День да ночь

"Только взвод прислали, - понял Ракитин.
– А обещали батарею и кухню". Он не мог понять, почему капитан Крылов обманул? А может и не обманул. Возможно, хотел послать батарею, да взять ее неоткуда. На других участках орудия нужны.

Гул моторов нарастал, машины шли на хорошей скорости. Вскоре стали видны и солдаты, сидевшие в кузовах. Погромыхав на бревнах моста, взвод остановился невдалеке от орудия.

Из кабины первой выпрыгнул молодой лейтенант. Был он пониже Ракитина ростом, где-то, наверно, метр семьдесят пять. Но скроен неплохо: талия тонкая, в груди широк, плечи, чувствовалось, крепкие. Лицо лейтенанта украшали большие серые глаза, по-юношески пухлые губы и курносый нос, на который, несмотря на осень, уселась стайка веснушек.

Торс лейтенанта был густо опутан ремнями. Здесь и широкий поясной, стянувший талию, и неширокий ремень полевой сумки, портупея, охватившая длинными лапками грудь и спину, и повисший на шее ремень бинокля, и еще какие-то ремни, в которых сразу и разобраться трудно. Все они хорошо пахли новой кожей и поскрипывали. Каждый в своей тональности.

Двигался лейтенант быстро и легко. Ему недавно девятнадцать стукнуло, и уже комбат! Три дня тому назад прибыл он в корпус из училища. Но огневой взвод не очень-то рассчитывал. И вдруг - комбат! Задача ясна: надо побыстрей стать отцом-командиром для своих солдат и покрыть славой доверенную ему батарею. Все это лейтенант собирался сделать, не откладывая, в самое ближайшее время.

В своей новой сбруе лейтенант выглядел воинственно и лихо. Ему бы еще ментик, кивер, да коня - отчаянный получился бы гусар. Как на картинке в "Истории СССР". Сбруя сбруей, а в училище он считался курсантом серьезным и числился в отличниках. Артиллерийское училище, это вам не пехотное. Тут не только силенку надо иметь, пушку катить и снаряды таскать, но и мозги, чтобы осилить всю математику, без которой ни одну контрольную не решишь, ни один серьезный экзамен не осилишь. Кроме того, был он еще и командиром отделения. А, как известно, в военных училищах командирами отделений назначают не легкомысленных гусар, а курсантов, свято чтущих Устав и все его параграфы.

– Можно курить!
– отдал команду лейтенант.

Солдаты, разминались после дороги, посыпались из машин. Лейтенант же, весело скрипнув ремнями, подошел к расчету и нашел глазами командира.

– Сержант Ракитин?! Командир орудия?!
– не то чтобы спросил, а скорее подтвердил лейтенант и личность Ракитина, и звание его, и место в служебной иерархии.

– Так точно, сержант Ракитин, командир первого орудия третьей батареи.

– Лейтенант Хаустов!
– представился лейтенант.
– Командир батареи, в которую входит теперь твое орудие, - лейтенант нахмурился, очевидно, чтобы подчеркнуть свою командирскую суровость, но глаза по-прежнему оставались веселыми.

Ракитину было девятнадцать лет, как и новому комбату. Но выглядел он постарше, да и чувствовал себя старше. Пока лейтенант постигал премудрости тактики и стратегии в училище, Ракитин воевал. Год на фронте, в послужных списках, засчитывается за три года обычной службы. Наверно, надо засчитывать его и за три года обычной жизни.

– Чем занят расчет?
– поинтересовался лейтенант, хотя видел, еще когда машина подъезжала, что ничем расчет не занят. Стояли, разговаривали. Да и сейчас, с приездом начальства, солдаты не спешили заняться каким-нибудь делом или хотя бы создать видимость, что заняты работой. По-прежнему стояли, прислушивались к разговору. Лейтенант почувствовал в этом недостаточное уважение к командиру батареи, но промолчал, решил не затягивать узлы в первые минуты знакомства.

"Играют в футбол!
– хотел ответить Ракитин.
– Не видит, что ли, стоят, слушают, о чем мы разговариваем. Капитан Лебедевский спросил бы: накормлены ли солдаты?"

– Расчет занят земляными работами. Сейчас отдыхает, - доложил он.

– И давно отдыхает?
– намекнул лейтенант, что пора бы людям и за работу браться.

– Недавно.
– Ракитин намек понял, но подстраиваться под начальство не стал.
– Расчет сегодня не получал пищу, - добавил он.

– Как это, не получал?
– удивился лейтенант.
– Почему?

– Нет у нас ничего. Вчера последние запасы прибрали.

– Где кухня?
– потребовал объяснения лейтенант.

– Кухни нет уже третий день.

– Чего же вы едите?

– Сегодня еще ничего не ели. Я думал, с вами кухня приедет. Капитан Крылов обещал. Не знаете, где она?

– О кухне ничего не знаю.

Лейтенант задумался. Расчет надо накормить, это ему было ясно. Комбат о своих подчиненных должен заботиться и, в первую очередь накормить. А потом потребовать!

– Солдат накормим, - заявил он.

Лейтенант подозвал командиров вновь прибывших орудий. Их Ракитин не знал. Оба были в коротких, почти новых английских шинелях, с новыми сержантскими погонами. Значит, прибыли недавно. Но оба, чувствовалось, ребята бывалые. У того, который повыше, глаза прищуренные, злые, а левого уха вовсе нет. Видно осколком срезало. Он и самокрутку не бросил, когда шел к командиру. Держал сейчас в пальцах, отвернув ладонь. Другой пониже ростом, но широкий в кости, вроде Опарина. Лицо у него красное, обожженное ветрами. Смотрел он на лейтенанта из-под широких нависших бровей спокойно и уверенно.

– Надо поделиться с товарищами продуктами, - сказал лейтенант.
– Передайте сержанту Ракитину из своих запасов семь банок консервов и сухари. Этого хватит?
– спросил он у Ракитина.

– Хватит, - подтвердил тот. И подумал, что лейтенант хоть и молод, но напорист и соображает быстро.

Сержанты переглянулись.

– Нет у нас никакого запаса, - сказал тот, что повыше.
– Обедать нечем.

– Как так?!
– удивился лейтенант Хаустов.
– Я видел, как вы утром ели консервы и сухари.

Высокий промолчал. Глядел на лейтенанта и молчал, как будто не слышал вопроса. Объясняться с командиром продолжил тот, который пониже.

– Это нам утром на завтрак выдали, - объяснил он.
– В обрез. А на обед ничего не дали. И запасов никаких нет.
– Он неодобрительно посмотрел на лейтенанта: раз ты командир, то и обеспечь харчами.

Высокий согласно кивнул. Потом посмотрел на без толку тлеющую самокрутку, поднес ее к губам и затянулся.

Лейтенант Хаустов хорошо помнил, что отец-командир должен заботиться о солдатах. И еще лейтенант знал, что накормить солдат - святое дело. "Сначала накорми солдата, потом требуй от него!" - не раз говорил им генерал, начальник училища. И лейтенант пошел на крайний шаг, сознательно взял всю ответственность на себя.

– Разрешаю использовать Неприкосновенный запас, - сказал он Ракитину.
– И вам тоже, - это уже двум другим сержантам.

Вот так пошел лейтенант Хаустов на нарушение Инструкций и Приказов, которые оговаривали, что Неприкосновенный запас может быть использован только в самых критических обстоятельствах. Он понимал, что обстоятельства еще далеко не самые критические, но решил, несмотря ни на что, солдат накормить.

Не прошло еще и месяца после окончания училища, где Хаустов был одним из лучших курсантов, а он уже нарушил Устав и совершил этим своеобразный подвиг, ибо сознательно жертвовал своей незапятнанной репутацией и был уверен, что за нарушением неминуемо последует возмездие.