Девочка из Пентагона
Шрифт:
— А потом за меня примутся. — Кеха вздохнула.
— А ты не ходи так, — посоветовала я.
— Не могу. — Кеха пожала плечами. — Да и потом Пантелейщина все равно найдет к чему придраться.
Директорская дверь распахнулась, освобождая покрасневшего Лёньку. На пороге возникла фашистка, загородив свой массой весь вид на кабинет.
— Тебе чего? — рявкнула она, увидев меня.
— Я из второго «Б», у нас собрание…
— А. — Фашистка зыркнула на Кеху. — Тебе повезло, Кислицкая! С директором будешь без меня разговаривать.
В классе фашистка
— Надежда Пантелеевна, садись за мой стол! — попыталась прийти ей на выучку Людмила Михайловна.
— Ничего! — пропыхтела фашистка, упершись массивными руками в столешницу. — Я буду с народом.
«Народ» ждал, затаив дыхание! Но парта выдержала.
Можно начинать.
К доске выскочил Колька и торжественно объявил, что сегодня мы обсуждаем Вовку и Ромку. Как будто никто этого не знает, и все просто так сидят в душном классе! А ведь на улице такая погода! Сейчас бы гулять…
— Левадная, не отвлекайся! — прикрикнула на меня Людмила Михайловна. — Неужели тебе безразлична судьба твоих товарищей?
Я посмотрела на товарищей — они стояли у доски и, не зная, чем себя занять, пялились по сторонам. До Ромки — мне было как-то все равно, а вот Вовка моим другом быть не перестанет, чего бы вы сейчас не нарешали. Но я промолчала.
— Кто начнет? — спросил Колька и тут же начал сам.
Он обстоятельно рассказал о каждом из двух кандидатов — про недостатки, достоинства, об учебе, общественной жизни. Толково так рассказал, как на настоящем взрослом собрании (я по телевизору видела). Машка кивала, её тонкие косички подпрыгивали на спине.
— Хорошо, — вдруг оборвала Кольку фашистка. — А теперь нужно решить: достойны ли ваши товарищи быть пионерами. Как я поняла, вот этот мальчик, — фашистка ткнула сосисочным пальцем в Вовку, — занимается плаванием, а этот? В какой кружок ты ходишь?
— Ни в какой, — признался Ромка.
— Вооот! — Сосисочный палец уткнулся в потолок. — А почему?
— Я ходил раньше в художественный кружок во Дворце пионеров, но руководительница ушла в декрет…
— Да, с кадрами у нас дефицит, но ты мог записаться в другой кружок. Например, на художественную резьбу или…
«Кройки и шитья», — шепнул кто-то, и весь класс фыркнул.
— Пионер должен бороться с трудностями и проявлять сознательность…
«Тоже мне трудность! — подумала я. — Вот когда Ромка один за всех стенгазету делает, так ничего…»
А за окном погода манила. Я подумала, что каникулы ещё не скоро, что Юрка последнее время какой-то грустный, и вообще на чердаке все о чем-то шепчутся, а мне не говорят. Наверное, Кеху надо спросить — она мне точно скажет. Или Лёньку. Ирка не скажет, она вредная, сожмет губы и процедит: «Мала ещё!»
Наконец, Колька объявил голосование. За Ромку и за Вовку все проголосовали единогласно «за». Вот почему нельзя было сразу проголосовать?
У ворот школы первого сентября всегда толкается куча разного народа. Одни встречают детей, другие провожают. Нас никто не встречал — мы уже взрослые. Поэтому на толпу я не обратила совершенно никакого внимания! Но тут меня окликнули.
Я
в изумлении оглянулась. Никого из знакомых. Только один молодой высокий парень смотрит на меня и почему-то улыбается. Улыбается знакомой Юркиной улыбкой. Я прищурилась. Нет, этого парня я не знала! Коротко стриженный, одетый в потрепанные штаны, футболку, за спиной рюкзак.— Не узнала, да? — Парень рассмеялся Юркиным смехом.
И тут я его узнала!
— Ой! — Я прикрыла рот ладошкой. — А ты чего с собой сделал-то?
— Да так. — Он провел ладонью по макушке, словно сам не веря, что у него теперь такие короткие волосы.
Ребята — Машка, Вовка, Толик, Сашка и ещё один Сашка — деликатно отошли в сторону.
— Я в армию ухожу, — сказал Юрка.
— Уходишь?
Он кивнул.
— Вот пришел с тобой попрощаться.
— А как же институт?
— Видишь ли, Жека… — Юрка помялся немного. — Меня отчислили.
— Отчислили? За что!
— Из-за Булгакова.
— Подрался, да?
Юрка вздохнул, улыбнулся совершенно незнакомо: горько, немножечко зло, — и ответил:
— Почти.
Он тут же суетно полез в рюкзак, достал старую, немного потрепанную книжку, «Три толстяка» [6] .
— Это тебе. На память. Я её очень любил в детстве.
— Спасибо.
Я взяла книжку, прижала её к груди.
6
Автор Ю. Олеша.
— Ты, Жека, только не плачь. Хорошо?
Я кивнула: не буду. Хотя так хотелось! Он обнял меня.
— Ну, пока, Жека.
— Пока.
И Юрка ушел.
Шло время.
На чердак я больше не ходила. Без Юрки стало там не интересно, да и вообще всё пошло как-то не так! Еженедельные собрания навевали то тоску, то стыд. Единственным развлечением было наблюдать, как фашистка усердно втискивается за школьную парту. И то быстро приелось. На собраниях все занимались чем угодно, но только не участвовали в обсуждении.
Колька тоже сильно изменился. Ходил он теперь важный, то и дело задирал нос и задирал окружающих, а ещё совался во все щели. Даже порой казалось, что лицо его вытянулось, заострилось, чтобы удобнее было подслушивать, подсматривать. Тут же бежал к Пантелейщине-фашистке, рассказывал все то, что ему удалось разнюхать. Ужасно гордился этим! Говорил, что поддерживает мораль в школе. Говорил с такой искренность, с такой честностью в глазах, что даже бить его не хотелось. Кольку начали сторониться, даже старшеклассники, а Машка вообще теперь старалась не смотреть в его сторону.
Я тоже изменилась. Во-первых, к собственному стыду начала задаваться вопросом: а хочу ли я вообще быть пионером? Ведь в моих книжках всё совсем иначе! Пионеры гордые, сильные, ничего не боятся, не лебезят, свершают настоящие, взрослые поступки. Таким пионером был, например, Юрка. А в школе я таких вообще не знала. Лёнька не считается — он хулиган. Кеха тоже — у неё дедушка. А про Вовку, Машку, Толика и двух Сашек говорить вообще нечего! Они еще не пионеры. Значит, тоже не считается. А что тогда считается?