Деньги круглые

– Все!
– крикнул вдруг отец, да так громко, что Маша вздрогнула.

– Эй, довези, дяденька, чего тебе стоит!..

– И за сотню не поеду. В парк, девочки, еду, в парк! Время вышло. Видите, ребенок совсем спит?..

Одна из девочек наклонилась, просунулась в окошко и сипловато спросила:

– А порошочка нету?

– Нету, нету, - бросил он, отцепляя ее руку от дверцы и трогаясь. Этим не балуюсь. Других спроси!

– Зубного порошочка, пап?

– Конечно, зубного! Видала их рожи? То-то!

Маша опять задремала, а открыла глаза на въезде в парк.

4.

Тут было темно, и стоял длинный хвост машин. Отбивала Андреич, протягивая из окошечка руку, брал у каждого путевку, опускал под стол, а затем вытаскивал и грохал штемпелем. Отец тоже достал свою путевку и, как все, сунул в нее деньги, чтобы ему не отметили опоздания, подумав, добавил за вопрос о Маше и сложил путевку вчетверо.

Въехали на мойку, и отец опять вынул рубль и сунул в халат старухе-мойщице, которая включала щетки и тряпкой протирала заднее сиденье.

– У тебе здеся чисто, блевоты нема!
– сказала мойщица, но рубль взяла.

Они опять протискивались в лабиринте машин с зелеными огнями. Возле забора отец остановился и стал раскладывать деньги из разных карманов на сиденье, бурча себе под нос:

– Это в кассу, это слесарям, это бригадиру, это начальнику колонны...

– А бабушке?
– спросила Маша.

Не отвечая, он прикидывал, сколько в той трети, которая пойдет от начальника колонны пополам директору таксопарка и секретарю партбюро. Директор треть своей шестой части отдаст начальнику районного ГАИ, а секретарь партбюро - секретарю райкома. А уж кому далее и какие доли, нас не касается. Там свое не прозевают.

– Погоди-ка!
– он пересчитал кассу.
– Не сходится же...

Вздохнул, закрыл глаза и, положив голову на руль, полежал.

– Маш!
– крикнул он.
– Денег-то в выручке не хватает. Старика бесплатно везли, а еще?.. Видно, в драке у меня из куртки выдернули. Четвертачок дай-ка обратно!

Она порылась в кармане платья, извлекла бумажку.

– Так... А червончик на, Маш, спрячь...

Вылезал он из машины медленно, долго растирал затекшую спину.

– Пап, а дяденька, который велел Тихону звонить, хороший?

– Чего?!

– Тот дяденька, который со скрипом...

Посмотрел он на нее, устало вздохнул и не стал отвечать. Только зло хлопнул дверцей и исчез между машин. Когда отец вернулся, Тихон уже сидел на сиденье, на его месте, рядом с Машей.

– Ну и дочка у тебя, юмористка. Сколько, спрашиваю, взяли за день? Дак она мне червонец показывает. Ха!

– День плохой, правда.

– Хитришь, поди. У Клавки приобрел что надо? Я за твое здоровье нагребу.

– До свидания!
– вежливо сказала Маша, вылезая на холод.

– Ха! Прощай, цыпленочек!

Взяв дочь на руки, он понес ее, как маленькую. Хорошо, что дождь перестал. Она обняла отца и уткнулась ему в шею носом. Шея пахла шашлыком, бензином и еще чем-то сладким. Автобуса они ждали долго. К себе в Бескудниково, которое отец называл Паскудниковом, дотащились не меньше чем за час. А вышли из автобуса - у Маши застыли ноги и спать расхотелось.

– Пробегись немного, согрейся, - во дворе отец спустил ее на землю и побренчал в кармане мелочью.
– Я за углом сигарет куплю, если открыто.

Во дворе еще повизгивали железные качели. Две девочки в темноте раскачивались, кто выше. Маша подошла к ним.

– Я на такси целый день каталась. Думаете, нет?
– она порылась в кармане.

– У меня десять рублей есть. Настоящие. Давайте в шашлычную играть...

Когда отец вернулся во двор, Маши уже не было. Он поднялся по лестнице, открыл своим ключом дверь и громко сказал:

– Вот мы и дома!

– Это еще что?
– жена обнаружила в его руках клетку.

– Попугайчик волнистый.

– Волнистый? А говоришь, я барахольщица.

– Это не барахло. Машка просила...

– Ты и рад стараться! Да где она-то?

– Разве ее нету?

Он бросил клетку на пол и, оставив дверь открытой, побежал вниз.

– Где шляешься?

Радостная, она поднималась ему навстречу, облизывая языком бумажку от мороженого.

– Наследили-то в квартире!
– всплеснула руками мать и побежала в уборную за тряпкой.

Отец швырнул фуражку в угол, под зеркало, и пятерней пригладил слежавшиеся волосы.

– Матери деньги - забыла?

Маша тут же вытащила мелочь.

– И больше ничего? Ну, куда дела?..

– Девочкам я мороженое тоже купила. Им очень хотелось.

– А сдачи?

– Сдачи дядя взял.

– Какой еще дядя?

– Большой такой, небритый.

– Та-аак! Мужик-то уже, конечно, далеко. Но она-то! Крашеная такая, с фиолетовыми волосами? И молчала, крыса! Пошли, я ей хвост оторву.

– Она уже заперла, пап. Нам и то не хотела продать.

– Ладно, завтра я ей выдам! Матери только не говори!

Вошла мать и начала вытирать пол у них под ногами.

– О чем шепчетесь?

– Да вот, деньжат тебе привезли, чтобы утром перебиться. Завтра в парке аванс...

– Наконец-то сообразил, - удовлетворенно сказала мать.
– Можешь ведь заработать, когда хочешь. Все люди как люди, а ты?

Пошарив в кармане и подмигнув Машке, отец, как фокусник, вынул пару мятых червонцев. Потом, подумав, добавил к ним из другого кармана пятерку. Мать обтерла ладонь о халат, разгладила банкноты и подняла на отца глаза.

– И за это ты пахал целый день?
– она хотела прибавить еще что-то, обидное, но сдержалась.
– Что это у тебя под глазом?

– Подрался.

– Уж не в Домодедове ли опять? Не езди ты туда! Глаз чуть не выбили.

Он промолчал. Мать спрятала деньги в карман, смахнула с отцовского лба капли дождя.

– Зарплату сам завтра принесешь. Саньку посылать не буду.

В дверь позвонили. Вошла соседка Евдокия, проводница поезда "Москва Берлин". Евдокия привозила острый дефицит, а мать ей помогала сбывать: ездила по городу, сдавая вещи в комиссионки.