День мертвеца

–  Тини не знала, - возразила Анни Гибсон.
– Тини так и не узнала. Я ничего ей не рассказала, ведь я обещала Хелен. И я знаю, что Тини спрашивала Хелен много раз после того, как начала подозревать, что ее отец - не Джей.

–  Джей?
– переспросил Толливер.

–  Муж Хелен. Отец Салли. Он придет на похороны. Хотя он и развелся с Хелен, теперь унаследует дом. Сегодня утром он мне звонил.

–  Где он остановился?
– спросила я.

Возможно, удастся с ним поговорить.

В том же мотеле, в котором остановились вы. Но вряд ли вы узнаете у него что-нибудь важное. Хелен бросила пить, а Джей так и не бросил. Ей пришлось подать на него в суд, и постановление суда гласило, что он не может появляться дома. Произошло это года через два после рождения Салли. Раньше Джей был красивым мужчиной, но теперь он никчемное существо.

–  У нас есть опыт общения с алкоголиками.

–  В самом деле?
– Она в упор посмотрела на меня.
– Я заметила на вас эту отметину.

–  Отметину?

–  Дети, выросшие у родителей-алкоголиков, все имеют такую отметину. Я ее вижу. Другие не замечают.

Оказывается, я не единственный человек на земле, у которого есть странный маленький талант.

Мы с Толливером встали, Анни тоже поднялась. Я оглядела маленький дом и заметила на дверях хорошие замки. Чувствовалось, что сюда то и дело приходят друзья и члены семьи; пока мы были здесь, дважды звонил телефон, и хозяйка поставила его на автоответчик. Анни была хорошо защищена.

–  На вашем месте, - сказала я очень осторожно, - я бы поехала на пару дней в Литтл-Рок - за покупками или еще за чем-нибудь.

–  Вы мне угрожаете?
– поинтересовалась она.

–  Нет, мэм. Хелен мне понравилась, хотя я видела ее лишь однажды. И я видела ее после смерти. Я бы не хотела, чтобы вы пережили такой же страх, какой пережила она.

–  Все же вы мне угрожаете, - настаивала Анни Гибсон.

Лицо ее затвердело, она стала похожа на очень упрямого мопса.

–  Клянусь, это не так, - произнесла я как можно серьезней.
– Я просто беспокоюсь о вас.

Но она не собиралась меня слушать, я лишь впустую тратила время. С этого момента все наши с Толливером слова только подтвердили бы в ее глазах наши дурные намерения.

–  Вам нужно пойти сегодня в церковь, послушать музыку, она навеет вам хорошие мысли, - заключила она, захлопывая за нами дверь.

–  Я думала, что Хелен - крепкий орешек, - пробормотала я.
– Но тогда мне еще не встретилась Анни Гибсон.

На ланч мы пошли в «Макдоналдс», что доказывало - настроение у нас ни к черту. Когда мы были маленькими, родители так часто кормили нас фаст-фудом, что теперь мы даже запаха его не переносили. Когда моя мать вышла замуж за моего отца, у нас был хороший дом в Мемфисе и домработница, которую я любила, - строгая чернокожая женщина по имени Мэрилин Коучман. Ей нельзя было возражать; если она приказывала тебе что-то сделать, ты это делала. Как только Мэрилин поняла, что мать пристрастилась к наркотикам, она тут же ушла. Интересно, где она сейчас.

Я посмотрела на картофель фри в бумажном кульке и отпихнула его в сторону. Мэрилин была замечательным поваром.

–  Нам нужны овощи, - заявила я.

–  Картофель - овощ, - отозвался Толливер.
– А кетчуп сделан из помидоров. Я знаю, что ботаники считают помидоры фруктами, но я всегда думаю о них как об овощах.

–  Очень смешно. Я не шучу. Ты знаешь, что я должна избегать подобного дерьма. Нам нужно место, где мы сможем жить. Я научусь готовить.

–  Ты не шутишь?

–  Нет.

–  Ты хочешь купить дом…

–  Мы уже говорили об этом раньше.

–  Но я не… Нет, ты говорила серьезно?

–  Да, - не на шутку обиделась я.
– А ты, выходит, шутил?

Он отложил бигмак, вытер пальцы бумажной салфеткой. Вошла очень молодая мать, неся на бедре ребенка, в другой руке держа поднос, полный еды и напитков. За ней по пятам следовал мальчик лет пяти. Женщина поставила поднос на стол, усадила детей и принялась раздавать им еду. Она выглядела обеспокоенной. Бретелька лифчика сползла с ее плеча, руки были голыми, потому что она носила кофточку без рукавов, несмотря на холодную погоду.

Теперь Толливер не спускал с меня глаз.

–  Ты все еще думаешь о Далласе?

–  Или о его окрестностях. Мы могли бы подыскать хороший домик - в Лонгвью или даже ближе к Далласу, в северном направлении. Это ближе к центру, чем Атланта, о которой мы тоже говорили.

Его темные глаза исследовали мои.

–  Даллас ближе к Мариелле и Грейс, - сказал Толливер.

–  Может, они не всегда будут нас ненавидеть.

–  А может, будут. Нет смысла пытаться проломить стену.

–  Когда-нибудь они изменятся.

–  Думаешь, эти люди позволят им видеться с нами?

Мариелла и Грейс жили теперь с сестрой моего отчима и ее мужем. Тетя Толливера, Иона, не хотела заботиться о Толливере и Марке. Что уж говорить обо мне и Камерон (мы-то вовсе никем ей не приходились). Но когда социальные службы узнали о похищении Камерон и о том, что в нашей семье неладно, меня забрали в приемную семью, а Толливер отправился к брату. Тогда Иона с Хэнком соблаговолили взять к себе бедную дорогую Мариеллу и малютку Грейс. Они постарались, чтобы все услышали об их благородном поступке, но отрицали, что им что-либо известно о падении моей матери.

Прожив с Ионой и Хэнком два месяца, наши младшие сестры перестали смотреть на нас как на своих спасителей и защитников и начали вести себя так, будто мы были воплощением чумы.

Из множества горьких воспоминаний той короткой поры самым кошмарным было воспоминание о том, как Грейс вопила:

«Я никогда больше не хочу тебя видеть!» - когда я наклонилась, чтобы взять ее на руки.

–  Не может быть, что они додумались до такого сами, - сказала я Толливеру, должно быть, в сотый раз.
– Они нас любили.

Он, как всегда, кивнул.

–  Иона с Хэнком убедили их, что из-за нас так плохо велось домашнее хозяйство, - сказал Толливер.

–  Или вообще не велось. Как же все скверно, - отозвалась я из глубокого колодца горечи, отделявшего меня от других людей.

–  Она уже умерла, - очень тихо произнес Толливер.
– Возможно, что и он - тоже.

–  Знаю, знаю. Прости.

Я помахала рукой перед лицом, разгоняя вернувшийся гнев.

–  Я просто не могу избавиться от надежды, что когда-нибудь малышки подрастут достаточно, чтобы все понять.

–  Все равно к прошлому возврата не будет.

Толливер был моим оракулом и знал это. Он почти всегда говорил вещи, о которых я боялась даже подумать. И оказывался прав.

–  Наверное, не будет. Но когда-нибудь им понадобятся сестра и брат, и они нас позовут.

Толливер снова взялся за еду.

–  Иногда я надеюсь, что этого не случится, сказал он очень спокойно, и я не придумала, что ответить.

Я знала, что он имеет в виду. У нас не было никого, за кого следовало бы отвечать. У нас не было никого, о ком следовало бы заботиться. У меня был только Толливер, у него была только я. После стольких лет отчаянных попыток не позволить распасться семье, не дать другим узнать, что у нас происходит, нынешняя ситуация - просто присматривать друг за другом - казалась сравнительно несложной и даже утешительной.