Демоны зимних ночей
Шрифт:
Большой сундук стоял в углу, на его крышке, свернувшись кольцами, лежала змея. Еще две ползли к Маргарите, которая посмела нарушить их покой. Одна из кобр сделала стойку, ее капюшон раздулся, змея распахнула пасть и замерла.
Маргарита осторожно сняла с плеча мешок, развязала его и высыпала содержимое на пол. Три дюжины мышей с писком заметались по комнате. Змеи мгновенно потеряли к Маргарите интерес и устроили охоту на грызунов.
Спустя полчаса Марго снова вошла в комнату – раздувшиеся кобры мирно дремали в углу, не обращая на вторжение ни малейшего внимания. Насытившиеся змеи, как узнала Марго из лекции по герпетологии в Сорбонне,
Девушка подошла к сундуку, открыла его и опустошила, переложив драгоценные камни в заплечный мешок.
Когда она перелезла через забор, ее остановил окрик:
– Стоять, что вы здесь делаете?
К ней спешил один из полицейских, совершавших обход. Маргарита замерла. И как ее угораздило попасться так глупо?
– Кто вы такая? – спросил он. – Что вы делаете около виллы магараджи?
Еще мгновение, поняла Маргарита, и полицейский ее задержит. А когда он найдет в мешке драгоценности, то немедленно доложит об этом комиссару Дежьену.
– Кто я такая? – спросила Маргарита в возмущении. – Капрал, как вы можете задавать подобные вопросы! Я сообщу начальству о том, что вы меня не узнали!
Полицейский произнес:
– Мадам, вы задержаны около виллы магараджи, мне приказано останавливать каждого, кто вызывает сомнения!
– Комиссар Дежьен будет вне себя, когда узнает, как вы со мной обошлись! – заявила Маргарита. Имя всесильного сыщика произвело на капрала впечатление, он с опаской поинтересовался: – Но, мадам, кто вы, собственно, такая?
– Я – жена комиссара Дежьена! – выпалила Маргарита. – И если вы немедленно меня не отпустите, у вас будут большие неприятности!
Полицейский растерялся, Маргарита быстро ретировалась. На следующий день газеты вышли с аршинными заголовками: «Лжежена комиссара Дежьена ограбила магараджу».
Маргарита послала комиссару телеграмму с единственным вопросом: «Когда ты уйдешь в отставку, о дорогой супруг?»
Комиссар не сдержал своего обещания и в отставку не подал. Маргариту все больше и больше занимала личность Дежьена. Она знала, что ведет опасную игру, но поцелуй, которым она одарила комиссара, никак не шел у нее из головы.
– Марго, ты сумасшедшая! – воскликнула Клотильда, когда узнала, что задумала подруга. – Цирцея снимет с тебя голову, когда узнает, что ты...
– Она не узнает, – успокоила Клотильду Маргарита.
– Но это так опасно! – ужаснулась Мари. – Ты ведь пошутила, когда сказала, что хочешь проникнуть в квартиру к Дежьену!
– Это опасно, – согласилась Маргарита, – но я не шучу!
Французская газета «Le Parisien», 14 августа 1926 года:
«Грядущий сезон сулит новые веяния в моде: писком сезона станут обтягивающие, дерзкие дамские одеяния, которые подчеркивают женственность, придают силуэту грациозность и гибкость и делают дам более сексуальными...»
Она решила посетить жилище комиссара – разумеется, в отсутствие хозяина. Он обитал в старинном доме, где снимал мансарду. Маргарита вскрыла дверь за десять секунд – Дежьен не заботился о собственной безопасности.
– Итак, господин комиссар, – проходя в коридор, произнесла Маргарита. – Значит, здесь
вы и обитаете...В квартире царил типичный холостяцкий беспорядок. Маргарита обыскала ящики письменного стола и нашла несколько папок с вырезками. Все они были посвящены ограблениям, которые совершили воспитанницы мадам Цирцеи.
А вот еще одна папка, в ней все письма и телеграммы, которые она отправляла Дежьену. Он их не уничтожил, а хранит как реликвии!
Внимание Маргариты привлекла фотография в серебряной рамке на столе. Она запечатлела красивую и печальную женщину, чем-то неуловимо похожую на комиссара Дежьена. Марго взяла фотографию в руки – ее пальцы нащупали на обратной стороне рамки конверт.
Маргарита извлекла пожелтевшее послание. Надпись на конверте гласила: «Моему любимому сыну Феликсу».
Ага, тайны комиссара Дежьена! Отметя сомнения, Марго вытащила из конверта небольшой лист, покрытый тонкими завитушками фиолетовых чернил.
Письмо мадам Дежьен сыну Феликсу было датировано 17 апреля 1912 года:
«Мой возлюбленный сын!
Я знаю, что жить мне остается недолго, страшная и неизлечимая болезнь забирает мои силы, и вскорости я покину этот бренный мир.
Ты должен знать, что моей отрадой и надеждой, моим единственным утешением все эти годы был ты, Феликс!
Сейчас ты находишься вдали от меня, в Париже, где прилежно учишься и не знаешь о моей болезни – я так хочу, и ты простишь меня за это! Письмо ты получишь вместе с вестью о том, что господь призвал меня к себе.
Но прежде чем отойду в мир иной, я хочу открыть тебе имя твоего отца. Я всегда говорила, что он был моряком и погиб еще до твоего рождения в пучинах океана.
Я лгала. Твой отец жив, более того, он знает о твоем существовании, но в силу своего положения в обществе не может открыто заявить о том, что ты – его сын.
Твоего отца зовут Мишель-Оноре, и он – великий князь Бертранский. Когда-то я работала во дворце горничной и поддалась на уговоры молодого князя, сделавшись его любовницей. Плодом этой любви стал ты, Феликс.
После твоего рождения Мишель-Оноре щедро обеспечил меня (именно его дары, а не наследство «тетушек» и «дядюшек» позволили нам долгие годы жить безбедно) и настоял на том, чтобы мы покинули Бертран.
Я подчинилась, ибо любила Мишеля-Оноре, хотя понимала, что никогда не стану его законной женой, а ты – наследником престола. У него была и есть супруга, русская княжна, и еще сын Виктор, твой сводный брат, который и наденет когда-нибудь корону Гримбургов и будет именоваться «его светлостью великим князем Бертранским».
Ты же лишен и семейного имени, и части колоссального состояния. Я обещала Мишелю-Оноре, что буду блюсти тайну твоего появления на свет, но сейчас, на пороге вечности, я нарушаю эту клятву. Знаю, Феликс, что ты никогда не воспользуешься этим письмом в корыстных и низких целях. Но и лишить тебя правды я не в силах.
Покидая сей мир, я хочу сказать, что люблю тебя, сын мой, и верю, что ты будешь счастлив в отличие от своей неразумной матери...»