Дети лихолетья (сборник)

– Пустите меня, я в лес хочу.

– Там – звери, – пугает меня женщина.

Я в ответ:

– А мне все равно.

Потом каким-то образом я оказалась в военном санитарном вагоне. И тут не повезло. И этот эшелон был разбит фашистскими летчиками. Кто успел – выпрыгнул из вагона, а кто не успел… Я оказалась в числе «счастливчиков».

Выпрыгивая из вагона, зацепилась за что-то, порвала платье. Выглядела не лучшим образом: скуластая, костистая, да еще в рванье. А в дальнейшем пути случалось всякое: шла пешком, ехала на повозке, в деревнях просила милостыню. Вновь оказалась в эшелоне, на сей раз с совершенно незнакомыми подростками из разных мест Беларуси. За пом нился мальчонка лет десяти с перебинтованной головой. Говорили, что он из Минска, что раненым его подобрали на железнодорожной станции. На некоторых остановках его выводили на перевязку.

С этой группой детворы я оказалась в середине июля 1941-го на эвакопункте при железнодорожной станции Саратова…

Эпопея с поездкой по дорогам войны завершилась в маленьком приволжском городке – Хвалынске.

В 1941 г. в школу я так и не пошла. Опять – невезение. А все из-за чрезмерного наплыва детворы. В детском доме не сумели подготовить первоклашек к первому сентября.

Хвалынск запомнился необыкновенной тишиной, красками и очаровательным по весне запахом. Разумеется, запомнился и детский дом. В первую очередь дружбой ребят.

С огромным желанием я приезжала в Хвалынск на встречу с однокашниками по войне. Была на встречах в 1980 и 1982 гг.

Война есть война, всякое бывало. Что интересно, меня раза два пытались взять из детдома местные жители, удочерить, но я категорически отказывалась, заявляя, что мне и в детдоме хорошо.

Я ждала маму, свою маму…

Но позади уже 1941, 1942, 1943 и 1944-й на исходе. И вдруг… Письмо!.. От мамы! От родненькой!.. Пришло второе письмо, третье. Я радовалась письмам, перечитывала их десятки раз, берегла, храня у изголовья кровати. Но когда приехала мама, случилось, казалось, невообразимое. Я не узнала ее, не бросилась в объятья. Эта встреча поначалу казалась трагедией. Думалось: «Не обманывают ли меня? Кто на сей раз передо мной?.. Не очередная ли, желающая меня взять на воспитание тетя?» Боялась покидать детский дом, друзей. Мол, уйду, а что дальше? – ни детдома, ни друзей, ни мамы. Мама беседовала со мной подолгу, в течение целой недели, вспоминала и рассказывала об отдельных моментах из моего детства…

Наконец-то, 20 октября 1944 г. маме выдали на руки справку, заготовленную, как оказалось, еще 12 октября, т. е. неделю назад. В справке указывалось:

«Выдана настоящая Сморовской Марине в том, что она с довольствия детского дома снята с 20 октября 1944 года, ввиду отъезда к матери в г. Минск».

Эту справку как самую дорогую реликвию я хранила десятки лет и привезла с собой в Хвалынск в 1980 г. на первую встречу детдомовцев войны [46] .

46

Там же. – С. 143–145.

Живи и помни: сад-изолятор № 43 г. Минска

Над землей занималось июньское утро. Шел третий день войны.

Пётр Васильевич Дыло после окончания медицинского института (1927 г.) возглавил сад-изолятор № 43, который находился по ул. Ямной (сейчас ул. Краснозвездная). Правда, сад этот был не совсем обычным, скорей специализированным. Здесь содержались и одно временно лечились дети, больные чесоткой и конъюнктивитом.

Пётр Васильевич спешил на работу. По радио объявили, что над Минском появились вражеские самолеты. А в яслях дети и дежурная медсестра Мария Иосифовна Адамович. Что она сможет сделать одна, когда налетят фашистские стервятники?

– Я с тобой, папа! – решительно заявила шестнадцатилетняя дочь Таня. – Мне все равно дома нет дела! – А ты куда? – спросил он у жены.

– В школу, – ответила Евгения Николаевна. – Со вчерашнего дня установлено круглосуточное дежурство. Сегодня моя очередь.

– Подождите чуть, – крикнула вслед Евгения Николаевна. – Послушайте, что я вам скажу. Помню, что еще в Гражданскую, выходя из дома, некоторые на всякий случай обменивались адресами. Все может случиться. Война есть война. Вдруг доведется раз лучиться на многие дни или даже месяцы. Куда писать? У меня есть несколько адресов здесь, в Минске и в Борисове. Запишите их.

– Тогда запишите и адрес моей подруги Ольги Кирик, – вмешалась в их разговор Таня. – Помните, мы с ней учились с четвертого класса. Вы еще дружили с ее родителями. А после переезда ее семьи в Нижний Новгород мы с ней начали переписываться. Вот адрес.

Думали ли тогда взрослые, что ребенок, каким-то невообразимым чутьем, принял единственно правиль ное на тот момент решение? Как пригодился им вскоре тот адрес…

Часов около одиннадцати утра первые бомбы посыпались на мирный город. Вздыбилась земля, вспыхнули пожары.

Пётр Васильевич Дыло

Пётр Васильевич Дыло с женой

Вблизи двухэтажного здания сада-изолятора был подвал. Едва успели перевести туда детей, как все вокруг загрохотало, загремело. Застонала земля, задрожали бетонные стены – это во дворе дома разорвалась бомба.

Когда поутихло, вышли на улицу. Ужасающая картина открылась перед глазами. Здание засыпано песком и землей, битым кирпичом. Ни единого целого стекла. Столетний тополь, росший во дворе, рухнул, а рядом – огромная воронка от бомбы. Черные клубы дыма поднимались ввысь. Все вокруг было охвачено огнем.

Что теперь будет с малышами? Куда девать их? Эти мысли не давали покоя главному врачу и директору. Он попробовал было связаться с городским отделом здравоохранения. Но телефон молчал. И здесь больше нельзя оставаться. Здание и так чуть держится. К тому же снова могли налететь фашисты… Единственный выход – скорей вывезти детей за город, выхватить их из этого ада. Только на чем? А здесь еще прибежали врач и нянечки из соседнего Дома грудного ребенка, прихватив с собой детишек. Их так же не бросишь здесь.

Пётр Васильевич вышел на улицу. Мимо изредка проносились грузовики. Остановил один. Однако шофер категорически отказался помочь, ссылаясь на какое-то ответственное задание. То же было и со вторым, треть им… И тогда директор решил действовать иначе.

– Вот что, женщины, – обратился Дыло к медперсоналу и нянечкам. – Пока я буду разговаривать, вы усаживайте детей в кузов. А там увидим.

Показался большой грузовик. Пётр Васильевич, не слушая грозных сигналов, бросился едва ли не под колеса. Шофер вынужден был остановиться. Врач вскочил на подножку и начал что-то объяснять водителю. Пока тот уже в который раз доказывал, что едет выполнять какое-то важное поручение, женщины успели посадить почти половину детей. Увидев это, шофер махнул рукой, дескать, что с вами сделаешь, садитесь все, только скорей!

Через несколько минут в кузове было так тесно, что вещи пришлось оставить. В машину посадили малышей Раю Адамович, Милу Снегирёву, Валю Махонь, Вову Карпенко, Колю Иванова и других. Потом «погрузили» маленьких пациентов Ларису Левкович, Женю Дерибо, Женю Саруль, Мишу Шульмана, Майю Андрееву, Алика Пинхасика, Сару Розенфельд, Зою Володину, Полю Шустерович, Лёню Синкевича, Мишу Свентаржицкого, Бори са Пресс, Геню Фишкину, Мотю Ротмана, Катю Микитенко, Витю Пусикова, Нелю Летунину, Фиру Русак, Алика Майкина, Жанну Жилинскую, Мишу Клюйко, Валю Кривец, Тамару Литвинову, Ваню Кабермана, Женю Синякова, Нели Лопухину и других детей [47] . Перед этим престарелая родственница известной артистки Марины Дмитриевны Троицкой привела двоих ее детей: Юру Дедовича и Ксению Троицкую. Сама артистка в это время была где-то на гастролях. Старушка попросила прихватить детей. Ведь сама она уже не может смотреть за ними, да и дом разбомбили. Взяли и этих. Всех набралось столько, что и присесть негде было. Самых маленьких держали на руках. Так и двинулись в дорогу.

47

Дыло, П. Это было в июне сорок первого / П. Дыло // Советская Белоруссия. – 1964. – 2 авг.; Забегай, М. Страницы найденного журнала / М. Забегай // Советское Зауралье (Курган). – 1964. – 11 сент.