Девочка. Книга первая

— Я думала об этом, — призналась подруга. — Мне кажется, увидев тебя в клубе, он осознал, что отреагировал на твое присутствие. Может, сам от себя этого не ожидал. Забрал тебя, чтобы изучить поближе и понять самому, как к такому явлению, как ты, относиться. И судя по тому, что вы все еще вместе, ты ему интересна, он хочет быть с тобой…

Положив трубку, я прокручивала в мыслях снова и снова слова Джулии и все равно не находила ответа на свой основной вопрос, который занозой сидел у меня в голове. Что значила вся эта забота — беспокойство об игрушке, с которой ему захотелось поиграть еще неделю, или нечто бОльшее?

Даже если на секунду представить второй вариант, что он ждал от меня? Любви?

Да, я должна была признаться прежде всего себе, что влюбилась, впустила Барретта в свое сердце — он был моим первым мужчиной, первым во всем, стал неким ориентиром в мире отношений “мужчина-женщина”. Но оценит ли он мою любовь и нежность? Ведь пройдется по моим чувствам, как танк, и не заметит, сделает мне больно и не почувствует. Когда он со мной церемонился?

Нет, скорее все же первый вариант — я для него заводная кукла, которой он пользовался по своему усмотрению. Так ведь и не пользовался — не забирал к себе ночью, как это было в Нью-Йорке, не наказывал, и вел себя так, будто забыл о моем существовании. Но не походил Барретт на человека, который мог что-то забыть, и который делал что-то просто так, не преследуя некой цели.

Джули назвала Барретта человеком дела, который больше делает, чем говорит. Может быть, таким своим поведением он хотел мне что-то сказать, показать?

Как Джули сказала “забрал тебя, чтобы изучить поближе”. Может быть, он создал все эти условия и теперь намеренно не предпринимал первым никаких шагов, наблюдая за мной, изучая меня и ожидая моей реакции?

Больше всего на свете я опасалась иллюзии, в которой так легко можно было запутаться, как в липкой паутине. Я никогда не боялась правды — уж лучше горькая истина, чем сладкий самообман. Но я должна была разобраться в этом всем, чтобы знать, как поступать. Настроившись на борьбу со своими же собственными чувствами, ожидая самого плохого отношения от Барретта, я вдруг оказалась совсем не в той ситуации и столкнулась совсем не с теми условиями, которые я себе нарисовала ранее, и сейчас, когда я не могла различить, где черное и белое, я словно потеряла вектор действия и встала на распутье, не зная, что мне делать — принять мое чувство к Барретту или продолжать борьбу — как можно быстрее избавиться, защититься, пока его ртуть не разлилась по моим венам, не пустила глубокие корни, чтобы потом не вырывать его с кровью и мясом из своего сердца.

Мои размышления прервал некий едва уловимый шум, и я, тут же вернувшись в реальность, поняла, что Барретт в резиденции. Посмотрев на часы, я немного удивилась — сегодня он приехал раньше, и не успела я это проанализировать, как ко мне постучался Лат и позвал на обед.

Спустившись в холл, я, как обычно, направилась под арку, но, зайдя в столовую, резко остановилась. Барретт сидел во главе стола и, просматривая свой iPhone, ел, а рядом, сбоку, был сервирован обед и для меня.

Я тихо поздоровалась и прошла к своему стулу, а Барретт, подняв голову, скользнул по моей фигуре взглядом, но так ничего и не сказав, вновь опустил глаза к телефону.

Мне показалось, он остался недоволен, и я посмотрела на свои джинсы и любимую голубую кофточку из мягкого удобного трикотажа.

Вероятно он думал, что я надену что-то из нового гардероба, — пронеслось у меня в голове, но он продолжал молча есть, а я была рада, что он никак не прокомментировал мой внешний вид, который в прошлый раз назвал “детским садом”.

Мы ели в полном молчании, и лишь звук столовых приборов и иногда доносившаяся трель сотового Барретта с его короткими, непонятными мне по смыслу, разговорами, нарушали эту тишину.

Пока Барретт в очередной раз бросал в телефон короткие указания, я, опустив взгляд, выводила узоры вилкой по запеченной лососине и, наконец поняв, что более не съем ни кусочка, отодвинула тарелку. Внезапно она вновь поехала в мою сторону, и я резко посмотрела на Барретта, который все еще продолжал разговор по сотовому.

В первую секунду я хотела возразить, но поняла, что его простое действие может послужить началом некоего нормального человеческого контакта, если можно было так выразиться.

Не споря, я вновь взяла вилку и отправила кусочек рыбы в рот — быть может, увидев мою открытость, желание наладить контакт, он тоже пойдет навстречу, пусть на квант, но все же навстречу ко мне.

Нанизывая очередной кусок лососины на вилку, я украдкой бросала взгляд на Барретта, пытаясь подобрать тему для разговора, и, вспомнив о спортзале, решила начать с него. Между тем он завершил очередной телефонный разговор, а я, бесшумно вдохнув, тихо произнесла:

— Спасибо за спортзал. Просторный и очень удобный.

Барретт, продолжая мониторить свой телефон, на это ничего не ответил, а лишь едва заметно кивнул и произнес:

— Только в бассейн не ходи. Там глубоко.

Почувствовав, что он идет со мной на контакт, я обрадовалась, украдкой рассматривая его черты лица, которые давно уже стали для меня родными, очень осторожно, словно протягивая руку к опасному Хищнику, продолжила разговор:

— Доктор Митчелл после осмотра в понедельник подтвердил, что я полностью восстановилась.

— Знаю, он звонил, — ответил он, давая понять, что он следит за моим состоянием здоровья, и я вновь отметила, что он идет со мной на контакт.

Опасаясь спугнуть призрачную удачу, оборвать ту тоненькую, почти иллюзорную, нить, которая сейчас пролегла между нами, я мысленно улыбнулась, подбирая правильные слова и темы для продолжения беседы, но внезапно его телефон, лежавший на столе, вновь завибрировал, и Ричард погрузился в очередной разговор на непонятном, скорее всего арабском, языке.

Я досадовала, что его работа прервала нашу беседу, и все еще надеялась, что мы продолжим, но уже через пять минут Барретт, все еще слушая своего собеседника по телефону, сказал мне “доедай”, а сам, встав из-за стола, направился из гостиной, вероятно, в кабинет наверху.

“Вот и поговорили”, - вздохнула я, но совсем не отчаивалась. Мне показалось, что этот наш пятиминутный разговор стал началом, основой для чего-то бОльшего.

День проходил как-то необычно, и было понятно почему — Барретт после обеда не уехал, а остался в резиденции. Я иногда слышала его шаги по просторному мраморному холлу, его баритон, отдававший короткие распоряжения, и ловила себя на мысли, что вновь перестала его бояться.

Открыв лэптоп, я пыталась погрузиться во французскую грамматику, жалея, что новый учебный год еще не начался, иначе у меня бы было масса обязательных, а не факультативных заданий, которые бы заполнили мой разум до основания, не давая мне отвлекаться на мысли о Ричарде.

Но с французской грамматикой сегодня у меня получалось совсем плохо, я читала тексты, слушала записи, а мыслями была далеко, неосознанно прокручивая снова и снова нашу последнюю с ним встречу и размышляя, что за всем этим последует.

Ни в вниз в гостиную, ни в спортзал я выходить не хотела — мне казалось, это будет лишним и навело бы на подозрения, что я ищу встречи с Ричардом — меньше всего на свете я хотела навязываться. Все должно было быть естественным и идти своим чередом.

Собственно, так и получилось, когда Лат позвал меня на ужин. Спустившись вниз, первое что я увидела, зайдя в гостиную — это открытая панель на террасу, где в уютном кресле спиной ко мне сидел Барретт, без рубашки, с полотенцем через шею, вероятно после тренировки, и с телефоном в руке.