Детский дом и его обитатели

– Избит Игорь Жигалов.

Она печально вздохнула.

– Я всегда говорила – Жигалов хулиган.

– Это не так.

– Подонок и вор.

– Ещё раз. Это не так!

– Именно так! Вот и схлопотал от своих же дружков.

– Это не его дружки. Он этих людей не знает.

– Знает, просто не хочет выдавать. Компания у него на стороне, нам это известно.

– Какая ещё компания?

– Дурная. Очень дурная. Разве не знаете? Они и наркотиками балуются.

– Какими наркотиками?

– Мать Жигалова принимает релаксант, он у неё и таскает таблетки.

– Да что вы такое говорите? – возмутилась я. – Его изибили, зверски избили! Понимаете? И хватит валить на какие-то компании! Говорю же – здесь другое.

– Что же?

Она сощурила глаза и поджала губы.

– Суд разберётся. А сейчас Игорю надо оказать срочную медицинскую помощь. Без вашей санкции вызов из детского дома не принимают.

Она переменилась в лице и сказала просто и задушевно:

– Бедный мальчик. Я сама его отвезу а травмопункт.

– Вы?

– Да, я, без очереди примут. Идите, собирайте Игоря. И чтоб без фокусов.

С ней поехала ещё и медсестра. Я долго ждала их возвращения, несколько раз подходила к директорскому кабинету – вдруг прошла незаметно? Но – нет никого. Уже было очень поздно, я ещё раз пришла проверить, даже подёргала дверь – и она вдруг открылась…

Предбанник, оказывается, вовсе не был заперт. Здесь, в больших стенных шкафах, хранились личные дела детей. Не знаю, что со мной случилось, но я, как заворожённая, смотрела на эти запретные полки – Людмила Семёновна давала дела только выборочно, и далеко не все документы. Я окрыла шкаф, где лежали дела моего отряда, нашла дело Лены Ринейской – оно всё ещё стояло здесь и не было сдано в архив. Открыла папку. Сверху большая фотография Лены во время ремонта спального этажа – это за пару недель до нашего приезда. Она в спортивных брюках и майке… В руках держит влажную тряпку, которой, видно, протирала стены. На лице широкая улыбка…

Лена была довольно симпатичной, упитанной девочкой, но на этом фото был изображён маленький, обтянутый кожей скелетик. Потемневший носик её весь облуплен, дёсны как будто выцвели – так бледны… Но зато ввалившиеся глаза лихорадочно и живо блестят… Возможно, она долго не ела. Её кругленький животик опал, похоже совсем прилип к позвоночнику, ключицы торчат – будто просвечиваются сквозь кожу косточки…

.. Не находя объяснений всем этим ужасным бедам, обрушившимся на нас все сразу, я отчаянно перебирала в памяти все свои тайные прегрешения и безжалостно допрашивала себя – не этим ли я прогневила судьбу? И я ждала Людмилу Семёновну, чтобы задать ей все неудобные вопросы. Она обещала обязательно вернуться. Я вышла в коридор и села на диван. Наконец она появилась на этаже – но без Игоря, одна.

– А где Игорь? – спросила я, понимая уже, что сваляла очередного дурака.

– Всё в порядке. Подержат пару дней в стационаре. Действительно могло быть сотрясение. Прививочку сделают от столбняка. Рентген ещё надо сделать, что-то левые рёбра мне не понравились…

– А заключение?

– Какое заключение? – она в недоумении смотрела на меня.

– Экспертное. Я буду написать заявление в прокуратуру.

– Опять вы за своё, – сказала она с досадой.

– И дело не только в Игоре. Ещё и с Леной Ринейской не всё понятно. Виновные должны быть найдены и наказаны.

– Не советую.

– Что… не советуете?

– Вообще что-либо искать, – сказала она как-то устало.

– Почему?

– Потому что никто ничего не терял. Только вы этого никак пока не поймёте, – в голосе её послышалась лёгкая грусть.

– Игорь даст показания.

– Да он ничего не помнит!

– Вспомнит. Не надейтесь. Вы не понимаете его состояние…

– Нет, это мы с вами никак не поймём друг друга. Это печально, – сказала она серьёзно и очень грустно. – А ведь я хотела всё забыть, помириться и дальше с вами быть в контакте.

Глава 40. Вы к ним со всей душой, а они… Просто слов нет!

Общий сбор.

Свершилось – пришёл, как говорится, и на нашу улицу светлый праздник.

Совет разработал в деталях план проведения. Мальчишки уже не только просились в отряд – они просто требовали, чтобы их немедленно приняли обратно.

Для командиров мы придумали специальные эмблемы – знак Главного Дела Дня. Теперь дети точно знали, что конкретно – общее, обязательное для всех – они будут делать в этот день, помимо обычных, рутинных, а также личных дел.

– Можно подумать, не сбор, а целый спектакль готовите, – весёленьким голоском прощебетала Татьяна Степановна, которая опять была не прочь стать моей «лучшей подругой». – Можно, я здесь сяду?

– Нет, это место занято, здесь будет сидеть Нора.

– Тогда где я буду сидеть?

– Садись где хочешь. Извини, мне сейчас некогда.

Эта суета вокруг нас уже начинала порядком утомлять. Все вдруг словно с ума посходили – даже год назад не было столько воплей и всхлипов по поводу успехов первого отряда. Теперь Татьяна Степановна вообще наизнанку была готова вывернуться – лишь бы засветиться рядом.

– Жаль, я хотела сесть к тебе поближе, – сказала она льстиво и слегка обиженно.

– Зачем? – спросила я с удивлением.

– Так лучше видно.

– Что – видно? Меня, детей? Все мы будем видны друг другу.

– Всё-таки это на спектакль похоже, да?

Она это не спрашивает, а как бы предполагает.

– Спектакль и есть. С импровизациями.

Вдоль окон, в ряд, – столы для изгнанников, возвращавшихся в отряд, и членов отряда, не предавшего его. На другой стороне – ряд стульев для повинившихся. Столы им не ставим – чтобы руки видеть. А по рукам несложно угадать, что человек на самом деле чувствует. Соединяем ряды длинным столом (сдвинули два обычных) для президиума. Это места членов совета. Я же буду сидеть в кресле напротив. Так замыкался периметр. Гости сядут вторым рядом, там же, где и члены отряда, вдоль окон. Все будут смотреть на президиум, а я буду смотреть на всех.

Таким образом, у меня самая выгодная позиция – все у меня под прицелом. На меня же им некогда будет смотреть. Уже вошли главные гости – Людмила Семёновна, Тамара Трофимовна и секретарь райкома партии. Поздоровались по-деловому, сели, где я указала. О чём-то между собой в тихую переговариваются. Для нас это был этапный сбор. И не потому только, что затянувшийся конфликт наконец разрешался – и вполне благополучно, а отряд восстанавливал свою целостность. Формально мольчишки всё ещё оставались вольными казаками. Но то, что сегодня они все вернутся в отряд и обязательно будет принято решение об их приёме, никто уже не сомневался.

Мы победили, и в этом тоже не было сомнений, наверное, ни у кого.

Вот и потеплели лица коллег… При встрече в коридоре они уже не отворачивались, не ускоряли шаг. Каждый спешил уверить меня в лучших чувствах. Надежда Ивановна, воспитательница второго класса, радушно улыбаясь, говорила вполне искренне, что всегда верила в нас.

– Общественное мнение ещё более ветрено и непостоянно, чем женщина!

Дебаты, ещё совсем недавно бушевавшие по поводу моих методов, вдруг как-то сами собой прекратились, словно нить оборвалась. Правда, о(б)суждений моих методик и нареканий в свой адрес в открытую я не слышала и раньше, но они всё же велись, и в пересказе я знала почти всё. Ну, были ещё летучки, когда Матрона или Татьяна Степановна начинали то с фальшивой печалью в голосе, то с плохо разыгранным негодованием вещать о том, что: