Держава (том третий)

— Каковы бы ни были условия мира, они, безусловно, разрушат престиж России, — заупрямился Рооп. — Это будет поражение, которое начнёт разъедать Россию… Народ, когда запасники разъедутся по деревням и весям, трудно будет удержать от мысли, что государственный режим недостаточно твёрд, и они захотят проверить его на прочность, что ещё более усугубит тяжёлое внутренне положение России.

— Эти бесконечные споры никогда не приведут нас к решению, — сломал красный карандаш, который нервно крутил пальцами, Николай. — Скажи–ка, дядя…

«Ведь недаром, Москва, спалённая пожаром, французу отдана?!» — мысленно продолжил Витте, с трудом скрыв усмешку.

— … если мы продолжим войну, сумеем ли победить?

— В течение года — несомненно, — растерялся Владимир Александрович.

— И много ли потребуется человеческих жертв с нашей стороны?

— При удачном раскладе — сто, при неудачном — двести тысяч человек.

— Господа! Решено! Не станем губить русские души… Начинаем мирные переговоры, — подвинул к себе исписанный лист и огрызком красного карандаша начертал размашистую подпись.

От предложения возглавить российскую делегацию на переговорах с Японией, отказались сначала посол в Париже, Нелидов, сославшись на некомпетентность в дальневосточных делах, а затем и посол в Риме Муравьёв.

«Господи! Кто бы знал, как не хочется назначать главным переговорщиком этого лиса — Витте… Но за него просит Фредерикс и дядя», — неохотно поставил подпись на подготовленной бумаге Николай.

14 июля 1905 года немецкий пароход с российской делегацией на борту покинул французский порт Шербур, направившись к берегам Северной Америки.

С неменьшими нервами происходил выбор переговорщиков и обсуждение условий мира и во властных структурах Японии.

Кабинет министров определился с требованиями и император Мацухито санкционировал их.

В следствие сложности миссии, выбор представителей стал трудной задачей для японского правительства. Премьер–министр Кацура просил императора назначить переговорщиком одного из ближайших своих советников — гэнро Ито.

— Более всего подошёл бы президент Тайного совета маркиз Ито. А помощником к нему — министр иностранных дел Комура.

Император хмурился и сосредоточенно молчал, размышляя над предложением премьер–министра. Ито всю войну являлся ближайшим советником, и отпускать его в Америку император не решался. Хороший совет — дорогого стоит!

Кацура черно–бурой лисицей вился вокруг гэнро, убеждая принять на себя миссию заключения мира.

Остальные четыре гэнро были против этого. Собрав Совет, они заявили Ито: «Не будет достойно мудреца терпеть критику, которую породит в народе заключение мира, в то время, как слава и честь победы достанутся Кацуре. Вы должны не ехать сами, а отправить на переговоры Кацуру и министра иностранных дел Комуру. Пусть они примут на себя гнев народа.

Премьер–министр нашёл уважительные причины, дабы отказаться от чести представлять Японию на переговорах в Портсмуте.

Официальная газета «Кампо» объявила о назначении Комуры и посла в США Тахакиры представителями страны на переговорах с Россией.

Император лично принял Комуру, подарил ему любимую свою табакерку и напутствовал словами: «Посвятите себя достойному выполнению миссии и сделайте всё возможное, чтобы восстановить мир на длительной основе. Вам предписывается проводить переговоры с Россией в соответствии со следующими пунктами. Абсолютно необходимые требования: первое — признание Россией полных прав Японии на свободу действий в Корее. Второе — вывод российских войск из Маньчжурии в оговорённые сроки, и вывод из региона наших войск в то же время. Дату вывода согласуете с полномочными представителями России. Третье — передача Россией Японии арендованной части полуострова Ляодун и железной дороги между Харбином и Порт—Артуром. Если вы заключите с Россией договор лишь по этим требованиям, я приду вас встречать на причал даже один, без возмущённого народа. Если не добьётесь от русских выполнения главных трёх пунктов, то знаете, что делать, — кивнул на поднос с блестящим мечом. — Есть ещё и относительно важные требования: первое — возмещение Россией военных расходов. То есть — контрибуция. Второе — передача нам всех военных судов, укрывшихся в нейтральных гаванях. Третье — передача Сахалина и близлежащих островов. Хотя бы частично. Хватило бы и части Сахалина. Четвёртое — предоставление Россией Японии прав на ловлю рыбы вдоль побережья Приморья. Все эти пункты будете добиваться в том случае, если это позволят обстоятельства. Ну и дополнительные требования. Первое — ограничение военно–морской мощи России на Дальнем Востоке. Второе — превращение Владивостока в чисто торговый порт путём разрушения там всех укреплений. Если выполните все эти требования, я уступлю вам свой трон, — очень либерально, на взгляд Комуры, пошутил император.

Только ступив на американскую землю, нетвёрдо ещё держась на ногах от многодневной качки, Витте с апломбом заявил обступившим его репортёрам:

— Господа, напишите в своих газетах, что Россия отнюдь не побеждена, а из принадлежащих ей земель японская армия заняла лишь Сахалин. Поэтому на большие уступки Япония пусть не рассчитывает.

«Ой, плачет по мне обряд сеппуку», — представил блестящий меч на подносе Комура. Сдерживая внутренний трепет, он изложил требования Японии и, чтоб прозондировать почву, сделал вид, что идёт ва–банк:

— Господа! Япония готова пойти на заключение мира лишь в случае выполнения всех заявленных требований.

Витте, держа марку, ответил:

— Япония сама развязала войну. Мы согласны заключить мир на приемлемых условиях. Можем пойти даже на то, чтобы разрешить ловить рыбу в русских территориальных водах, — очень обрадовал Комуру, — но никогда не согласимся отдать Сахалин и выплатить контрибуцию…

Однако внутренней уверенности в удачном исходе переговоров у него не было, и в панике он послал императору телеграмму: «В Америке… что касается Сахалина, то, по–видимому, общественное мнение склонно признать, раз мы имели несчастье потерять Сахалин и он, фактически, в руках японцев, то Япония имеет право на извлечение из этого факта соответствующей выгоды. Японии трудно будет отказаться от того, что приобретено успехами её флота».

«Как заюлил», — возмутился, читая телеграмму, Николай, и велел через министерство иностранных дел, от своего имени отправить Витте строгую телеграмму: «Сказано было — ни пяди земли и ни копейки денег на контрибуцию».

Получив царские указания, Витте стал более твёрд, хотя Комура и выбил из него согласие на все «абсолютно необходимые требования».

«От неприятного обряда я избавлен, и император придёт встречать на причал, — порадовался он, — а за остальные требования можно и поторговаться».

— Раз не хотите отдать Сахалин и выплатить контрибуцию, я не вижу необходимости продолжать начатые переговоры, и японская делегация отбывает на родину, — ослепительно, на тридцать два зуба, улыбнулся российским переговорщикам.

«Ведь советовал императору отдать Сахалин», — растерялся Витте, но как опытный царедворец не показал испуга, и, поднявшись из кресла на дрожащих, словно ступил на землю с трапа парохода, ногах, произнёс:

— Ну что ж, пожелаю вам по русскому обычаю счастливого пути, — выбрав из обширной коллекции весёлую маску с обаятельной улыбкой, подумал: «Ведь советовал царю… Так нет… В результате — полнейший провал».

Рузвельт, которого такой расклад совершенно не устраивал, купился на дипломатическую игру, и принялся убеждать обе стороны продолжить переговоры.

Умница Комура, внутренне блаженствуя, дал согласие не уезжать: «Уверен, что западные друзья и Америка не позволят Японии пожать слишком большие лавры. Америке абсолютно не нужна сильная Япония, как до этого — сильная Россия», — оценивал он позицию союзников в русско–японской войне.

Витте заметался, словно находился на тонущем корабле, посылая в министерство иностранных дел и императору тревожно–трусливые телеграммы: «По нашему мнению, было бы удобно отдать весь Сахалин».