, холодноватая забота Люциуса, ненавязчивая внимательность господина, хлопоты вокруг маленьких принцев, сотни прочитанных книг из огромной библиотеки, десятки бессонных ночей, посвященных раздумьям, пробудившийся Иссинавалль, - все это осело на самом донышке его души, делая мудрее и спокойнее. Недавние истерики и нежелание жить, страх, боль и неуверенность отошли куда-то в сторону, оставив свою вечную жертву в относительном покое. И даже то, что от орка не было больше ни одного письма, не вызывало тревоги. Делли точно знал, что если бы с Дроданом что-то случилось, то он бы обязательно об этом узнал. Почувствовал бы.
Лопались липкие почки в саду, взгляды Тхашш и Хссаш заволокло туманом, который можно было развеять только старым, как мир, способом, все чаще по ночам мэнор не спал, впитывая каждым камешком их стоны и обещания, буквально переполняющую хозяев любовь, превращаясь практически во второй Иссинавалль.
Делинталиор теперь улыбался, прислушиваясь к тихому звону дрожащих стекол и страстной вибрации стен, к тихим вздохам, пробивающимся даже сквозь плотную сеть защитных чар. Демон наслаждался любовью своих принцев, и рвущуюся из него магию было не удержать никаким заклятьям.
Снова встали перед внутренним взором эльфа широкие плечи, тугая коса, змеей спадающая до самой талии, крупные ладони, в которых легко помещались обе его узкие ступни, жаркий, голодный взгляд желтых глаз, в которых отражался огонь пылающего костра, белоснежные клыки, чуть выступающие из-под тонких губ, горячий живот, весь исчерченный шрамами, жадные, но осторожные ласки чуть шершавого языка…
Четыре года постоянной жажды. Четыре года тянущей, невозможной тоски друг по другу, которую не в силах были заглушить ни те несколько сорванных украдкой поцелуев, отдававшихся болью в солнечном сплетении, ни десяток робких прикосновений к зеленоватой плотной коже, ни бесконечные мечты, оборачивающиеся наутро стыдными стонами и мокрым бельем.
Каждая ласка, каждое прикосновение с хотя бы легким намеком на интимность, причиняли боль. Отец знал, о чем говорил, когда шипел сквозь зубы: «Ты еще приползешь ко мне, орочья шлюха. Пусть каждое мгновение твоей развязности обернется болью. Я заставлю тебя лизать
мне сапоги, умоляя взять обратно, позор рода, развратная маленькая дрянь».Какое счастье, что Дро не знает эльфийского! Орк не стал спрашивать, что изволит шипеть господин звездочет Его Величества, а подхватил на руки рыдающего возлюбленного и повернулся к плюющемуся ядом родителю широкой спиной, не опасаясь ни стрел, ни проклятий. Уж Делли-то он защитить сумеет. Потом долго гладил поникшие, вздрагивающие плечи, сцеловывал горькие, отчаянные слезы и просил прощения. За то, что посмел поднять глаза на него, за то, что вообще родился.
Глупый. Разве кому-то было бы лучше, если бы в огромном Упорядоченном было меньше на одну любовь? Разве стал бы кто-то от этого счастливее? Каждый украденный у проклятия поцелуй, каждый страстный стон своего орка Делли хранил в памяти, как самое счастливое, самое светлое воспоминание. И какое кому дело, что после того, как обезумевший от страсти Дро склонился к нему, вылизывая подрагивающий живот, и страстно выдохнул «Делли!», заливая его грудь своим густым семенем, он неделю провалялся в страшной лихорадке, а там, где кожи коснулось выплеснувшееся наслаждение, еще полгода кровоточили страшные язвы?
Он помнил и бесконечную вину в желтых глазах, боязнь лишний раз обнять, приласкать. Помнил плотные слои ткани, в которые Дро заворачивал его, не смея даже глядеть на свое сокровище. Надеялись ли они когда-нибудь разделить ложе, насладиться друг другом, дать выход тому выматывающему, мучительному томлению, которым было пронизано каждое невольное прикосновение? Наверное, да, если так и не сделали шаг со скалы, держась за руки, не шагнули за край, а решили жить.
И вот теперь… Теперь Его Темное Величество, который вовсе, может, и не величество, но явно более сильный и родовитый маг, чем его отец, смешал с ним свою кровь, отгоняя страшный недуг.
Только бы вернулся Дро! Не потерялся в снежной пустыне чужого мира, нашел путь назад, к нему. И тогда… При мысли о том, что будет «тогда» и «если», у Делинталиора сладко подводило живот, кровь бросалась в лицо, не минуя и других, менее приличных, мест. Пусть только он вернется, пусть поймет, что… пусть услышит.
***
Весна выдалась удивительно жаркой. Уже в апреле глубокий снег сошел, растопленный по-летнему горячими лучами, и замковый сад снова ожил, переждав зиму. В мае зацвели деревья и страстно запели соловьи. Их трели отзывались в сердце ноющей тоской, будили воспоминания, будоражили и так неспокойную кровь.
Делинталиор стоял у окна, наблюдая, как раскачиваются на легком ветру тяжелые ветви яблонь, как кружат вокруг них пчелы, и острый слух его улавливал болтовню обеих леди, занятых вышиванием, шорох газеты, которую как раз читал господин, тихое позвякивание колбочек в кармане у Северуса, скрип пера Люциуса, проверяющего счета. Это было то самое тихое послеобеденное время, когда дети спали, а взрослые собирались вместе, чтобы просто заниматься каждый своим делом, краем глаза наблюдая за остальными.
Вдруг за спиной у эльфа стало очень тихо, будто мир закончился, рассыпался в прах, а потом вдруг ожег всей скопившейся в нем чувственностью. Всем своим существом Деинталиор почувствовал ЕГО, но боялся обернуться, чтобы убедиться, что это лишь иллюзия.
Время остановилось. Оно повисло в серебряной паутине и звенело, раскачиваясь, на одной чистой и высокой ноте, сердце замерло… и вдруг понеслось вскачь, заставляя медленно обернуться, чтобы убедиться, что это действительно происходит. Сейчас. На самом деле.