Дети ночных цветов. Том 2

Мысли об этом снова вызывали жгучую, липкую обиду, цеплявшуюся за мысли, как репейник за собачий хвост. Обиду, которая вытесняла все, кроме страха, что когда-нибудь Вера Ренци решит избавить свою сестру Бонни от этого мерзкого, липкого чувства. Избавить так же, как она избавлялась от ревности и подозрительности, – яд. Каждый раз, пробуждаясь в незнакомом месте, Бонни спешно звонила домой и спрашивала, все ли у них в порядке. За себя она не волновалась.

Вера не тронет ее, не тронет ее тело. Не тронет, потому что оно нужно ей, оно помогает ей продолжать свою жизнь здесь, в этом мире. «Не тронет, потому что есть вероятность того, что мы с ней одно и то же лицо, одна и та же личность», – думала Бонни, в очередной раз пересматривая фильмы с участием Томаса Мороу. «Интересно, помнит ли он меня? Узнает ли?» – эти мысли стали появляться одновременно с зародившимся желанием сбежать из дома.

«Не будет обиды, не будет и страха», – думала Бонни, начиная откладывать свои сбережения. Сначала она делала это просто ради шутки, надеясь, что процесс сможет отвлечь от тяжелых мыслей, но затем желание сбежать усилилось, захлестнуло, подчинило.

– Так ты этого хочешь? – спрашивала Бонни свое отражение, надеясь, что Вера Ренци слышит ее. – Хочешь, чтобы я сбежала? Думаешь, так ты сможешь стать свободней? – она прислушивалась, вглядываясь в свои глаза, но ответа не было.

Вера молчала, лишь во снах показывала цинковые гробы, которые стояли в квартире Бонни. И было их не тридцать два, а всего четыре. Два больших и два маленьких. И это был ответ. Бонни не сомневалась. И неважно, говорит это душа румынской женщины-психопата или же ее собственный помутившийся рассудок – результат будет один.

– Я все поняла, – сказала Бонни, собирая вещи. Она заранее купила билет на автобус, зная, что Сэнди и Донован будут искать ее, пытаться вернуть. – Но мы будем уже далеко, – сказала она Вере Ренци, не особенно беспокоясь, слышит ее это чудовище или нет.

Автобус медленно тронулся и долго полз по заполненным улицам города, прежде чем покинул Чикаго. Был солнечный летний день. Какое-то время Бонни наблюдала за дорогой, затем откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Где-то далеко замаячил мир убийцы и психопата Веры Ренци.

Бонни шла по улицам Бухареста, ни на мгновение не сомневаясь, что это очередной безумный сон, от которого невозможно избавиться. Он превратится в тень и будет преследовать постоянно. Бонни увидела знакомую улицу, где стоял дом Веры Ренци, но настырно прошла мимо. «Если это мой сон, то куда идти, я буду выбирать сама», – решила она.

Незнакомая часть Бухареста окружила ее, поглотила. «Да и Бухарест ли это? – подумала Бонни. – Я же никогда не видела этот город. Что если все эти детали – плод моего воображения или же плод воображения Веры?» Она огляделась. «Разве может целый город со своей историей и своими жителями уместиться в голове одного человека? Нет. Сто раз нет. Значит, все это фантазия. Сон во сне. А если так, то, возможно, где-то здесь есть выход из не принадлежащего мне сна».

Бонни бродила по улицам, не особенно понимая, что ищет. «Может быть, нужно просто выбраться из города?» – пришла в голову новая мысль, но улицы города казались бесконечными. Улицы, ведущие к одному дому – дому Веры Ренци.

– Ладно, – Бонни поднялась по каменным ступеням, открыла дверь. В доме было тихо, солнечные лучи пробивались сквозь окна. – Вера! – прокричала Бонни. Никто не ответил ей. – Где ты, черт возьми! – она прислушалась. Ничего. – Чертова психопатка! – проворчала Бонни, решив, что королева мертвых снова восседает в подвале среди открытых гробов.

Никогда прежде Бонни не спускалась туда добровольно.

– Нам нужно поговорить, черт возьми! – Бонни подошла к старой дубовой двери в подвал. – Ты слышишь меня? Вера? – снова тишина. – Ладно, – Бонни решительно взялась за дверную ручку. Дверь вздрогнула. Ее черная поверхность сгустилась. – Я все равно войду, – сказала Бонни не столько Вере Ренци, сколько себе. Дверь распахнулась, но за ней ничего не было. Только темнота и пустота. Бонни замерла. – Что это за игра? – злобно зашипела она в темноту. Без ответа. – Это сон. Всего лишь сон, – тихо сказала себе Бонни, переступая порог.

Мир завертелся перед глазами. Бонни зажмурилась, но мрак, в который она падала, был повсюду: вокруг, внутри. Мрак и пустота. Не осталось ни чувств, ни мыслей. Только пустота: совершенная, безукоризненная.

«Но это уже не сон», – пришла в голову Бонни первая мысль после безбрежного моря пустоты. Темнота начала расступаться. Где-то далеко впереди забрезжил свет. Вернулось зрение, а следом за ним и остальные чувства.

Бонни услышала шум льющейся воды. В нос ударил запах сигаретного дыма. Номер в отеле был небольшим. Кто-то принимал душ. Бонни поднялась с кровати. Заглянула в ванную. Мужчина был незнаком ей. Он увидел ее, улыбнулся. Бонни выдавила из себя улыбку в ответ. Захлопнула в ванную дверь, прижалась к ней спиной.

«Нужно убираться отсюда! – решила она, стараясь не думать, как оказалась здесь. – Позже. Все это можно сделать позже». Она спешно оделась, схватила рюкзак со своими вещами и выбежала из номера.

Ночь была тихой и прохладной. Чужой, незнакомый город спал.

– И что будет дальше? – тихо спросила себя Бонни.

Она отыскала местный вокзал, дождалась утра и купила билет до Лос-Анджелеса.

Дорога заняла чуть больше двенадцати часов. Около двух дней Бонни потратила на поиски дома, где жил Томас Мороу. Еще порядка двух дней ей пришлось ждать, когда Томас появится на Малхолланд драйв.

– Нужно было искать не мой дом, а дом Кевина Костнера, – сказал Томас Мороу. – Его здесь все знают, в отличие от меня, а дома наши все равно рядом.

– Я не знала, – призналась Бонни.

Они прошли в дом Томаса.

– Или можно было попробовать спросить прохожих об Ордилии Конклин. Думаю, те, кто постарше, еще помнят ее.

– Ордилия Конклин?

– Разве Сэнди или Донован не рассказывали тебе о ней?

– Мама мне вообще ни о чем не рассказывала.

– А Донован?

– Немного.

– Может быть, он забыл?

– Разве такое забудешь?

– Я не знаю, – Томас нахмурился. – Так зачем, говоришь, ты здесь?

– Я не говорила.

– Понятно, – его лицо неожиданно просветлело. – Хочешь стать актрисой?

– Что?

– Иначе зачем приезжать в Лос-Анджелес? – снова нахмурился Томас.

– Ты что… Ты совсем ничего не помнишь? О том, что было в отеле Палермо. О том, как уехал в Милвилл.

– Нет. Милвилл я помню. Кажется, я придумал себе отца в лице Бадди Хоскинса и сбежал следом за ним… – Томас глуповато улыбнулся. – Мне тогда было шесть, так что…

– Это кто тебе такое рассказал?

– Гвен.

– Гвен?

– Моя сестра. – Томас снова помрачнел, но Бонни не заметила этого.

– Не знаю, что рассказала тебе сестра, но это не так. – Бонни достала распечатки всего, что смогла найти об отеле «Палермо». – Донован говорил, что почти все, кто находился там, либо сошли с ума, либо покончили с собой.

– Сошли с ума? – переспросил Томас, попытался подавить дрожь, но так и не смог.

– Донован сказал, что и сам был на грани, когда Сэнди нашла его. – Бонни тронула его за плечо. – Эй, с тобой все в порядке?