Девочка-лед
Шрифт:
— Я еще не решил, поедешь ты или нет.
— Ну… знаешь! — моему возмущению нет предела.
— Спи, Лисицына! — раздраженно отмахивается, уходя. — Снов тебе хороших.
А меня прямо колотит от бешенства. Да кем он вообще себя возомнил?
— Не решил он! — негодую вслух и фыркаю, укладываясь на подушки. — Связалась на свою голову…
Ворочаюсь долго. Размышляю, и без конца прокручиваю наш разговор. Струной натянувший и без того оголенные нервы. Думаю о Даше, о погибшем отце Романа и даже мысли про Абрамова прогнать не удается. Как вспомню
Проваливаюсь в беспокойный сон, но длится он недолго, потому что в какой-то момент в квартире начинают раздаваться пугающие звуки. И выбегая в коридор, я уже догадываюсь, что у Савелия случился очередной приступ. То, о чем предупреждал Роман. Но, в отличие от меня, он хотя бы был к этому готов…
Глава 76
РОМАН
Как-то уж совсем быстро атмосфера праздника и романтики сошла на нет. Сперва этот тяжелый разговор с Лисицыной, затем очередной приступ Савелия, срочный вызов нашего семейного доктора и последующий приезд моей матери.
Алена от всего этого, конечно, в тихом шоке. Хотя не думаю, что первое января в ее реалиях было бы радужнее, учитывая обстановку в той нехорошей квартире.
— Сынок, привет, — мать оставляет смачный поцелуй на моей щеке. — С Новым Годом, родной! По телефону все равно не то!
— С Новым, мам, — обнимаю ее коротко.
— Подарки дома, под елкой. Не стала их тащить в больницу. Ты же к нам туда в новогоднюю ночь все равно не собирался, — обижается она.
— Я бы пришел навестить тебя сегодня, ты же знаешь.
— Да уж, дождешься тебя, — ворчит она, усаживаясь на пуфик. — Как сейчас себя чувствует Савка?
— Уже лучше, но Семен Валентинович настаивает на госпитализации, — рассказываю я, наблюдая за ее безуспешными попытками дотянуться до сапога. — Ты сама-то как? Сядь, не наклоняйся, я помогу.
— Как-как? Чувствую себя колобком, — недовольно осматривает свой порядком увеличившийся в размерах живот. — Согнуться вот не могу даже.
— Ну это логично, седьмой месяц пошел, — снимая сапоги с ее отекших ступней, хмыкаю я. — Сергей-то где?
— Паркует автомобиль на подземной стоянке, я не стала его ждать, — она на секунду как-то странно замирает.
— Готово, — отставляю ее дорогущую обувь в сторону и поднимаюсь с пола. — Что?
— Толкается. Хочешь потрогать? — озадачивает меня. У нее глаза так блестят, что становится как-то не по себе.
— Нет, мам, потом. Слушай, — почесываю затылок и прикидываю в уме, как бы лучше преподнести для нее новость.
— Ромка, — она сверлит меня пытливым взглядом. Вот так всегда. Чувствует. Насквозь меня видит. — Что такое?
— Я тут…
— Здорово, Ромыч, с Новым Годом, что ли? — в эту же секунду на пороге появляется Сергей.
Мы обнимаемся, дядя своей лапищей треплет меня по волосам. И пока он снимает дубленку,
я все же решаюсь предупредить их. Чтобы не было потом сюрпризов.— Короче, я не один, — говорю, как есть. — С девушкой. С Лисицей моей. Но ты не переживай, мам, она и словом никому о Савелии не обмолвится.
Сергей чуть не роняет свою дубленку из рук, а мать и вовсе резко меняется в лице.
— Рома, ты что? — округляются ее глаза. — Что еще за Лисица? — переходит на шепот.
— Та самая, — отмахиваюсь раздраженно. Ну такую ерунду спрашивает, ей богу!
— Роман, — этот ее взгляд выражает крайнюю степень недоумения. — Но ты ведь знаешь правила…
— Ой, ма! Идем, познакомлю. Она там уже пирогов напекла. Знаешь, какая кудесница! Такой стол нам забабахала вчера, я в шоке был!
Она встает и по-прежнему ошарашено глазеет на меня. Придерживаю ее за локоть и тащу в гостиную.
— Рома, Лисицына… это что же, та девочка из-за которой…
— Мам, не вздумай при ней эту тему поднимать! — осекаю строго. — Про Нику молчи. Ясно?
— Савушка! — она тут же забывает о нашем разговоре и мчится на всех парах (очень резво для глубоко беременной женщины) к измученному Савелию. — Милый мой! Семен Валентинович, доброго времени суток. Ну что расскажете нам? Все плохо? Как он? Опять ложимся в больницу?
Кипишная чересчур, как всегда… Пойду-ка проведаю ту, что дуется на меня все утро.
Захожу на кухню и притормаживаю, разведывая обстановку. Вскидываю бровь. Лисицыну на нервной почве понесло. Скачет по плитке туда-сюда, как заведенная. На столе тут тебе красуются уже и яблочный пирог, и сырники. Вот это я понимаю завтрак!
— Да остановись ты уже, — ловлю ее у плиты, заключая в плен своих рук.
— Как неудобно получилось, — вздыхает и демонстративно отстраняется. Это прям из себя выводит. Характер вздумала показывать. — Говорила же, что нам с Ульяной лучше уйти!
— Никуда ты не пойдешь, — разворачиваю ее к себе. — Успокойся. Предки у меня мировые. Ты че завелась-то?
— Потому что нечего мне тут делать, — заявляет, потупив взгляд.
— Нечего значит? — я зло прищуриваюсь. — Давай мне тут поговори еще! Мол все было ошибкой. И поцелуи глупостью. Минутная слабость. Затмение. Тра-ля-ля…
— Дурак ты, Рома, — дергает плечом, и щеки заливаются алым румянцем.
— Все, что ли, «завяли помидоры»? — не даю пройти, а ей ну уж очень хочется.
— Мне к бабушке надо. Я с Сашей сегодня поеду, — заряжает мне вдруг.
Ты посмотри-ка!
— Ага, конечно, — качаю головой и отпускаю ее, исключительно ради того, чтобы к столу подойти. — Дай хоть попробовать, что напекла…
— Я серьезно, мы на вечерней электричке туда доберемся, — всерьез продолжает нести эту чушь.
— На электричку она собралась. В ночь, — закидываю красивый сырник в рот. Обалдеть, вкуснотища. — Да через мой труп только.
— А ты не много на себя берешь, Беркутов? — возмущается, складывая руки на груди. Деловая. Брови хмурит.