Дети победителей

– Берегитесь колодцев, - сообщил командир, от души пнув попавшийся камушек. Тот вместо того, чтобы тихо приземлиться на мох, с грохотом покатился в скрытое под ветками подземелье.
– Смотрите под ноги.

Химилла и не думал выполнять приказ “беречься” и постарался отыскать все колодцы в округе. Он воткнул рядом с каждым из них по ветке, чтобы предостеречь остальных. Кеталиниро попытался было похвалить его за находчивость, но Химилла оборвал учителя, посоветовав заняться делом.

– Вон, автомат смажь, господин учитель. Дольше проживешь.

Химилла резко развернулся и побежал к маленькому строению неподалеку, его провожали два остекленевших глаза: Кейтелле, как ни измотал его поход, быстро соображал, прикидывая, что его может ожидать в этой войне. Он посмотрел на собравшихся товарищей, расположившихся под лохматой ивой. У каждого на лице было прописано то же, что только озвучил Химилла.

– Учитель, говоришь?
– грубовато уточнил сосед.

Кейтелле нашел силы лишь на кроткий кивок.

– Видать, совсем дело плохо.

Кеталиниро в безмолвии сел, сверля мутным взглядом персональное оружие.

“Я уже мертвец, - настойчиво стучало в голове.
– Это не скрыть”.

Строение, к которому направился Химилла, тоже было неглубоким колодцем. Почти целым, но таким же пересохшим. Зато на дне скрючилось тело.

– Эмолий! Ну! Ну же, айда сюда!
– нетерпеливо закричал ребенок. Он склонился над разинутой земляной пастью, бледные когти впились во влажную глину, и расслоившаяся порода осыпалась прямо на желтеющие останки.
– Глянь, что я нашел!

Рейнайоли скорее подплыл, чем подошел, он блаженно улыбался и реагировал на все странно.

– Ты как пьяный!
– проворчал Химилла.
– Смотреть мерзко.

– Я почти дома. Это все равно что влюблен.

– Все равно что дурак… внизу вон!

– Ну труп, - пожал плечами Эмолий, быстро исследовав дно колодца.

– Нет, не труп! Цири!
– ребенок даже сжал кулаки, настаивая на своей правоте. Но Рейнайоли не стал спорить.

– Как хочешь. Пусть цири.

– Расскажи про него сказку!

– Вот еще, - Эмолий развернулся и быстро зашагал прочь.
– Потом, мне сейчас сказки не вспоминаются.

– Не вспоминаются ему, - проворчал Химилла. Он остался у колодца, мрачно свесив туда руки, и обиженно замолчал. Кеталиниро, слышавший разговор, пару раз порывался встать и подойти, но робость удерживала на месте.

– Совсем со своим домом помешался… - долетело до него. Учитель резко выдохнул и, откинув лишние мысли, поднялся. Он неслышно подошел к задумчивому ребенку и, запинаясь, спросил:

– А где твой дом, Химилла?

Взгляд, которым Химироланик одарил Кейтелле, можно было назвать только колючим. Рот его дернулся в какой-то презрительной гримасе на миг, но ребенок резко отвернулся.

– Здесь мой дом. Здесь и сейчас.

Вся его поза выражала нежелание говорить с незадачливым человеком, но теперь Кеталиниро, совершенно подавленный событиями последних дней, не мог найти в себе сил ретироваться. Он посмотрел в темный провал и тут же дернулся назад.

– Цири, - ворчливо сообщил Химилла.

– Кто?

– Ты не знаешь, что ли? Учитель, тоже мне! Цири в колодцах живут и утаскивают ночью на дно непослушных детей! А этот без воды совсем усох. Так ему и надо.

Лагерь за спиной словно затих, и будни тревожных солдат ушли на задний план, отодвинулась война вместе со всеми крысами мира. Кейтелле, мучимый сомненьями, не удержался от короткой улыбки, которую, правда, тут же погасила волна страха - она не покидала его теперь никогда. Но он все же собрался с мыслями.

– Когда-то очень давно, - начал он, пялясь в колодец.
– Еще когда башня народа ялма не рухнула под тяжестью сводов, жил в одной деревне одинокий крестьянин.

Химилла резко вскинул голову и уставился на Кеталиниро во все глаза.

– Был он уже стар, семьи не нажил, - продолжил Кейтелле уже бодрее.
– И не было никого, кто мог бы разделить с ним его несчастья и радости. И вот однажды, в дождливую осень, крестьянин взял посох и отправился в лес за грибами.

– Один?
– не поверил Химилла.

– Совершенно один, ведь брать ему с собой было некого.

– А как же волки?

– В том и дело!
– Кейтелле, пренебрегая осторожностью, смело сел на край колодца. Послышался тихий шелест исчезающих во тьме осколков глины.
– По дороге он услышал волчий вой и так напугался, что побежал, не разбирая дороги. Посох он потерял и сам потерялся, но понял это, когда очнулся возле незнакомой лесной избушки. Она вся покосилась, а деревянные стены грозили рассыпаться на глазах. Крестьянин решил войти внутрь, хотя слышал легенды о колдунах и волшебниках, что прячутся в чаще…

Химилла затравленно оглянулся - он тоже слышал о колдунах и волшебниках.

– …из вежливости к хозяевам он не стал врываться в дом с криками о помощи, а тихо постучал. Но ему никто не ответил… а волчий вой был все ближе тем временем. Тогда он постучал громче, и вновь тишина, лишь послышался детский плач. Крестьянин растерялся, но волки были уже рядом, и он решился войти внутрь. Он дернул дверь, и та чуть не сорвалась с петель. А внутри было темно, на полу лежал слой пыли, словно по нему никто не ходил уже много дней. У окна стоял стол на пяти ножках, а на столе - корзинка с плачущим ребенком.

Химилла странно охнул.

– Крестьянин запер дверь и поспешил к младенцу. Лицо того было завешено серыми кудрями и паутиной, так что был виден только разинутый рот, полный острых зубов. Крестьянин подумал: “Как рано зубы прорезались!” и запел колыбельную, чтобы успокоить дитя. А сам начал аккуратно убирать волосы с лица ребенка, о чем тут же пожалел, отшатнувшись в ужасе: ведь на лице не было ни одного глаза…

– Чудище безглазое!
– воскликнул Химилла, он подпрыгнул на месте и уже собирался сказать, что знает, о ком речь пойдет в сказке, но тут в воздухе засвистело, загудело, поднялся вой, сквозь который Кейтелле едва услышал крик Химироланика, приказывавшего ложиться на землю. Все последующее слилось в неясные обрывки.

…Их прижало к стене вместе с Келлиарнихом. Тот, обезумев, хохотал и рыдал от счастья.

– Здорово!
– вопил он сквозь агонию умирающих и свист снарядов. В двух метрах от них, под огнем, на самом открытом свету месте лежало изувеченное до неузнаваемости тело. Оно извивалось, широко открывая беззубую пасть, молотя по земле обрубками - тем, что осталось от рук. К счастью, мощнейшая потеря крови успокоила его почти сразу. Кейтелле било крупной дрожью. Он ничего не соображал. А веселый командир, окончательно растеряв остатки разума, продолжал говорить сквозь хохот и слезы. Что-то совал в карманы Кейтелле. Кажется, это были ручные гранаты.