Держи крепче

— Ты всегда такой упрямый? — внезапно спросила она.

Я скосил на неё взгляд:

— Это не упрямство. Просто привычка быть собой.

— «Быть собой», значит? — Она хмыкнула, но в голосе не было ни насмешки, ни злости — только усталость. — Стоять под дождём всю ночь — это «быть собой»?

— Не драматизируй. Это всего лишь дождь.

— Ты весь промок, — возразила она, чуть хмурясь. — Ямагути-кун, почему ты стоял там? Ради Рин?

Я замолчал, устремив взгляд на мокрый тротуар перед собой. Ответить на это было легко — и одновременно невозможно.

— Не твоё дело, — произнёс я наконец.

Мияко остановилась. Я сделал ещё два шага и обернулся.

— Тебе не кажется, что ты повторяешь это слишком часто? — спросила она тихо, глядя мне прямо в глаза. — «Не твоё дело», «Не лезь». Ты строишь вокруг себя стену. И думаешь, что никто не заметит, как тебе больно.

Я вздохнул.

— Я не строю стену. Просто не вижу смысла рассказывать лишнего.

— А может, боишься? — перебила она, с вызовом приподняв бровь.

Порыв ветра взметнул капли дождя с луж, заставив Мияко крепче прижать зонт.

— Мияко… зачем тебе это знать?

Она смотрела на меня несколько долгих секунд, прежде чем ответить:

— Потому что ты мне не безразличен, Казума.

Я сглотнул, услышав, как она произнесла моё имя без всякого «кун» и с такой искренностью, что внутри что-то зашевелилось. Она отвернулась, словно испугавшись своих слов, и тихо добавила:

— Я просто хочу понять, что происходит. Что с тобой и… с Рин-сенсей.

— Рин здесь ни при чём.

Она вскинула голову и впилась в меня взглядом.

— Говоришь так, будто хочешь убедить в этом не меня, а самого себя.

— Мияко… — я вздохнул и чуть опустил голову. — Не лезь туда, куда тебе не нужно.

— И снова ты, — сказала она, грустно улыбаясь. — Ты всегда такой — думаешь, что можешь справиться со всем один. Что все, кто хочет тебе помочь, только мешают.

Я не нашёл, что ответить. В груди нарастало странное ощущение — как будто меня загнали в угол, но при этом кто-то протягивал руку помощи.

Мы молча дошли до её дома и остановились у калитки. Дождь кончился ещё пять минут назад, но Мияко всё ещё держала над нами свой розовый зонт. Наступила тишина. А затем раздался её тихий, печальный голос:

— Ты любишь её?

Я резко повернул к ней голову. Её взгляд был мягким, но серьёзным — ждала ответа.

Я отвёл глаза и выдохнул:

— Зачем ты меня спрашиваешь об этом?

— Потому что хочу понять, что заставляет тебя быть таким… разбитым.

Я не ответил. Мияко покачала головой и вдруг добавила:

— Знаешь, Казума, иногда ты ведёшь себя так, будто тебя уже не спасти. Но… может, это не так?

Её слова повисли в воздухе. Я посмотрел на неё, но не смог найти в себе силы пошутить или отмахнуться, ведь она видела меня насквозь.

Мияко, не дождавшись моего ответа, улыбнулась — не насмешливо, а как-то грустно и тепло одновременно.

— Ты сильнее, чем сам думаешь, Казума, но даже самый сильный не должен страдать один. И чтобы там не происходило у тебя с Рин… знай, я никому не расскажу. Можешь верить мне. Я пошла. Пока.

Она развернулась и быстро прошла к двери, оставив меня стоять у калитки.

Я долго смотрел на её силуэт, пока свет не загорелся в окне дома.

«Ты сильнее, чем сам думаешь, но даже самый сильный не должен страдать один.»

Я поднял голову и глубоко вдохнул холодный воздух. На душе стало чуть тяжелее — и чуть легче. Противоречивое сочетание в одном состоянии.

— Спасибо, Мияко, — тихо пробормотал я, зная, что она меня уже не слышит.

И, развернувшись, направился в сторону своего дома — промокший, измученный, но почему-то с новым ощущением в груди. Как будто кто-то постучался в мои стены и почти пробился внутрь.

…

Когда вернулся, уже рассвело. Дождь утих, оставив на мне все свои следы — насквозь мокрую одежду, влажные волосы, кроссовки, которые противно хлюпали при каждом шаге.

Открыв дверь, прошёл в прихожую и сразу же замер. В гостиной горел свет.

— Ты серьёзно? — раздался знакомый голос.

Медленно повернул голову. Юкино сидела на диване в своём обычном халате, с чашкой чая в руках, словно специально дожидалась моего возвращения. В её взгляде смешались удивление, раздражение и плохо скрытое беспокойство.

— Что за допрос с пристрастием в шесть утра? — проворчал я, стягивая промокшую обувь и бросая сумку на пол.

— А ты как думаешь? — она смерила меня взглядом с ног до головы. — Ты похож на человека, который только что вышел из цунами. Где ты был? Рыб ловил голыми руками?

— Почти угадала, — попытался ей усмехнуться, натягивая привычную маску иронии. — Подумал, надо воспользоваться дождём — бесплатный душ. Экономлю семейный бюджет.

Она фыркнула, отпивая чай:

— Шутки шутками, но ты не ответил.

Я отвернулся, стягивая мокрый свитер и стараясь не замечать её пристального взгляда.

— Гулял, — бросил ей коротко.

— Гулял? — удивлённо повторила она. — Под дождём? Всю ночь? Ты спятил?

— Юкино, умоляю, — я устало взмахнул рукой. — Не преувеличивай. Это всего лишь дождь, не ядерная зима.

Она смерила меня долгим, подозрительным взглядом. Затем медленно поставила чашку и скрестила руки на груди.

— Ты врёшь.

— Что?

— Ты врёшь, Казума, — в её голосе появилась непривычная серьёзность. — Я знаю тебя слишком хорошо, чтобы не заметить, когда ты пытаешься что-то скрыть. Ты выглядишь так, будто тебя пропустили через центрифугу. Это не похоже на «просто прогулку».

Я молчал, пытаясь сохранить на лице нейтральное выражение.

— Ты в порядке? — вдруг спросила она тихо, и в её голосе прозвучала искренняя тревога.

Я поднял глаза, и на мгновение захотелось сказать правду. Рассказать ей всё. О Рин, о боли, которая разъедала изнутри. Но быстро проглотил это желание и натянул привычную маску.

— Конечно, в порядке, — сказал ей с фальшивой лёгкостью. — Ты же знаешь меня — я как Сайтама. Безразличен ко всему.

Юкино прищурилась.

— Безразличен?

— Да. Меня невозможно выбить из колеи. Ни дождём, ни проблемами. Сверхчеловек-хикикомори.

Она хмыкнула и отвернулась, но в глазах мелькнуло что-то похожее на грусть. После пробормотала: