Девочка, не промахнись!

– Крест…. Сволочь…

Я крутнулась на бок и закопалась носом в подушку. Напрасно. Мозг возбудился, как после большой порции «Маргариты»; стал чистым и ясным. Что-то во всей этой истории было гадостно не так…. Я закусила губу, стараясь уловить ускользавший хвостик понимания…

– Ты чего бритый? – гукнул Колян в коридоре.

– От вшей лечусь, – ответил Севка и прикрыл за собой дверь.

Я вздрогнула от их пересудов; хвостик по-свинячьи весело махнул и скрылся навеки.

– Давай, ляжем «валетом», – предложила я Всеволоду, видя его почти что панику.

– Я бы лучше на пол, – сказал он честно. – Я за себя, Марь Иванна, не ручаюсь.

Да уж, перспектива сражаться остаток ночи за свою нравственность не прельщала.

– Не дури. Пол у Коляна не моется годами.

Это была правда. Севка гадливо поморщился, но остался стоять на месте.

– Всеволод, давай попробуем, – Лисой Патрикеевной мяукнула я.

Он притулился на самый краешек, зацепившись одним хребтом.

– Давай, я расскажу тебе про Даньку.

Конечно, он всем им казался героем, и я завела сказку про удачливого гонщика, отважного и бесшабашного. Про аварию, после которой он, по своим меркам, не мог ездить достаточно хорошо. Про жизненные метания и извечный поиск. В общем, Чарльз Диккенс, да и только.

Дыхание Севки стало глубоким и ровным. Похоже, он спал.

– Интересно, позвонил он тетке или нет… – спросила я потолок и заснула.

Глава. 7

Утро преподнесло сюрпризы. Подлый Колян дрых без задних ног, презрев свое обещание разбудить нас пораньше.

Было уже почти восемь. То есть, дорогая Машенька, через полчаса ты должна быть у себя в кабинете и усиленно готовиться принимать своих выпускников со знанием божественного французского языка. Одевалась я в привычном ритме, то есть по-спартански. Гардероб мой нынче состоял из единственного туалета, поэтому времени было достаточно, чтобы заняться макияжем. Платье обязывало к таким коррективам. Не могла же я предстать коровой в позолоченной сбруе? Или соответствуй, или шпарь во все лопатки к «Капитану Дрейку». Там, в мусорном бочке, возможно, еще валяются мои тапочки и драная юбка, от которых Крест избавился без зазрения совести.

Севка оделся тоже быстро и даже успел заварить «Нескафе», правда, без сахара.

– Колян сахар не признает, – извинился он, как будто я была у него в гостях, а он оплошал. – Пьет кофе с медом. По-моему, настоящая блевотина.

– У него нет для тебя костюма? – спросила я обеспокоено, прихлебывая горькую, ароматную жидкость.

– У него есть фрак, – засмеялся Ложкин. – Николай поет в камерном хоре по воскресеньям. Хобби у него такое. Да вы не переживайте, Марь Иванна, на меня и внимания не обратят.

Я окинула взором его клешеные джинсы, изрядно потертые, мятую футболку…

– Ты в этом уверен?

– Сто пудов! – Он засмеялся. – Все будут таращиться исключительно на вас.

– Да, Всеволод, умеешь ты прибавить женщине бодрости.

Я заставила себя переступить порог школы с безмятежным видом. Лицо нашего охранника удлинялось по мере скольжения взгляда по моим ножкам, прикрытым сиреневым подолом едва-едва. Чулки, конечно, пришлось выбросить. Правда, ноги у меня загорелые и не волосатые. Эстетического восприятия не портят, но наводят на мысли фривольные, если не сказать хуже.… В учительской я сделала вид, что для меня в порядке вещей заявляться в вечернем платье на государственный экзамен. В первую очередь я позвонила Таньке. Сонное её «аллеу» с подвывом на конце было неподражаемо.

– Спишь, подлая? – спросила я свирепо. – Где шлялась всю ночь?

– Нигде. Венечка ко мне заехал.

– Я тебе звонила полночи, – сгустила я краски.

– Ты же знаешь, Венечка нервничает от телефона, – томно протянула Татьяна.

Венечка был её незабвенной любовью. Страсть полыхала полгода, а потом плавно рассосалась, как гематома. Каждый пошел своим путем, но память осталась, вызывая время от времени ностальгические экскурсы в прошлое. Даже наличие красавицы-жены и двух симпатичных ребятишек не притупили желания Вениамина в Танькином обществе.

– Я ключи потеряла, – перешла я к делу. – Привези, пожалуйста. У меня экзамен.

– Позже, у меня консультации с одиннадцати до трех.

– Да, – я припомнила Креста. – В квартиру-то не суйся. Встретимся в «Лукоморье», часов в пять. Ладушки?

– Что случилось-то? – всполошилась подруга.

– Не могу сейчас, экзамен у меня! – я шваркнула трубкой и рванула в кабинет.

Председателем комиссии был Сан Саныч, наш директор. Мужик нестарый и ушлый. Глаза его при виде меня сурово сощурились. Не миновать великой бучи, слава Богу, не сейчас. Первая порция моих учеников уже тянули себе билеты, и Ложкин в первых рядах. Он плюхнулся на стул с безмятежным видом, и я поняла, что сия безмятежность от полной обреченности.

Разве могла я теперь бросить мальчишку на произвол судьбы? Мы с ним вроде, как в горы сходили в одной связке.

«У тебя «шпора» есть?» – спросила я глазами.

«Откуда?» – пожал он в ответ плечами.

Я продефилировала к его парте и положила лист с готовым заданием Ложкину под нос безо всякого стеснения. Этого от меня никто не ожидал, и никто не подумал обо мне плохо.

Ученики мои были молодцы, порадовали меня раскованностью речи и бесстрашием. Я отринула все невзгоды и была счастлива.

Комиссия отправилась писать протоколы, а я чуть задержалась, вопреки правилам. Мне хотелось сказать несколько добрых слов своим выпускникам. Мои ребята ввалились гурьбой, ожидая оценки своих стараний.

– Молодцы, мои дорогие. Через час вывесим официальное подтверждение ваших успехов.

Я была на лестнице, когда снизу мне прокричала наша «англичанка» Изабелла Юрьевна.

– Мария Ивановна, вас молодой человек ожидает.

Продольные складку у губ, сомкнутых крепко, глаза с поволокой – все это впечаталось в моем сознании накрепко. Я едва не завопила: «Крест! Крест пришел по мою душу!». Влетела обратно в кабинет, как техасский торнадо (Часть моих учеников все еще находилась в комнате). Одарила насторожившегося Севку мятущемся взглядом и принялась сбрасывать туфли.

Ложкин, заражаясь моей паникой, вскочил со стула и рванул ко мне, на ходу расстегивая джинсы.

Что подумали остальные свидетели этой сцены мне неведомо, но тишина наступила мертвецкая. Стало хорошо слышно, как гулко по пустынным коридорам приближаются шаги и голоса, низкий мужской и слегка пронзительный женский.

Я натянула штаны, протянутые Севкой, и распахнула окно.

Кабинет французского языка располагался на четвертом этаже. А, если учесть, что постройка была монументальная, сталинских времен с гулкими, просторными потолками, то до земли было довольно приличное расстояние.

Правда я не собиралась изображать из себя парашютиста. Нужно было пройти по карнизу (довольно узкому, кстати говоря) около двух метров и зацепиться за пожарную лестницу – упражнение для разминки – и только! И все же сердце немного ёкало. А Ложкин уже натягивал на меня свою футболку.

– Как же ты, совсем голый? – попыталась я протестовать.

– Всю шкуру в клочья раздерете, – сказал мальчишка сердито.

Я швырнула туфли вниз и вспрыгнула на подоконник.

– А Сан Санычу-то что сказать? – подала голос Оля Волкова, тем же тоном, которым обычно интересовалась какой помадой подкрасить губки.