Демон скучающий

– То есть фамилия Чуваев показалась тебе неподходящей для знаменитости? – с иронией поинтересовался следователь.

– Меня устроит любая фамилия, если будут твёрдые доказательства того, что её обладатель и есть Абедалониум, – улыбнулся в ответ Феликс. – Но доказательств не находилось, что вынудило меня обратиться за помощью к одному опытному искусствоведу. Я попросил её составить список художников, которые могли быть учителями Абедалониума.

– Его мог учить никому не известный преподаватель провинциальной художественной школы, – заметил Голубев.

– Да, я стрелял наугад, – не стал скрывать Вербин. – Но ничего другого мне не оставалось.

– Большой получился список? – спросил Васильев.

– Три фамилии. Но особенно меня заинтересовал Константин Григорьевич Зиновьев.

– Не слышал, – вставил своё слово Никита.

– А о каких художниках ты слышал? – хмуро пошутил Васильев.

– О Карле Брюллове.

– Заходил в Исаакий?

– Он рядом с «Манежем», вот и заглянул.

– Вижу, настроение у вас снова улучшилось, – пробубнил Голубев.

– Извините, – смутился Гордеев.

– Вербин?

– Зиновьев был достаточно известным в СССР художником, – продолжил Феликс. – Я посмотрел его работы, которые сумел найти в Сети, они действительно хороши. Что их объединяет с картинами Абедалониума, я, разумеется, не понял, но специалисту виднее. Кроме того, в биографии Зиновьева есть факт, который меня насторожил: последние годы жизни он провёл в Душанбе и погиб во время русских погромов тысяча девятьсот девяностого года. Его повесили на воротах собственного дома.

– Чёрт, – тихо произнёс Васильев.

– Там была жуткая история: толпа окружила дом, Зиновьев пытался уговорить погромщиков отступить, его люто избили, ещё живого повесили на воротах и подожгли. Но не уследили, огонь охватил строения, и погибла вся семья: Зиновьев, его жена и сын Борис, которому тогда было шестнадцать. Согласно тем данным, которые у нас есть, парень был очень талантлив, учился в художественной школе, много перенял у отца и собирался поступать в Суриковский.

– Подожди, не торопись, – попросил Голубев. – Какой факт биографии Зиновьева тебя насторожил? То, что его убили?

– То, что его убили в Таджикистане, – ответил вместо Феликса Васильев. – Чуваев родился в Душанбе.

– Совершенно верно, – подтвердил Вербин.

– Совпадение, – подумав, произнёс следователь.

– Пока – совпадение, но очень интересное, – протянул полковник. – Очень интересное…

– Исходя из сказанного, я предполагаю, что сын Константина Зиновьева – Борис выжил во время погрома, перебрался в Санкт-Петербург и, как я думаю, достиг здесь достаточно весомого положения, – продолжил рассказ Феликс.

– То есть всё, что нам нужно – это взять справочник и проверить всех Борисов Константиновичей Зиновьевых? – уточнил Голубев. – Провести расследование в стиле Терминатора?

– Уже проверили, – сообщил Никита. – Ни одного подходящего. Место рождения совпадает только у двоих, но они никогда не были в Таджикистане, никогда не занимались живописью, то есть не могли быть ни учителями Абедалониума, ни самим художником и не располагают достаточными средствами, чтобы оказаться спонсором.

– А какое место рождения не совпадает, если они никогда не были в Таджикистане? – поинтересовался следователь.

– Борис Зиновьев родился в Красноярске.

– Теперь понятно, – буркнул Голубев. Он по очереди оглядел полицейских, задержавшись на Васильеве, а затем покачал головой: – Я правильно понимаю, что вы трое искренне верите в то, что всё происходящее организовал человек, который вот уже тридцать лет считается погибшим?

– Вы просили альтернативную версию, Виктор Эдуардович, – тихо сказал Вербин, закрывая записную книжку.

– Она всё объясняет, – негромко добавил Васильев.

– Ничего она не объясняет, – не согласился следователь. – А главное, она ничем не подкреплена. Нет никаких доказательств.

– Версия подкреплена логикой, – продолжил настаивать полковник. – Я думаю, Витя, ты тоже не веришь, что Барби решила тряхнуть стариной, разбила девчонку молотком, а потом покончила с собой. И что Орлик так распереживался, узнав о Куммолово, что умер от сердечного приступа. И что Гойда, в гараже которого обнаружено два мотоцикла, помимо того, с которым его нашли, не справился с управлением на сухой и пустой дороге. Если бы хоть кто-нибудь из них остался жив – я бы первым посмеялся над версией Вербина. Но все якобы преступники мертвы, что наводит на вполне очевидные мысли. Меня. Тебя. И ребят. Здесь что-то не так, Витя, и нужно понять – что?

Нельзя сказать, что Васильев произнёс свой недлинный монолог чересчур эмоционально, полковник, как заметил Феликс, не любил выставлять чувства напоказ. Тем не менее речь произвела на Голубева такое же впечатление, как до этого – шёпот. Следователь покачал головой, с видом человека, исчерпавшего аргументы и только поэтому вынужденного принять чужую точку зрения, и протянул:

– Насчёт мёртвых подозреваемых я согласен, это… настораживает. А живые появились?

– С подозреваемыми пока не очень… – начал Вербин.

Голубев бросил быстрый взгляд на Васильева, но тот остался абсолютно спокоен.

– …Но вчера у нас был весьма любопытный клиент: Урмас Маанович Кукк. Предприниматель.

– Теперь ещё это, – выдохнул следователь, бросив быстрый взгляд на полковника. – Вербин, ты знаешь, кто его тесть?

– Да, меня просветили.

– Странно, что он вообще согласился с вами встретиться.

– Учитывая, кто его тесть, не странно, а интересно.

– Пожалуй, – подумав, согласился Голубев. – Как вы на него вышли?

– Кукк часто посещал особняк Ферапонтова, в том числе в те дни, когда там собирались исключительно мужчины, – доложил Гордеев. – Из всех Кукк показался мне самым подходящим для разработки с точки зрения человеческих качеств. Вторая причина заключается в том, что Кукк – известный коллекционер, прекрасно разбирается в живописи, завсегдатай аукционов и обладает прочными связями в мире искусства. Он прекрасно подходит на роль спонсора Абедалониума, организатора его карьеры.

– Так ты кого в нём подозреваешь?