Дети полутени

– Вот, – сказала словно для себя самой, – с отцом они виделись часто. Чуть ли не каждый день. Через день так точно. Я не запрещала. Зачем? Это было бы слишком жестоко. Для обоих. Они бы этого не вынесли. Думаю, в идеале люди и должны расставаться друг с другом именно так. Тихо, мирно, без ссор. Чтобы в памяти оставалось только лучшее. Даже фильм есть такой «Расстанемся, пока хорошие». Я правда не помню, о чем. Название просто запомнилось. Смотрели? Ну, неважно… Отец Петю со школы забирал, провожал до дома. Сюда не заходил, стыдился, наверное. Мог бы и зайти, я бы не была против. Я их только из окна видела. Дойдут до подъезда и стоят, разговаривают о чем-то. Потом прощались. Отец водил Петю на секцию. Петя у нас в футбол играл. Очень хорошо играл, между прочим. Тренер его всегда хвалил. С командой ездили на соревнования, награды получали. Я могу показать, они сохранились. Хотите? Ну да, может потом… Выходные они всегда проводили вместе. Ходили в кино, в парк, гуляли. Отец Петю брал на рыбалку. Возил в деревню к деду, отцу своему. Хороший был старик, нравился мне очень, дочкой меня называл. Петя его очень любил. Когда муж ушел, он звонил мне из деревни. Говорил, что поговорит с сыном. Ничего не получилось. Так вот с отцом Петя общался. По выходным они всегда были вдвоем. Петя часто оставался ночевать у него с субботы на воскресенье. Я не была против, не ревновала, ничего такого, нет. Это правильно, я считаю. Что бы там не происходило между родителями, дети здесь не причем. Да и должен же быть у ребенка отец. Особенно у мальчика. Так ведь?

Она спросила это напрямую у Дубова, уставив на него глаза.

– Да, – тихо ответил он.

Хотел сказать что-то еще, но слова застряли в горле. Женщина, Светлана, кивнула. Они снова помолчали.

– Вы, наверное, хотите больше услышать про… – она сделала паузу, – этих?

Дубов кивнул.

– Я на вас не давлю, Светлана. Рассказывайте только то, что считаете нужным.

Она грустно улыбнулась, как будто с благодарностью.

– Все надо рассказать, – сказала она, – я долго молчала. Но поймите правильно, расскажу я это только вам. Потому что…

Снова замолчала, подбирая нужные слова.

– Это правильно, что вы сами во всем признались изначально. Кто вы и зачем это все. Никому другому не стала бы говорить и встречаться. Потому что вы тоже… такой. Это правильно, Андрей…

– Я Сергей.

– Ой, простите, – она уронила голову в ладони и тихо засмеялась. – Дура я, дура. Неловко как. Сергей, хорошо… Вот. А началось все в девяносто шестом. Нет, седьмом. Петя во второй класс пошел, это я точно помню. И вот той же осенью появились они. Позвонили в дверь, я открыла. Смотрю, стоят двое, парень с девушкой. Приличные, чистенькие, улыбаются. Брошюру мне какую-то суют. И начали заливать вот это вот все свое. Про бога, про спасение, про рай, про конец света. Ну как у них бывает, сами, наверное, знаете. Вот. Я не слушала. Извинилась, что много дел, дверь закрыла, но брошюру эту взяла. Надо было выкинуть конечно, порвать. Это я сейчас понимаю, а тогда… дел у меня конечно не было. Я выходная была. Тогда еще медсестрой работала. Два через два, отдыхала. Ну и стала читать. Я думала, что это баптисты какие-то или свидетели Иеговы или еще кто-то там, черт их всех разберет. А потом полистала, смотрю «Церковь Отца Искупителя». Никогда такого раньше не слышала…

Все-таки взяла новую сигарету, подкурила, затянулась.

– И так, знаете, все там подробно расписано было, будто прямо вот про меня. Я опешила просто. Спасем от одиночества. Вот это меня особенно зацепило, в самое сердце. Ну и так много чего было, я уже и не помню точно. Помню только, что затянуло меня. Словно как в воронку какую-то, я как с ума сошла. Потом они опять пришли, через пару дней. Те же самые, я даже удивилась. Красивые, улыбаются. Но знаете… нет, глупо как-то такое говорить…

– Говорите, – попросил Дубов, мягко, но настойчиво, как умел, – все, что считаете нужным.

– Ну, – она замялась, стала говорить медленно, взвешивая слова, – я только потом это поняла, со временем. Они, волонтеры эти, которые по домам ходили, показались мне какими-то… ну, как бы… ну неживыми, что ли. Как будто ненастоящими. Лица их, молодые, красивые, гладкие, без морщинки, без родинки. Улыбки эти их натянутые. Показались они мне какими-то куклами. Даже нет, манекенами. Вот точно. Как те, что в витринах стоят. Тоже такие. Гладкие, чистые. Лица их мне снились потом. Тащили меня куда-то. Это потом было. А тогда… я читать хотела. Все больше и больше. О секте этой… церкви. Они называли это церковью. Отца Искупителя. Я и не заметила, как начала на собрания ходить, Петю с собой водила. Он сначала не хотел, а потом вроде ничего, привык. Мне кажется ему там даже нравилось. Там были еще люди с детьми, много детей, честно говоря. У Пети там даже друзья появились. Они, сектанты эти, постоянно говорили, что бог их, ну, отец искупитель этот, он детей очень любит.

– Расскажите подробнее о службах.

– Не знаю, я бы не назвала это прямо службами. Мы собирались обычно на квартирах у других членов. По десять-пятнадцать человек, иногда больше. И говорили. Просто говорили. Больше было похоже на какое-то общество анонимных алкоголиков, ха-ха. Встаешь и говоришь: «Всем привет, я Света». И начинаешь рассказывать. О боли. Это так и называлось – разговоры о боли. Надо было рассказывать о своих обидах, о своем горе, несчастьях. Кто о чем. Я рассказывала про мужа. Как мне плохо, грустно, одиноко. Остальные тоже говорили о чем-то таком, только своем. У кого-то родители умерли или еще кто-то из близких, от кого-то жена ушла и так далее. Потом все дружно плакали и успокаивали друг друга. Такая служба психологической поддержки. Детей при этом не было. Они сидели в другой комнате обычно. Играли.

– Послушайте…У вас был какой-то лидер? Кто это все организовывал? Те встречи?

– Лидер? Был Саша один, фамилию уже не помню. Высокий такой мужчина, полный. Он обычно мне и звонил, говорил, когда и где будет следующая встреча. Но лидером он не был. Скорее, каким-то куратором, старшим группы. Первое время мы всегда собирались одной компанией, перезнакомились все, подружились, можно сказать. Потом, через пару месяцев начали собираться уже большими группами. Уже не на квартирах, а в частных домах. Не знаю, это были дома кого-то из членом или принадлежали церкви. Кроме Саши там были уже и другие. Наставники, мы их называли наставниками. Но это не были лидеры, точно. Скорее, что-то вроде старших товарищей. А кто там был над ними, я не знаю, честно. И был ли вообще кто-то еще.

– Но вы чувствовали какую-то власть над собой? Давление, насилие?

– Пожалуй, что да, чувствовала. Но не от людей. Они были такими же, как и я. Все, я в этом уверена. И Саша этот, и остальные. Власть она…

Светлана замолчала. Затолкала очередной бычок в пепельницу, которая постепенно наполнялась скрюченными трупиками фильтров. Достала еще одну сигарету из опустевшей наполовину пачки.

– Власть она шла как будто извне. Можете считать меня сумасшедшей, мне все равно. Но я говорю так, как понимала это сама. Хотя может я сумасшедшая, не спорю. Только чокнутая дура могла ввязаться в такое. К тому же я знаю, что многие члены секты посходили с ума после всего, что случилось.

– Так что насчет этой власти? Которая извне.

– Мне снились сны.

– Сны?

Дубов встрепенулся, поежился. Светлана это заметила, кисло улыбнулась, затягиваясь сигаретой.

– Вам знакомо это, да?

Он не ответил.

– Сны, кхе, – она закашлялась, – простите, не в то горло пошло, как сказал бы мой муж. Они, сны эти, всегда были такими, в которые проваливаешься весь, будто засасывает тебя что-то. И не проснуться уже как будто. Потом вскакиваешь, смотришь на часы в темноте. Оказывается, ты час поспала только, а там во сне целая вечность прошла. Снова засыпаешь и проваливаешься. И так по несколько раз за ночь. Точно почти ничего не помню. Голоса какие-то постоянно. И люди. Неживые, как манекены. Идут куда-то нога в ногу. Все одинаковые. Голые, бледные, бесполые. Только лица нарисованы. Знаете, как будто ребенок фломастером рисовал. Только глаза – два круга и рот – улыбка от уха до уха. Идут и разваливаются на части, ломаются и дальше идут, ползут. А потом как будто я сама к себе подхожу. Моя копия, словно в зеркало смотрю. Как будто я и не я одновременно. Такая же, как они, неживая. И она начинает меня на части рвать. Живот разрезает, кишки достает, сердце. Я кричу, но тихо-тихо, как писк. И двигаться не могу, знаете, как во сне бывает, будто двигаешься в густом киселе. Но страшно не это. Страшно, когда пустота. Когда летишь куда-то, проваливаешься. Долго-долго и медленно, словно тебя что-то удерживает. Вокруг тебя звезды пролетают, планеты, а ты все падаешь, как будто целую вечность. Я говорила про одиночество. Так вот оно несравнимо с тем, которое испытываешь там, когда падаешь. Я смотрела фильм про космонавтов. Они говорили, что в космосе бывает одиноко. Так вот там, во сне, ты как будто космонавт, но далеко-далеко от Земли. Далеко от всего. А одиночество твое такое… огромное, как будто оно и есть космос. И вот это нами управляло. Мы тянулись друг к другу, к собраниям, к церкви. После наших встреч сны проходили. Становилось легче. Это испытывали все. Я знаю, мы разговаривали об этом. Вот это нами и управляло. Как думаете, что это было?

– Я слышал много разных версий. Гипноз, наркотики, психотропное оружие.

– А вы-то сами что думаете?

Дубов честно пожал плечами.

– Не знаю. Но хочу выяснить.

Теперь они долго молчали. Светлана сидела неподвижно. Смотрела в окно, где догорало, возможно, последнее теплое октябрьское солнце.

– Потом все стало более активно. Мы начали ходить по городу, раздавать эти брошюры. Организовали волонтерские отряды. Помогали бездомным, бомжам. Приводили их на собрания, давали одежду, еду, деньги. У нас появились молельные дома. Их так не называли, но что-то вроде этого. Там проводились собрания и там жили найденные нами бездомные. Почему-то эти люди становились самыми активными нашими членами. Наверное, им было еще более одиноко. Приходили пьяницы, беспризорники, бывшие сироты, детдомовцы, наркоманы, ВИЧ-инфицированные. Это они рассказывали про себя. И оставались с нами. Тогда у нас было много членов. Начались разговоры про конец света, потом уже только про это и говорили. Что праведники спасутся, а мир погибнет. Что отец искупитель обретет плоть и явит себя миру. И будет вечный рай. Что-то такое, уже не помню всех тонкостей.

– Можете рассказать про захват Софийского собора и все, что было потом? Про детей?

Комок пепла сорвался с кончика ее сигареты, упал на подлокотник кресла. Она этого не заметила. Только снова глубоко затянулась.

– Расскажу, конечно. Сейчас только соберусь с мыслями.

С мыслями она собралась спустя одну выкуренную сигарету. Дубов терпеливо ждал.

– Да. Собор…

Она закурила новую, одну из последних в пачке.

– Была осень. Октябрь, почти как сейчас, даже погода похожая. Сыро, пасмурно, только холодно очень. Это я точно помню. К тому времени мы уже действовали более активно, вовсю готовились к… эм-м… концу света. Нами заинтересовались, приезжали какие-то журналисты, снимали нас на камеры. Часто возле наших домов ходила милиция, опрашивали соседей. Видели людей в штатском. За нами следили, это точно. Муж узнал, что я в секте. Мы очень поссорились тогда, сильно. Наверное, в первый раз в жизни. Он приехал к нам и орал на меня. Петя все слышал, плакал. Муж грозился забрать его, я не дала. Он угрожал, что отсудит ребенка и, скорее всего, отсудил бы, но… не успел.