Десять тысяч небес над тобой

Я паркую велосипед, иду прямо к двери Пола и без колебаний звоню.

Прежде чем моя рука успевает опуститься, Пол открывает дверь.

Он выглядит более худым в этом измерении, и не в хорошем смысле, его одежда, слегка потрёпана, но похожа на ту, что он носит дома, но она висит на нём, как будто он даже не заботится о том, чтобы купить что-то подходящее. Тем не менее, он опрятен, и по слабому запаху пены для бритья я могу сказать, что Пол приоделся для меня. Он старается.

— Привет, — говорит он. — Спасибо, что связалась со мной. Это… это много значит.

— Могу я войти?

Пол выглядит удивлённым. Он действительно думал, что я буду стоять здесь и разговаривать с ним через порог?

Но он отступает, чтобы я вошла в его квартиру. Она такая же маленькая и простая, как я думала, с изношенной, неподходящей мебелью, купленной в Армии Спасения или в её британском эквиваленте. Аккуратная, даже для студента мужского колледжа. Мой Пол содержит вещи аккуратнее, чем любой другой парень, которого я когда-либо знала и мне интересно, разделяет ли Пол из этого мира пристрастие к сияющей чистоте с моим Полом, или это подсознательное влияние моего собственного Пола.

Я должна прижать Жар-птицу к нему сейчас же, вернуть моего Пола и убраться отсюда. Но что-то в этом тихом страдании трогает меня. Ему больно, ужасно, и он кажется, думает, что разговор со мной поможет.

Я могу отдать ему должное. Его тело сохранило в безопасности последнюю часть души Пола, мы обязаны ему.

Вместо привет или как дела, Пол говорит:

— Ты позволишь мне объяснить? — когда я удивлённо моргаю, он продолжает. — Наверное, поэтому ты здесь. Если это не…

— Всё очень сложно, — в тысячу раз сложнее, чем ты можешь себе представить. Тем не менее, я должна это услышать. — Да, продолжай. Объясняй.

Пол стоит там и смотрит потерянным взглядом, от которого мне всегда хочется спасти его.

— Это был несчастный случай. Даже твои родители должны знать, что это был несчастный случай. Я ненавижу себя за это больше, чем они когда-либо смогут. Даже больше, чем ты.

Его глаза не встречаются с моими, вместо этого он смотрит на моё предплечье, на рваный красный рубец, который я заметила сегодня утром. Боль дошла до костей. Я смотрю на шрам, потом снова на него.

— Я был расстроен. Мы оба были расстроены. Так что мне не стоило садиться за руль. Ты не ошибаешься, обвиняя меня в этом, — сейчас Пол уже умоляет. — Но твой отец, кажется, думает, что я сделал это нарочно. Маргарита, я бы никогда не хотел, чтобы ты пострадала.

Мы попали в аварию, пока Пол был за рулем. У меня теперь болит рука. Но почему мои родители ненавидят его? Автокатастрофа может случиться с кем угодно. Почему я отказалась даже видеться с ним?

Потом я вспоминаю, что сказал Пол. Рискую предположить:

— Мы… были расстроены.

— Теперь всё это кажется таким глупым, — говорит он. — Я не собирался больше подходить к вашему дому, а ты сказала, что я должен забыть об этом. Справиться с болью, простить твоих родителей. Боже, как бы я этого хотел. Тогда ты была бы в порядке, и мы были бы счастливы, и ты всё ещё могла бы…

Пол задыхается от собственных слов, потом тяжело садится, слишком расстроенный, чтобы заметить моё замешательство.

Медленно я говорю:

— Если бы ты мог сделать это снова, не крича на этот раз, если бы мы вернулись в машину, что бы ты мне сказал?

Он этого не ожидал. Но он пытается с этим справиться.

— Я бы сказал, что, то, что я не согласен с Софией и Генри по поводу технологии Жар-птицы, не означает, что я чувствую к тебе что-то иное. Когда я избегал их, я не избегал тебя. Только их. Я чувствовал, что величайшая работа в моей жизни была отнята у меня.

Конечно. Пол бы возненавидел их решение отказаться от проекта Жар-птица. Как только он отвечает на вопрос, он не хочет ждать ответ.

Пол продолжает:

— Я не должен был говорить злых слов о твоих родителях, вообще, но особенно перед тобой. Это поставило тебя в ужасное положение. И я думаю, им стало легче ненавидеть меня после этого.

Если бы у меня было время успокоиться после этого ужасного спора в машине, честно, я бы, наверное, поняла. Как бы я ни любила своих родителей, они иногда сводят меня с ума. И я бы поняла, какой сокрушительный удар это нанесло его исследованиям и надеждам. Так что я до сих пор не понимаю, почему он так волнуется из-за аварии.

Пока он не говорит очень тихо:

— Тебе лучше? Я имею в виду, у тебя получилось рисовать?

Тогда всё сходится воедино: чувство вины Пола, гнев моих родителей. Отсутствие каких-либо материалов или новых картин в моей комнате. Падение вилки со спагетти, боль, когда я держу что-то чуть больше кисти. Мои родители поощряют мой новый «интерес к кино», потому что боятся, что я больше никогда не смогу рисовать.

Эта трагедия принадлежит другой Маргарет, а не мне. Когда я вернусь домой, моя рука будет в порядке, без каких-либо отметин, и я смогу рисовать столько, сколько мне нужно. Но всё же я чувствую боль от потери этой Маргарет. Искусство — это единственное, чем я когда-либо хотела заниматься. Это моё призвание, моя страсть. И чёрт возьми, я хороша! Не многие подростки получают возможность организовать собственный показ в галерее. Не многие обладают навыками, которые могли бы привести их в RISD, не говоря уже о Рускине. Профессиональным художникам очень трудно зарабатывать на жизнь, я искренне верю, у меня есть шанс.

В этом мире шанс Маргарет был упущен.

Может быть, моей руке станет лучше. Но я уже знаю, что врачи Маргарет не питают особых надежд. Если бы была надежда, Пол не сидел бы здесь с не сожалел бы. Мои родители не возненавидели бы его.

И эта Маргарет тоже.

Я говорю единственное, что приходит в голову.

— Не имеет значения, что мы спорили, когда это случилось. Тогда я злилась на тебя.

Он отрицательно качает головой.

— Нет, этого бы не произошло. Но ты не ошибаешься, обвиняя меня. Я вёл машину. Это была моя обязанность остановиться, если я отвлёкся. Я не сделал этого, и я причинил тебе боль, и я клянусь тебе, если бы я мог вернуться назад во времени и изменить ситуацию, даже если бы мне пришлось встать между тобой и другой машиной, я бы сделал это. Я бы… — Пол издает какой-то тихий звук, который мог бы быть смешком, но нет. — Жаль, что мы никогда не занимались путешествиями во времени.

— Мама и папа не должны были выкидывать тебя из отдела. Не за это.

— София и Генри чувствовали вину за то, что не защитили тебя. За то, что привели меня в твою жизнь, — Пол встречается с моим взглядом только на мгновение. — Нет, они не были разумны. Но есть вещи и похуже, которые родители могут сделать, когда любят своего ребёнка так сильно, что это делает их неразумными.

Хуже того, быть замешанным в организованной преступности и быть более лояльным к мафии, чем к собственному сыну. Его предательство со стороны его родителей позволяют ему простить моих.

Я помню, как мама разговаривала со мной после того, как я впервые сказала ей, что мы с Полом вместе. Она сказала, что как бы они ни заботились о Поле, они всегда будут на моей стороне, даже если я ошибаюсь. Думаю, она говорила правду. И теперь, после этого мира, я вижу, как мои родители реагируют на горе. Это их разъяряет. Заставляет их переходить в нападение.

Пол пожимает плечами, отметая крах своей академической карьеры.

— Я еду в Цюрих писать диссертацию. Я перееду, как только смогу. Тебе не нужно больше беспокоиться обо мне, и никогда больше. Я обещаю тебе.