Девочка из коммунизьма
Шрифт:
Вкус жареной к а р тошки
Я понимаю родителей, которые хотели из однокомнатной переселиться в трехкомнатную, чтобы улучшить жилищные условия.
Но когда оказалось, что большая квартира находится не только далеко от центра города и их мест работы, а еще ко всему и построена вместе с домом как попало, то они тут же вернулись в прежние пенаты, еще не успев сдать ордер.
А расшириться им до трехкомнатной удалось только лет через двадцать. Маленькие ли города, большие, на краю ли они света или в самом центре России, но от коммуналок нигде не скроешься. И хоть в детстве та коммуналка, где я ночевала у воспитательницы, зародила во мне отвращение к таким жилищам,
И, о чудо, я на следующий день пришла в садик самая первая из одногруппников. Для нас, малявок, это было так важно тогда. Я стояла возле входных дверей и победно встречала всех, кто пришел после меня. Я находилась на вершине счастья, как мне казалось, ведь обычно дело было наоборот - вечно опаздывающие, запурханные проблемами, жизнью родители приводили меня в сад последней или предпоследней. А тут!
Но в то утро и родители нарисовались совсем рано, беспокоясь за меня.
Мама высказывала воспитателю на повышенных тонах:
– Почему не позвонили в милицию или каким-нибудь знакомым? Мы всех друзей оббежали, мы тут вечером чуть все в окна не повыбивали, пока разбудили вашего пьяного сторожа...
А я слушала и сердце мое таяло от того, что я, оказывается, нужна была родителям, оказывается, они меня любят.
Но все же поколачивали они меня все чаще и чаще.
Скажем, дело было уже после детского сада. Я училась в первом классе. Поскольку от рождения я была левшой, то меня первая учительница пыталась переучивать. Как только она видела, что я начинаю писать буквы левой рукой, тут же истошно орала: "Быстро взяла ручку в правую руку!". Все дети на меня косились, считая, что я делаю что-то ужасное. Никто тогда не говорил мне, что нет разницы - какой рукой писать, что многие великие люди были левшами, и ничего в этом страшного нет.
Была левшой – становись правшой!
Но первая учительница ненавидела меня, левшу, и кричала, что все должны быть в нашем социалистическом строю одинаковыми. В итоге все заканчивалось тем, что я выбегала из класса. И так было несколько месяцев подряд. Потом учительница начала обрабатывать моих родителей, чтобы они меня переучивали, что негоже при нашем обществе, которое строит коммунизм, растить вот таких обособленцев. И папа начал меня бить ремнем, потому что считал это большим стыдом - писать левой рукой.
Все бы ничего, но ведь сам папа был... левшой! Он же меня и в пять лет, и в шесть учил писать буквы именно левой рукой, не придавая этому значения, даже радовался за меня. Ему было удобно меня учить выводить буквы, потому что сам левой рукой их же и выводил на большом альбомном листе. Помню, когда мы вместе лежали на диване и учились грамоте - эх, какая идиллия.
И вдруг, уставший от визгов учительницы, папа переменился - если он видел, что я беру в левую руку либо ручку, либо ножик, либо иголку, чтобы что-то зашить, то тут же вырывал у меня это из рук. Также поступала и мама, подлавливая меня на любых бытовых ситуациях. Она заставляла при ней чистить картошку, и чтобы я это делала правой рукой. Господи, как это было тяжело! Как бы меня ни ругали и ни били, научить меня чистить левой рукой картошку или уж тем более шить, так и не смогли. А вот писать, все же, научили, правда, почерк был ужасным, и это было еще одним поводом моей первой учительнице надо мной измываться.
Я была неординарным по способностям ребенком - знала больше учебной программы, потому что любила сама по себе читать и в большей степени познавательные книжки - про космос, про то, как устроена вселенная, планета Земля. Но с учительницей у меня не было контакта. Она это чувствовала и бесилась.
Однажды, а это было во втором классе, она мне сказала: "Сходи в столовую к своей маме-кухарке или
кто она у тебя там, повар, и принеси мне чаю. Быстро!". Мама работала в школьной столовой заведующей, и я заходила к ней с черного хода, в то время, как все дети спешили к раздаче. Но предложение учительницы меня взбесило. Я встала из-за парты и сказала: "Мы же в советском обществе живем, как вы все время говорите? Так? И все равны, да? И обслуги у нас нет? Значит, встаньте и сами себе сходите - чай возьмите. Нашлась тут фифа. Как за сливочным маслом - так вы первая в очередь бежите к маме. Масло-то дефицитное, в магазине не всегда возьмешь, как и боржоми и прочее. А бесплатно не только в магазине, но и в столовой вам не дают. А вы надеетесь, что дадут? Размечталась! Вы сначала коммунизм достройте, как обещаете!". И еще добавила: "Вот вам родители разных учеников конфеты и другие подарки дарят! Улыбаются, кланяются! На моих родителей не рассчитывайте, хоть одни колы ставьте, ничего не получите! И масла сливочного бесплатно тоже!". И вышла из класса, больше в тот день не вернувшись.Учительница снова исполосовала мой дневник всякими записями - о том, что я грублю педагогу, что не справляюсь со школьной программой и прочее. Но и этого ей было мало. Она решила от меня избавиться.
Помню, я резвилась на перемене, прямо возле двери в туалет, ожидая, когда там освободится хоть одна кабинка, а учительница взяла меня за руку и повела в сторону кабинета директора. Завела меня туда, а там сидело за длинным столом много людей - строгих, с папками.
А де билы Твена читают?
Учительница толкнула меня рукой в спину, а сама ушла. Со мной же стали как-то снисходительно говорить.
– Девочка, а ты знаешь, сколько тебе лет?
– Девять, - отвечала я.
– Девочка, а ты даже знаешь, как твоя фамилия?
Я немного затаилась, не понимая, что от меня хотят, но интуиция мне подсказывала, что надо быть терпеливой и не огрызаться. Когда дело дошло до того, что мне стали показывать картинки, на которых были представлены разные игры детей - здесь ребята грибы собирают, а там купаются, я вдруг не стерпела и сказала: "Да что вы со мной как с трехлетним ребенком? Может, вам что-то нужно почитать? Я вот уже почти "Принца и нищего" дочитала. Увлекательно и легко читается. Марк Твен - удивительный писатель, жаль, что мы его сейчас не проходим! И про космос побольше бы рассказывали, про Циолковского, например!"
Тут один из членов строгой комиссии, мужчина в черном костюме и очках (остальные в комиссии были женщины), больше похожий на учителя из фильма "Доживем до понедельника", раскрыл рот и с огромным удивлением спросил:
– Вы читаете Марка Твена?
– А что здесь такого, я ведь второй класс заканчиваю! Начала было "Три толстяка" читать, но потом по диафильму досмотрела. А Твен все же интереснее.
– Я еще раз спрашиваю - вы читаете Твена?
– уже напряженно, сильно выкатив глаза, обратился ко мне этот человек.
Я лишь испуганно захлопала глазами и почесала лоб. Хотелось пукнуть, потому что сильно сжало живот (из-за учительницы, которая привела меня к этой комиссии, я не успела сходить в туалет, так и не дождавшись, когда оттуда выйдут, а там всего-то две кабинки из трех работали, а детей - уйма), но я старалась сдерживаться, как могла.
Мужчина, как я потом поняла, был директором школы, еще раз и уже громко и не ко мне обращаясь, повышенным тоном говорил:
– Вы, девочка, читаете Марка Твена? И вы знаете, кто такой Циолковский? Это во втором-то классе? Черт побери, где она? Что за позор!
Я ничего не понимала, все члены комиссии переговаривались, а мне стало страшно, я подумала, что Марка Твена совсем не надо было читать. Черт меня дернул взять эту книгу в библиотеке. И стала представлять, как же меня дома поколотят уже за то, что я втихушку читаю Марка Твена. Да что же это за жизнь такая! Как у того слоненка из произведения Киплинга - "Дай-ка я тебя поколочу" за то, что нос короткий.
Директор рвал и метал, он взял меня, ничего не понимающую, за руку и вышел в коридор - дверью он чуть не сбил мою первую учительницу, которая стояла и подслушивала. И директор стал на нее кричать, как разъяренный медведь: