День щекотуна

– Сменные насадки, - констатировал Леха, - Не иначе... как они... Странные какие-то... Поди вовсе и не миксер... Ка-ак ими яйца взбивать?..

– Вилку в розетку воткнуть и взбивать, - лаконично озвучил я простецкое решение.

И покажись мне, что сии слова каким-то чудом (вопреки законам акустики) были услышаны Татьяновной, вдруг пристально вглядевшейся с экрана в нас с Лехой и тут же электрически запитавшей прибор, кой откликнулся на сию манипуляцию еле слышимым равномерным гудением, но... Какими-либо даже малейшими вращениями или колебаниями работоспособность не обозначилась.

– Что за хрень?
– в очередной раз озадачился Леха.

– Так он же японский.., - заразмышлял я вслух, - Может обалденное ноу-хау с охрененным прибабахом!.. А вдруг да й... радиоволнами воздейстует... или... еще какими физическими явлениями.

– Бред сивой кобылы!
– опроверг домыслы более меня технически подкованный Леха, - Если бы радиоволны имели такое пагубное яйцевзбивающее воздействие на биологическую клетку, то еще сотню лет тому назад (сразу после изобретения радио)... Да все радисты бы как мамонты уж тогда-а повымирали!

– Резонно, - оценил я логику мышления, - Но... Но ведь не рекомендуют же мужчинам носить пейджеры и мобильные телефоны спереди на поясном ремне. Аргументируют, что, мол, радиоизлучение негативно влияет на детородную функцию.

– Да пошел-ка ты со своими рекомендаторами в жопу!
– не найдя чем ответить, схамил мой оппонент. И мы тут же погрузились в молчание, всецело отдавшись созерцанию.

А посозерцать чего хватало... Вермишель Татьяновна, нараскалывав в трехлитровую банку из-под сока дикой ягодицы огромных яиц высокогорного хохотуна, усердно взбивала их ракетоподобным миксером.

– С таким же успехом я мог бы это сделать своим безмозглым спелеологом, - иносказательно завуалировав детородный орган, скептически заметил Леха.

– И я!
– восторженно прозвучало сзади.

Мы синхронно обернулись и в упор узрели слащаво-подхалимажную физиономию са-амого(!) великого бездельника нашего министерства Плинтуса Сосновского - дознавателя по гуманоидам, барабашкам, снежным человекам и прочему мистическому сброду. Ввиду неуловимости вышеозначенных персон этот вечно жующий добросовестно упитанный прапорщик за все время своей службы всего-то по пальцам счетное количество раз привлекался к пыткам. И то, не каких-то там матерых преступников маял, а самую-рассамую шелупонь: скрывавших коды швейцарских банковских счетов двоих подпольных алиментщиков; монашку, якобы забеременевшую от мошенническим путем лишившего ее девственности залетного марсианина; дворника Министерства финансов, похитившего дочь и нейлоновую метлу заведующего сектором утилизации пятикопеечных монет (первую - по любви и с ее согласия, вторую - тоже по любви и для хозяйственной надобности); коменданта дома престарелых, приторговывавшего самодельным эликсиром младенчества; главаря секты "Рога и копыта", выдававшего себя за и-истинного(!) пра-правнука легендарного лейтенанта Шмидта по линии Михаила Самуэлевича Паниковского... И еще, вроде бы... Ах да-а-а(!): давным-давно Сосновский маял вонючего старикашку - главного прокурора какого-то Секретного военного округа, сдезертировавшего из-за систематических насмешек со стороны солдат и пятилетку пробомжевавшего на мусорной свалке какого-то дюже-предюже засекреченного городишки...

Больше плинтусовских подпыточных, хоть убей, не припомню...

– Чего надо?!
– жаля незванного гостя брезгливым взглядом, прогневословил Леха.

– Д-да й-я.., собст-твенно г-говоря, з-за-а-а.., - залепетал стушевавшийся Сосновский, - Да за хреновым соусом я! Говорят, у тебя есть.

– Пусть даже и есть, да не про твою честь, побирушка!
– попытался отшить обжору Леха.

– Ну тогда чего? Я пошел?
– промямлил Плинтус.

– Скатертью дорожка, - цыкнув слюной сквозь межзубную щель, напутствовал мой раздраженный кузен, - Дверь, шаромыжник, захлопни.

– Ага, - проявил покладистость бездельник, - А чего вы тут смо-о-отрите-е?!

– Две-е-ерь захло-о-опну-ул!!
– проревел Леха.

– Сейчас-сейчас, - выскакивая за порог, зачастил Сосновский...

Кто-о-о бы слышал тот дверной хлопок!.. Умора. Мышь бы громче хлопнула... О-ох(!) уж эта плебейская деликатность...

Но нам с Лехой было не до того - нам было до экрана, на коем неистовая Татьяновна в поте мордуленции безуспешно взбивала яйца высокогорного хохотуна. Аж, переутомившись до потери рассудка, взмолилась на истерике гласа визгливого: "Всемогу-у-ушчий Инду-усий! Творе-ец а-ангельцкий! Ля-яжки испятнаны йо-одом!.. Избе-е-ей сваим амператорским челом, едрен напор, ко-окушки! Облагаде-е-етельствуй рабу-у тваю ве-е-ерную-ю!.."

Мы хохотали похлеще того хохотуна, чьи яйца в конце концов так и не были доведены до надлежащей конститенции...

Миксерная эпопея деньков через десяток поимела тако-о-ое(!) продолжение, что наши зрительские симпатии были всеце-ело(!) переадресованы от Татьяновны к термоядерно смазливой уборщице Петарде Заполошной...

Надо отметить, э-э-этакой(!) дивой смотрелась эта самая (как ее почти все называли) Петардочка! Пальчики оближешь да фаланги отжуешь!.. Ни на мировой эстраде, ни в глобальном кинематографе, ни в стриптиз-клубах подобных ей секс-бомб не видывал, не наблюдаю и узреть не надеюсь. Су-у-у(!)перэксклюзивной взрывчаточкой являла себя восхитительнейшая Петардочка! Что-то в ней было этакое: художественно ценное, колдовски завораживающее и плотски дюже магнитное!..

Припоминается ее отец - на то время завхоз нашего административного здания Уродий Заполошный. Хоть и старый прожженный коммунист, а ничего антиэстетического (кроме имени) в нем не наблюдалось. Да и что, собственно говоря, в том имени гадкозвучного? Имя как имя... Еще, помнится, папуля-завхоз свою младшенькую дочуру, по собственной протекции пристроенную к нам не хухры-мухры каковской, а вестибю-юльной(!) блюстительницей чистоты, неизменно по отчеству навеличивал: Петарда Уро-одьевна да Петарда Уро-одьевна!

– Отчего, Уродий Косолапыч, дочку всегда официально кличешь?
– однажды в курилке в моем присутствии поинтересовался кровопускательный правдодел Гнусий Комаров, - Как-то не по-родственному звучит.

– Пущай привыкат, - деформировав лицо в мудрую личину, на выхлопе беломорканального дыма ответил Заполошный, - Чу-у-ую, карьера ей верняком корячитса! И не ма-а-ахонькая! Осталося тока заочный институт закончить... А называй девку девкою - так девкою пожизненно останетса, девкою й помрет... Нада, штобы с и-и-измальцтва(!) ко своему будущему положенью в обчестве привыкала...

Мы-то были уверены, что Петарде "верхнее" образование явно не светит: пятый год на карательном факультете Университета прикладной методики физического дознания, а все на первом курсе. Понимали мы бесперспективность петардовского студенчества, но из этических и самосохранительных соображений сию тему языками не обчесывали...

К слову, развитый природный инстинкт самосохранения, по-простонародному презрительно обзываемый трусостью, далеко-о-о(!) не из ряда отрицательных человеческих качеств, а наоборот - зачастую благо блажное! Кому-кому как не мне (незаурядному правдоделу) о том ведать?..

Однако, пора от лирико-философского отступления к основной теме... Так вот...

Как сейчас помню, в тот достопамятный день я направлялся строевым шагом на кухню нашего пищеблока, где уже упомянутая выше Трусико Шашлыкошвили должна была нащипать для меня зело эффективных в щекотливых делах перьев экзотических птиц: сиамского близнецового бройлера, немало-немецкого долбоклюва, вьетнамской раскосой кукушки, чукотского рысистого страуса, пустынного дятла-бездревесника, пятнистой помоечной чайки, англоязычного куцехвостого попугая, красноперого громколета, московского стервозного отшельника, грозы электромонтеров - столбового проводогрыза, ночного выклюйглаза, домашнего топтокура, морского кошкоеда и прочая, прочая, прочая...