День Дьявола

Я хотел сказать, что она с ума сошла. И что бедная Анютка тоже сойдет с ума, если будет жить с нами, и видеть, как мы голые ходим по квартире, и целуемся, и нежно смотрим друг на друга, и занимаемся любовью в каждом углу. Она будет хотеть нас обоих. И кончится это плохо.

Это было по меньшей мере неправильным. И Лурдес, умная, опытная (может быть, более опытная, чем мне того бы хотелось) не могла предложить это просто так. Либо она имела какие-то виды на Цзян, либо просто ее устраивало делить постель с другой девушкой. Лурдес была бисексуалом, и, наверное, ей мало было только мужской любви. Она хотела довершить наш треугольник. Если бы Цзян жила с нами в одной квартире, она оказалась бы в нашей постели – в первый же вечер. Это не вызывало у меня никакого сомнения.

Но Лурдес плохо знала Анютку. Она не видела, как Анютка избила Лизу, а я видел. Я подозревал, чем может кончиться наша любовь втроем, когда первые эмоции улягутся, и радость станет привычной, и придется расставлять все по своим местам. В Испании двоеженство запрещено. И я вовсе не хотел, чтобы в мою счастливую жизнь с Лурдес ворвался такой диссонанс.

Я ничего не успел сказать. Потому что Анютка вспыхнула, как розовый фонарик и схватила меня за руку.

– Ой, – прощебетала она. – Это может быть? Правда? Мигель, скажи, что это так! Я не буду вам мешать! Я буду хорошо себя вести! Я буду платить за свою комнату. Нет, я буду платить за половину квартиры! Я буду готовить вам. И стирать. И приносить вам кофе в постель.

(И оставаться в этой постели)

Я медленно тонул в трясине любви, меня засосало уже по самые уши. Я просто не знал, что мне делать. Мне хотелось заняться любовью с обеими этими изумительными девчонками, и немедленно. Я возбудился уже настолько, что раздумывал, как буду вставать из-за стола. Штаны мои приобрели треугольные очертания в области ширинки. Лурдес и Цзян сводили меня с ума.

Но я пытался думать и о будущем. Потому что обе они недвусмысленно заявили мне, что секс ради секса их не устраивает. Обеим была нужна настоящая любовь и серьезные отношения. Я же был один. Один Мигель на двоих, и разорваться пополам я никак не мог. Да и не желал я рваться пополам.

И я сделал так, как поступает любой разумный человек в такой ситуации. Я не стал решать ничего, не стал думать ни о чем. Запретил себе думать. Оставил все на потом.

– Amigo, счет, пожалуйста, – щелкнул я пальцами официанту. – Милые мои девушки, – обратился я вежливо к дамам. – Прошу прощения, но в настоящий момент я не в состоянии принимать какие-либо решения, поскольку изрядно пьян. Мне необходима прогулка на свежем воздухе. Как вы относитесь к этой потрясающей, гениальной идее?

– Потрясающе, – сказала Цзян.

– Гениально, – произнесла Лурдес.

И мы отправились гулять на свежий воздух. Втроем.

9

Лурдес было скучно гулять просто так. Наверное, она была права – глупо просто так бродить по дорожкам, если находишься в таком крутом месте, как Парк Чудес. Здесь надо отдыхать активно.

– Я хочу на чем-нибудь покататься, пока не поздно, – заявила она. – А то совсем стемнеет.

– Ой, как хорошо! – Анютка захлопала в ладоши. – Я знаю, на чем надо кататься! Это на Большом Змее. Он у нас на Востоке. Это мой любимый аттракцион!

– Только не на Змее!!! – выкрикнули мы с Лурдес одновременно и бросили на Анютку такой взгляд, что она съежилась. Она понятия не имела о том, что случилось сегодня днем, но сообразила, что ляпнула что-то не то.

– Ну ладно, – пробормотала она. – Лурдес, тебе не нравится Змей?

– Меня тошнит от него, – заявила Лурдес. – А Мигель вообще теряет от него голову.

– Водные аттракционы уже закрыты. Поздно. Может быть, поехать на Эль Дьябло? На Эль Дьябло вечером хорошо. Там красиво вечером.

– Точно! – Лурдес подняла вверх палец. – Кое-кто обещал прокатить меня на El Diablo. И этот кое-кто забыл о своем обещании.

– Ладно, уговорили. – произнес я. – Пойдемте, девушки, прокатимся с ветерком.

Эль Дьябло – тоже горки. Несмотря на столь устрашающее название, это очень милое место. Дьябло успокаивает нервы, а не будоражит, как Змей и Стампида. Здесь все сделано красиво. Здесь можно было бы снимать фильм о Мексике конца прошлого века: заброшенная старая шахта, туннели, где из обломков труб вылетают облачка дыма, серые каменные стены и причудливые конструкции – то опускающие рельсы под землю, то поднимающие их на высоту, откуда открывается загадочный, немного мистический вид. Милый паровозик везет открытые вагонетки по шахте старого Эль Дьябло, и пыхтит, и колеса стучат на стыках рельсов. А вечером вдоль пути загораются газовые фонари на тонких столбиках, и хочется ехать по этому пути бесконечно, и вдыхать теплый воздух, смешанный с паровозным дымом, и чувствовать себя счастливым, как в детстве.

Эль Дьябло, конечно, имеет резкие спуски, и виражи, где вы падаете на бок. Но там нет мертвых петель, как на Большом Змее, и никто не перевернет вас вниз головой. И там есть нормальные надежные рельсы.

Я был совершенно спокоен, когда садился в низкую открытую тележку. Сиденья здесь располагались попарно. Лурдес и Цзян сели сзади от меня. Вместе. Это, в общем-то, было разумно с их стороны – не нужно было делить меня. Я сел прямо перед ними, на самое переднее место. Почему-то никто не сел со мной, хотя все остальные места в шести коротких сцепленных вагонетках были заняты. Паровозик сказал "Чух-чух", свистнул и медленно пополз вверх.

Я оглянулся назад. Цзян обняла Лурдес за пояс и положила голову ей на плечо. Ветерок развевал их волосы. Они определенно решили меня соблазнить, эти противные девчонки. Прямо здесь.

Я повернулся и гордо уставился вперед. Я путешествовал, ловил свой маленький кайф. И никто не мог помешать мне в этом.

Я закрыл глаза. Я сидел в маленькой вагонетке, и держался руками за железный поручень, и колеса мерно постукивали подо мной: "тук-тук, тук-тук". Теплый воздух ласкал мое лицо, и я улыбался. Куда я ехал? Я не знал этого. Только я видел сквозь свои закрытые веки, как пробегают мимо меня дома со спальными колпаками черепичных крыш, и согнутые старостью фонари, смотрящие желтыми глазами на гуляющих под ними гномов, и далекие страны – конечно же, с густой порослью джунглей и с обезьянами, раскачивающимися на ветках. Слоны осторожно высовывали длинные свои хоботы из-за деревьев и махали мне носами, как огромные фарфоровые чайники. Плюшевые медведи сидели на полках – всех размеров и расцветок, и держали в лапах ценники. "Купи меня", – было написано на огромном плакате. Маленькие заводные вертолетики сновали в воздухе как феи, они врезались в радужные бока мыльных пузырей и те лопались, оставляя взвесь мельчайших капель, падающих вниз.

Наверное, я спал, и снова был в стране снов своего детства. Я улыбался, и невидимая в темноте мама гладила меня по голове. А отец кашлял где-то за стеной.

Полынь росла в моем сердце, ветвилась как плющ, цеплялась усиками за горячие стенки моего сердца, и за шершавые стенки души, и поднималась все выше и выше, на ней зрели гроздья винограда, горького и сладкого, ядовитого и оживляющего, как сама любовь.

Мы ехали по месту, плоскому, как тарелка, и я почему-то знал, что место это называется саванна. Рельсы заросли высокой травой, маленькие изумрудные птички сидели на стеблях тростника и удивленно провожали нас блестящими глазками. Деревья, что росли на горизонте, имели высокие голые стволы и пожелтевшие от жары кроны – сплющенные и широкие, как кепка грузина. Животные медленно передвигались по степи и ели траву, и ели друг друга – зебры, антилопы, носороги, орангутанги, лошади Пржевальского, саблезубые тигры, велоцерапторы и птеродактили, пингвины и пахицелозавры.

Что-то вдруг резко переменилось в мире, окружающем меня. Облака охнули, дернулись, словно их ударило током, и безвольно поползли вниз мертвым клейстером по белой стене небосвода. Деревья согнулись под напором неслышимого ветра, замахали руками, побежали, перебирая короткими ножками корней, стараясь прижаться друг к другу, сбиться в стадо, чтобы спастись от врага, и вдруг вспыхнули все разом, как факелы. Животные тоже менялись. Некоторые из них начали чудовищно распухать, заглатывая всех, кто попадал в их поле зрения. Я видел, как свинья-бородавочник ростом с пятиэтажный дом перемалывает зубами сразу двух жирафов, и пятнистые шеи жирафов свисали у свиньи из пасти, мертво мотали рогатыми головами. Пингвины расправили свои широкие крылья, выстроились клином в небе и, курлыкая, отправились домой – в Антарктиду, или на Марс, или в закусочную Макдональдс. Они пытались спастись бегством, но тот, кто шел сюда, вырос огненной башней на горизонте, заграбастал всю стаю огромной когтистой лапой, и, не глядя, сунул в рот. Он шел, и от каждого шага его растресканная кожа земли болезненно вздрагивала, морщилась складками, не желая принимать на себя ЭТО. Земля содрогалась в конвульсиях, и гигантские скалы рушились с вершин далеких гор, утонувших в тумане.