Девочка-лед

— Ты в этот момент отдыхал с очередной своей пассией на Бали.

— Ну… знаешь ли! — гаркает, вставая.

— От худого семени, не жди племени, — саркастично бросаю я в ответ. — От осинки не родятся апельсинки. Отец — рыбак, а дети в воду смотрят. Отсеки собаке хвост — не будет овца. Мне продолжать?

— Ты это слышишь, Марьяна? Твой сын в конец потерял совесть! — брюзжит он слюной.

— Нельзя потерять то, чего не имеешь, — говорю ему напоследок.

— Иди, иди. Мучайся! Грехи замаливай! — орет вслед, породивший меня на этот свет. — Да только ее это не вернет!

— Игорь! — пытается осадить его мать.

Сказал наконец то, что годами крутилось на языке. Не выдержал все-таки. Похвально…

Поворачиваюсь. Посылаю в его сторону взгляд, полный ответной ненависти. Давно уже обоюдной.

— Пожалуйста, давайте не будем, — часто дыша, произносит мать, словно лезвием разрезая давящую тишину. — Не в этот день.

— Я виноват, но и ты с себя ответственность не снимай. Напомнить, где ты был? — повышаю и я на него голос тоже.

— Я прошу Вас… — мать мечется от меня к нему. — Не надо, пожалуйста.

Только из-за нее, клянусь.

Молча ухожу. Уже на улице, после грохота хлопнувшей входной двери, грудь наполняется битым стеклом. Дышать тяжело. В глазах подозрительно щиплет. Даже так, что ли…

Задел все же.

Сажусь в тачку и пару минут тупо лежу, соприкоснувшись пылающим жаром лбом с прохладой кожи руля. Нарочно не включая обогрев. Зажмуриваюсь.

Руки трясутся.

Уши закладывает.

В голове калейдоскопом одна за другой сменяются навязчивые картинки.

Вспышки. Яркие. Как цветные фотоснимки.

Сдирают кожу заживо. Заставляют чувствовать привычную агонию, настигающую почти всегда внезапно. Врывающуюся в разум, пролезающую в то, что еще можно подвести под понятие души.

Запускаю двигатель. Невидящий взгляд на полупустую загородную дорогу. Еду туда, откуда не возвращаются…

По пути покупаю цветы. Нежно розовые лепестки роз тут же примерзают, когда достаю их из багажника.

— Я уже думал, ты не приедешь, — сверкая золотым зубом, скрипит охранник, стрельнув у меня сигарету.

Молча протягиваю ему несколько пятитысячных купюр.

— Смотрю на тебя каждый год и диву даюсь. В праздник — на кладбище. Да еще и прямо в новогоднюю ночь, — закрывая за мной ворота, говорит он.

— Кому праздник, а кому вечная петля, — бросаю, проходя мимо.

— Сочувствую сынок. Не примерзни там насмерть.

— Не переживай, — давлю усмешку. — Такие твари, как я, удивительно живучи.

Он что-то вещает мне в спину, но я уже ничего не слышу. Только долгожданную тишину и хруст снега под ногами, в свете луны отливающего голубоватой белизной.

Минуты через три сворачиваю влево. Еще два памятника — и я, преодолев сугробы, на месте.

— Привет, Алис, — оставляю цветы на припорошенной снегом мраморной плите.

Сгребаю снег с лавки, подсвечивая пространство фонарем от телефона, и стелю одеяло. Ставлю на стол бутылку виски. Сажусь и кручу онемевшими пальцами стеклянную тару с золотистой жидкостью. Сегодня компанию мне составит ирландский виски.

— Я с тобой, как всегда. Тоже решила, что не приду? — посылаю вопрос в удручающую пустоту.

Открываю бутылку и прижимаю ее к губам. Дурной тон, но меня устраивает именно так. Приходит оповещение. Сбрасывая очередной вызов от матери, читаю смс.

«Не вздумай сидеть всю ночь, идиот. Сегодня минус семнадцать. Нет желания завтра наблюдать там твой окоченевший труп»

Беркутов. Заботу проявляет. Да, друг, ты определенно лучшее, что я имею. Ты и Савелий.

Отпиваю еще, наслаждаясь тем, как горячая жидкость обжигает на контрасте глотку.

«Иди. Мучайся! Грехи замаливай! Да только ее это не вернет!»

Будто я сам этого не понимаю. Сдохнуть — слишком простая расплата. Жить и год из года лицезреть эту надгробную плиту — заслуженное и довольно жестокое наказание. Напоминание о том, что ты по-прежнему дышишь и ходишь по земле, а она — нет…

Смотри. И помни. Раскаленным клеймом на протухшем сердце выжжено. «Ты виноват».

— Не прощай меня, Алиса, — вымученно выдыхаю, выпуская пар изо рта.

«Кто сказал, что время лечит — тот не знал большого горя…

Не заживают раны в сердце, ты просто привыкаешь к боли».

Омар Хайям

Глава 72

РОМАН

Пока Лисица принимает душ, я пытаюсь дозвониться до Абрамова. Тщетно. А ведь уже половина четвертого. И я точно знаю, что он снова там, на кладбище.

Набираю вызов. Сбрасывает. Минуту спустя приходит фотка. Тьма, освещенная вспышкой. Снег, Ян, виски и безмолвный памятник. Жутковатое селфи, но так я хотя бы понимаю, что он не замерз там насмерть.

«Мы с Алисой еще немного поболтаем, и я уйду».

Сажусь на край дивана. Роняю лицо в ладони и тяжело вздыхаю. Каждый год. В этот день он едет туда, к своей сестре. И вряд ли когда-нибудь будет иначе… Пропускаю волосы сквозь пальцы, едва не выдирая их. Поворачиваю голову и смотрю на тихо посапывающего Савелия. Сегодня он спит удивительно спокойно. Наверное, вся эта праздничная атмосфера его очень утомила. Но он совершенно точно был счастлив. А это главное, ведь впереди у нас — снова неизвестность.

Встаю. Подхожу к дивану с другой стороны и аккуратно беру Ульяну на руки. Она нехотя открывает глазки и что-то шепчет.

— Тсс, тише малыш, спи, — успокаиваю я ее и легонько целую в лоб.

Несу в комнату для гостей, потому что девчушка может просто-напросто испугаться того, что иногда происходит ночью с Саввой. Ни к чему это. Маленькая еще совсем.

Осторожно опускаю Ульяну на кровать и укрываю одеялом. Девочка сладко сопит и, кутаясь в него, прячет маленький носик. Милая такая. Неудивительно, что Савву она покорила. Да что там Савва! Ее непосредственность даже броню Абрамова, словно граната, в щепки разнесла.