Денежная история

* * *

— Перебила! — заглядывает в крохотное стеклышко диктофона, проверяя его работу. — Вы решили отправить жену и дочь к теще и пошли к Яхнину за займом. А почему именно к нему?

— А кто мне мог, по-вашему, занять сто тысяч? У меня знакомых миллионеров нет.

— Сто тысяч?

— Не сегодняшних сто. Майских.

— Ого!

— Да, порядочно. Но хватило всего-то на билет в один конец до Новосибирска, кое-какие мелкие покупки, задолженность по квартплате…

— Понимаю, — сочувствует он, вздохнув. — Сгорают денежки, как в топке.

— Вот именно! А отдавать их оказалось нелегко.

— Подождите, подождите! Мы еще с этим эпизодом не покончили. Мне интересно, как встретил вас Яхнин, о чем вы беседовали.

— А на хрена вам это знать? — грубо спрашиваю я. — Диктофонных записей мы не вели, как вы. Я вам могу любую лапшу на уши навешать.

— А вот этого не надо делать, Андрей Дмитриевич, — вдруг становится он серьезным.

— Встретил по-приятельски. Предлагал выпить, но я отказался. Сам он был с похмелья. В комнате спали какие-то гости. Какие-то девки. А говорили… о чем говорили? О чем могли говорить! Вспомнили старых приятелей, школу. Но он сразу понял, что я пришел исключительно ради денег.

— И все-таки занял? Не оскорбился?

— Помучил меня.

— То есть?

— Ну, поиграл со мной, как кошка с мышкой, — опять кривлюсь я. Непроизвольно кривится и Чиж, словно ему передалась моя боль.

— Плохо себя чувствуете?

— Ничего… уже привык.

— Все-таки, значит, одолжил?

— Одолжил.

— А на каких условиях, интересно?

— На божеских.

— А конкретно?

— На два месяца по десять процентов в месяц.

— Та-ак. Вы, следовательно, должны были вернуть…

— Сто двадцать штук.

— И вернули в срок?

— Не получилось. Я попросил отсрочки.

— Опять к нему домой ездили?

— Нет. Звонил в фирму.

— И какую отсрочку он вам дал?

— Полмесяца. До пятнадцатого.

— Та-ак. С этим ясно. А скажите, Андрей Дмитриевич, на какие доходы вы рассчитывали, занимая у него такую сумму? — задумчиво спрашивает мой мучитель. Щеголь. Чиж.

Вопрос ожидаемый, и с внезапной яркостью, словно вспыхнуло что-то в памяти, я вижу Яхнина в его кухне. Светловолосый, русобородый, в голубой пижаме. Сидит боком на краешке стола, щурится против света и весело спрашивает: — Слушай, старичок, а каким образом ты думаешь рассчитаться за два месяца? Банк возьмешь? — на миг закрываю глаза, и видение пропадает.

Отвечаю я так же, как ответил тогда Молве. Издательство. Книжка предполагаемая. Аванс предполагаемый.

— С авансом не получилось, — устало заключаю я. В самом деле устал и измучился, будто он, этот пришелец, ковыряется без наркоза в моем черепе. Профессионал, конечно. Умеет казаться неосведомленным, хотя ничего нового, ему неизвестного, кроме, пожалуй, издательских перипетий я ему пока не сообщил… Разумеется, у него были предварительные беседы с секретаршей Яхнина, с этой Юлей, с отцом Яхнина… и касались они окружения генерального директора, его знакомств и контактов, его деловых и неделовых встреч, его телефонных разговоров… и когда всплыло мое имя, может, — может быть, случайно, мельком, — он, несомненно, побывал в редакции, чтобы навести справки обо мне, и не исключено, что беседовал с Радунской, которая лучше других меня знает. А верней всего, у Яхнина была записная книжка, которую они обнаружили, а в ней, предположим, список его должников, среди которых оказался и Кумиров — 100000, и вот, взяв след, они теперь идут по этому списку.

Пожалуй, ему известно даже о моей бездарной торговле на «Семеновке», если он основательно расспросил Радунскую о моем финансовом положении, а та припомнила, что я спустил машинку. Но темнит, темнит, профессионально темнит, ходит кругами.

— С авансом в издательстве, следовательно, сорвалось, — жалеет он меня.

— Сорвалось. Да.

— И что вы предприняли, Андрей Дмитриевич?

— Стал искать другие выходы.

— Например?

— Пошел на барахолку продавать пишущую машинку и еще кое-что.

— А что именно?

— Чайный сервиз. Свадебный подарок.

— Ай-я-яй! Вот до чего вас поджало. Продали?

— Продал.

— И сколько выручили, если не секрет?

— Немного. В общей сложности сорок пять тысяч.

— Да-а, негусто. А покупателей случайно не помните?

— А это вам зачем? — в лоб спрашиваю.

— Ну, на всякий случай. Вы должны понять, Андрей Дмитриевич, — спешит он объясниться, — что мы отрабатываем разные версии. Для нас сейчас всякая мелочь важна.

— Подозреваете меня, что ли? — опять в лоб спрашиваю я.

— Боже упаси! — пугается щеголеватый Чиж. — Но я от вас не буду скрывать, почему мы на вас вышли. Мы нашли в квартире Яхнина его записную книжку. В ней упоминается ваше имя.

(Правильно я угадал.)

— А напротив нее стояла цифра сто тысяч?

— Совершенно верно.

— Какой-то высокий мужчина в шляпе. И какая-то бабенка в золоте.

— Это ваши покупатели?

— Да.

— Хорошо, — удовлетворенно кивает он. — Спасибо. (За что, интересно, спасибо?) Это когда было?

— В субботу.

— А отдать долг вы когда должны были?

— Пятнадцатого.

— Сто двадцать тысяч?

— Да.

— Плюс проценты за полмесяца просрочки?

— Наверное.

— А у вас на руках было…?

— Сорок пять штук базарных и штук восемь моих.

— Меньше половины, однако.

— Я нашел остальные.

— Правда? — порадовался он за меня. — А где, если не секрет?

— У знакомого.

— Кто такой, не подскажете?

— Подскажу. Художник. Член Союза художников. Григорьев Павел Матвеевич. Улица Зеленая. Частный дом. Днем его можно найти в мастерских.

— Это не обязательно. Хватит фамилии. Я не собираюсь вас проверять.

— А по-моему, еще как собираетесь, — с какой-то ненавистью говорю я, в упор на него глядя. И он смотрит на меня острыми, живыми глазами. Потом, конечно, смеется, показывая две свои золотые коронки.

— Вас не проведешь, Андрей Дмитриевич. Вам бы в наших органах работать. Далеко пошли бы.

— Меня мои органы устраивают.

— Да, в газете вас хвалят как журналиста. Я ведь там побывал. Говорил кое с кем о вас.

— С Радунской, например?

— Точно!

— Свидание ей не назначили?

— Смеетесь, Андрей Дмитриевич! У меня двое детей и жена, ох, свирепая.

— Слушайте… забыл, как вас зовут…

— Виталий Ильич.

— Теперь запомню. Может, на сегодня хватит?

— Устали? — обеспокоенно спрашивает он.

— Мутит. Болит. В сон тянет.

— Да, пожалуй, я переусердствовал. Заканчиваем. — Щелкает клавишей диктофона, выключая его. — А если я, скажем, завтра загляну?

— А есть еще вопросы?